Черный передел - Бегунова Алла Игоревна. Страница 37

– Алмаз, вперед. Рысью – марш!

Так называемой «строевой рысью» ее любимый конь ходил очень красиво. Изогнув шею, он как бы упирался головой в укороченные поводья, задние ноги подводил под круп, а передние выносил высоко и ритмично. Это особенно хорошо получалось у него в манеже.

Но сейчас, чувствуя железную волю наездницы, он постарался и пошел не хуже, а лучше. Сначала послышались четкие удары его копыт о твердую почву Чонгара. Затем он вступил в воду. У берега она доходила ему почти до путового сустава. Потому фонтаны брызг взметнулись вверх от двигающихся ног жеребца. Но Алмаз не испугался. Отличной, размеренной рысью шел он и шел, пока не добрался до сухого участка дорога. Там, не выдержав бешеного напряжения, все-таки сорвался в галоп и лихо домчал свою прекрасную наездницу до крымского берега.

Одним прыжком преодолел «араб» довольно высокий откос и замер на его краю, тяжело поводя боками. Чтобы восстановить ему дыхание, Анастасия заставила жеребца продолжать движение, ношагом. Сделав небольшой круг вдоль дороги, она остановилась, сняла треуголку и помахала ею своим людям на той стороне Сивашского залива. Они радостно завопили что-то в ответ. Путь был проложен. Лошади экспедиции, ободренные примером, начали осторожно, одна за другой вступать в мутные желтовато-серые воды Гнилого моря.

Подобно птице, перелетев на Алмазе через его колеблемые ветром пространства, Аржанова теперь наблюдала, как обоз с трудом ползет по размягченной почве перешейка. Мелкие волны лизали копыта лошадей, ударяли в широкие ободья деревянных колес, наносили слой ила на черные ботфорты кирасир и на сапоги слуг Анастасии. Ошметки коричнево-серой липкой грязи, поднятые с дороги колесами, падали им под ноги, мешая идти быстро. Но дорожная грязь – не препятствие для русских людей, привыкших путешествовать по необъятным просторам родной страны.

Так состоялась эта переправа.

Потом Аржанова долго ехала верхом впереди обоза. Иногда к ней присоединялся князь Мещерский. Тогда их лошади спокойно шли рядом по дороге, ведущей на юг полуострова. Солнце, выглянув из-за туч, сияло над весенней степью. Весело звенели птичьи голоса. Отпустив поводья, всадники неспешно беседовали. Конечно, темой разговора служили крымские дела, и в первую очередь – предстоящая встреча с Микисом Попандопулосом, который ждал их в селении Ак-Мечеть (совр. Симферополь. – А. Б.). Они еще не ведали о том, что вскоре всем им придется изрядно потревожиться и весьма поторопиться, ибо как раз за четыре дня до их прибытия на Чонгар случилась в Крыму еще одна переправа, не столь трудная, но совершенно изменившая ход событий на полуострове…

Обер-комендант двух крепостей – Керчь и Ени-Кале – генерал-майор Федор Петрович Филисов стоял на бастионе «Восточный», опираясь локтями на широкий каменный парапет, и смотрел в подзорную трубу. Отлично отшлифованные линзы сокращали расстояние примерно в четыре раза. Таким образом генерал-майор хорошо видел очертания берегов полуострова Тамань, дикую пляску волн в Керченском проливе на самом узком его месте, называемом татарами «Камыш-Бурун», и двухмачтовые суда под косыми парусами, которые легко преодолевая эти волны, шли прямиком от Таманского полуострова к Крыму.

Опытным глазом военного Филисов сразу определил численность переправляющихся: не более пятисот человек. Отдельно, на паромах, они перевозили своих верховых лошадей. Их количество не превышало двухсот голов. Этого было совершенно недостаточно для успешной атаки на русские оборонительные сооружения, его командованию вверенные. Недавно здесь установили 75 орудий, капитально отремонтировали стены и башни, гарнизоны довели до трех с половиной тысяч солдат. Запас пороха и снарядов для пушек составлял две тысячи выстрелов.

Рядом с генерал-майором Филисовым находился командующий всей крепостной артиллерией полковник Вильгельм Мартынович Ферзен. Он тоже смотрел в подзорную трубу на татарскую переправу. В отличие от обер-коменданта, Ферзен был настроен более воинственно:

– А не дать ли, ваше превосходительство, сейчас залп картечи? Хотя бы из десяти орудий. Басурманы все-таки…

– Нет, – сказал Филисов. – Они известили меня об этом заранее.

– О чем, ваше превосходительство?

– О том, что сегодня старший брат правителя Крымского ханства Шахин-Гирея сераскер Едичкульской орды Бахадыр-Гирей станет переправляться вместе с охраной через Камыш-Бурун для важных переговоров со своим августейшим родственником.

– И это его охрана? – полковник указал подзорной трубой на суда, лодки и паромы, идущие в кильватерной колонне.

– Ну да, – неуверенно ответил Филисов.

– Что-то многовато, ваше превосходительство.

– Мне сказали, такие у них обычаи.

Ферзен покрутил одно из сочленений походной подзорной трубы, добиваясь максимального увеличения и четкости, вскоре в поле его зрения оказался сам Бахадыр-Гирей, высокий, плечистый татарин лет шестидесяти отроду. Он важно стоял на носу переднего двухмачтового парусника, был одет в роскошный парчовый кафтан, застегнутый на круглые пуговицы из жемчуга, и опирался рукой на кривую турецкую саблю. За его спиной толпились молодые воины. Все – в черных черкесках и разноцветных бешметах, в коричневых папахах, с кинжалами «кама» у пояса и с кавказскими шашками. Они смеялись, оживленно переговаривались между собой и показывали на берег Крыма.

– Ишь волчата! – пробормотал начальник крепостной артиллерии.

– Думаете, переговоры здесь не при чем? – покосился на него Филисов.

– Конечно. Больше похоже на десант.

– Может быть, расстрелять их всех к чертовой матери, пока к пристани не подошли?

– Почему бы и нет, ваше превосходительство. Но самое главное – приказ.

– К сожалению, точного приказа я не имею.

– Очень жаль, – ответил ему Ферзен.

Несмотря на немецкую фамилию, он считал себя русским. В России родился его отец. Лишь дед, Готлиб Ферзен, подданный прусского короля, в молодости проживал в Потсдаме и сюда приехал по приглашению царя Петра Великого, чтобы служить в бомбардирской роте лейб-гвардии Преображенского полка. Служба протекала замечательно. Побывав во многих битвах Северной войны, Готлиб Ферзен вышел в отставку майором армейской артиллерии, купил дом в пригороде Санкт-Петербурга. Он вырастил трех сыновей. По примеру отца они тоже стали артиллерийскими офицерами. Теперь в артиллерии служили и пятеро внуков. Целая династия Ферзенов перевозила трехфунтовые полковые орудия по дорогам империи, несла службу в крепостях и мечтала о победоносной войне, дабы отличиться в ней, как дедушка.

Свежий попутный ветер надувал паруса, и татарские корабли шли полным ходом. Они уже достигли середины Керченского пролива. После долгого молчания Ферзен заговорил снова:

– Значит, заряжать, ваше превосходительство?… По судам – выстрелов десять картечью. На паромы – шесть ядер. А для общего впечатления – гранаты. Но не менее восьми штук. Ко дну пойдут, как миленькие…

– Подождите, полковник, – с некоторым раздражением остановил его Филисов. – Открыть огонь – дело нехитрое.

– Время-то идет, ваше превосходительство.

– Не хуже вас знаю!

Совсем недавно Федор Петрович Филисов отметил пятьдесят первый свой день рождения. На военной службе он находился более тридцати лет и начал ее, как многие дворянские недоросли в то время, с чина капрала в гвардейской пехоте, будучи в пятнадцатилетнем возрасте. Поворотом в его судьбе стал день 14 июня 1771 года. Тогда он был подполковником во Втором Гренадерском полку, приписанном к Крымской армии генерал-аншефа князя Долгорукова.

Князь доверил ему командование одной из колонн, атакующих турецко-татарскую крепость Ор-Капу на Перекопе. Филисов под сильным огнем противника довел солдат до этого оборонительного сооружения, первым взошел на его стены и лично заколол шпагой двух янычар, подав достойный пример храбрости подчиненным. Крепость пала. За подвиг сорокалетнего офицера наградили орденом Св. Георгия 3-й степени. С тех пор карьера его была обеспечена: полковник, командир пехотного полка, генерал-майор, командир бригады, и наконец – обер-комендант двух крепостей, правда, не очень больших.