Французская карта - Бегунова Алла Игоревна. Страница 40

«Может быть, это Балаклава? – вспоминала Анастасия излюбленные крымские города. – Может быть, Гурзуф, Партенит, Ялта или Кафа…»

Приют они нашли в семье пожилых греков, владеющих таверной. Само заведение находилось на первом этаже, на втором этаже обитали хозяева. Они отдали путешественникам пять комнат, оставив себе шестую.

Из больших сеней, где пол устилали гладкие каменные плиты, они по крутой и высокой деревянной лестнице поднялись на площадку, составляющую примерно треть всего второго этажа. Это была столовая и зал, из которых двери вели в комнаты, совсем небольшие. Из окна своей Аржанова увидела обнесенный оградой садик с тремя насыпными ярусами земли. Между аллеями роз, так же как и в ее собственном саду в долине Черной речки, произрастал олеандр, кипарис, широколиственный инжир. Под ними корнями впивались в стену дома розмарин и миртовый куст. Густой плющ вился по стенам здания и расстилался фестонами по садовой ограде. Толстый серовато-коричневый ствол винограда поднимался к беседке, где широко раскинул гибкие лозы. Его зрелые темно-лиловые гроздья свисали вниз.

Для всех жителей Причерноморья созревший виноград – спутник месяца августа. Сбор винограда – время многотрудное и радостное, ибо сок солнечной ягоды, будучи обработан должным образом, веселит и вселяет бодрость. Но курской дворянке было теперь не до веселья. По сообщениям французских и австрийских газет она знала, что армия князя Потемкина уже осадила Очаков, что севастопольская эскадра ведет упорные бои с османской очаковской флотилией. У нее же нет никаких особо интересных новостей для начальника секретной канцелярии Ее Величества.

Греки пригласили путешественников-европейцев на ужин в столовую. Вдоль стен там стояли диваны, на полу лежал толстый ковер. Однако ужин сервировали по-турецки, то есть все сидели на кожаных подушках на полу вокруг низких столиков с большими круглыми подносами, где в тарелках находилась еда: пшеничные лепешки, жареная рыба, нарезанные овощи, а есть приходилось руками. Впрочем, имелось и немусульманское дополнение – кувшин с отличным вином. Старик-хозяин говорил, что изготовил его сам.

В роли терджимана, или, по-тюркски, переводчика, пришлось выступать Аржановой, ибо греки свободно изъяснялись на языке своих завоевателей. Они переняли не только язык, но и многие привычки кочевников, отуречились, как они говорили. Тем не менее жизнь христиан в Османской империи все равно оставалась тяжелой. Владельцы таверны, в частности, жаловались на самоуправство и безграничную алчность турецких чиновников, свое бесправие в судах, страх смерти, сопровождающий их на землях султана повсюду.

– Он хочет истребить всех христиан! – с южной горячностью восклицала старуха-хозяйка. – Да, хочет. Я жизнь кое-как прожила, но мои дети, мои внуки!..

Великолепный, царственный, блистательный Константи-нополь-Стамбул, опоясанный мощными, белеющими на солнце стенами, вознесший сотни минаретов и куполов соборных мечетей к прозрачному голубому небу, открылся их взорам. Турецкая столица располагалась на берегу Мраморного моря и на европейской стороне Босфора. Морская даль была видна за городскими кварталами.

Анастасия убедилась в том, что господин Грело в своей книге абсолютно точно описал особенности расположения города, при которых он получал огромные выгоды в международной морской торговле и при охране своих рубежей.

«Тот вдающийся в море кусок суши или, если угодно, тот полуостров, на котором расположен Константинополь, – сообщал наблюдательный француз, – начинает выступать из суши в окрестностях Семибашенного замка, чтобы затем вытянуться между двумя морями вплоть до того места, где построен дворец Сераля; территория города напоминает большой полукруг, описанный вокруг торгового порта; на севере она достигает маленькой речки, впадающей в море. Впрочем, о форме можно спорить. Одни полагают, что чертеж Константинополя похож на треугольник; другие предпочитают видеть в нем восьмиугольник; третьи – арфу; четвертые – рог изобилия, широкая часть которого упирается в сушу, а узкая омывается с двух сторон водами Черного и Мраморного морей…» [12]

Предупрежденные гречанкой-владелицей таверны в Силиври, Анастасия и Глафира уже переоделись в темно-коричневые фериджи – широкие плащи-накидки с капюшоном и длинными рукавами. Их в Турции носили все женщины-христианки. Фериджи превращали женские фигуры в нечто совершенно бесформенное и по-человечески невообразимое. Но ведь женщина, согласно учению пророка Мухаммада, и не является существом человеческого мира. Она – лишь животное, приспособленное для удовлетворения прихотей человека, то есть мужчины.

Стража у городских ворот подвергла путешественников-«кяфиров», или неверных, старательному осмотру. Проверяли документы, весь багаж, экипажи, повозку, лошадей и даже упряжь на них. Пан Анджей, как глава семьи, сначала держался важно и независимо, но затем стал нервничать.

– Чего они там ищут? – шепотом спросил он курскую дворянку.

– Повод для взятки, – ответила она.

– Надо дать им десять серебряных пиастров.

– Не спешите. Десять пиастров для чауша, или сержанта, – это много. Будем торговаться…

Закутав лицо до глаз капюшоном и упорно глядя вниз, себе под ноги, ибо законы шариата категорически запрещают женщине смотреть на мужчину прямо, – Аржанова заговорила с начальником стражи по-турецки. Он не сразу ответил ей потому, что женщина не смеет подавать голос, когда между собой беседуют ее господа, мужчины.

Но в ходе разговора сумма, запрашиваемая стражей, все-таки выяснилась. Инженер-лейтенант Кухарский был не просто путешественником, а офицером, нанятым на службу самим султаном, поэтому для него сделали скидку – всего три пиастра, по одному за каждое транспортное средство, сверх обычной платы за въезд в город.

– Ну и мошенники! – сказал пан Анджей, усаживаясь в карету.

– Привыкайте к восточному менталитету, дрогой брат! – с улыбкой произнесла Аржанова. – Безудержное взяточничество и казнокрадство – страшный бич современной Турции…

Между тем место жительства для семьи инженер-лейтенанта Кухарского, чьи документы оформлял представитель султана в Париже, было заранее определено. Конечно, не в самом Стамбуле, среди добропорядочных правоверных, а в Галате, где издавна селились иностранцы-христиане. Первыми тут появились итальянские купцы, затем, в 1536 году – французы, в 1580 году – англичане.

Галата – городской район, обнесенный крепостной стеной с воротами – существовал в турецкой столице как бы автономно. Одно– и двухэтажные его дома смотрелись в голубую гладь залива, на улицах, весьма благоустроенных, росли кипарисы, олеандр и жасмин. В Галате имелось все необходимое для жизни: магазины, разные бытовые мастерские, госпиталь, католическая и протестантская церкви, маленькая ратуша с залом для приемов и концертов.

С тех пор как король Франции Людовик XVI начал оказывать Османской империи действенную помощь в ее борьбе с Россией, население Галаты значительно увеличилось, в ней даже начали строить новые дома. Но селились в них не коммерсанты, как раньше, а военные специалисты: артиллеристы, литейщики, саперы, мастера корабельной архитектуры, инженеры, приглашенные для модернизации фортификационных сооружений на российско-турецкой границе.

Таким образом, приезд Кухарского никого в Галате не удивил. Теперь надо было соблюсти некоторые формальности для того, чтобы польский дворянин влился в колонию иностранных специалистов, проживающих здесь. Первая из них – сугубо официальный визит-представление послу Франции графу Шуазель-Гуфье. Вторая – визит к «бальи», или главе французской общины, избираемому жителями простым большинством голосов. Уже десять лет эту должность занимал полковник артиллерии Жан-Батист Дюллар.

К «бальи» следовало являться с супругой. Поскольку таковой у Кухарского не имелось, то он взял с собой «сестру Ванду». Как обычно, курская дворянка произвела благоприятное впечатление на французского офицера. Полковник предложил брату и сестре Кухарским сесть и прочитал им краткую лекцию о том, как европейцу жить в столице исламского мира.