Люди сорок девятого (СИ) - Минаева Мария Сергеевна. Страница 121

- Значит, когда я с ним говорил... - задохнулся служитель закона.

- Увы, - кивнул Джон.

- Очень сожалею, - засуетился маршалл, - Я выясню, чья оплошность... Вы не ранены?

Джонатан отрицательно покачал головой, и сразу же последовал следующий вопрос:

- Прикажите послать погоню?

- Нет. - Джонатан Линдейл устало отмахнулся. - К черту лошадь. Я устал. А парень... что ж, если он вернется, у вас будет шанс. К тому же да, вы правы, я пытался ему помешать, и он врезал мне по больной ноге. Сходите за Алисой, будьте добры.

Пожав плечами, маршал удалился. "В конце концов, - думал он, - каждый босс имеет свои причуды."

Оставшись один, владелец салуна поднял упавший стул и опустился на него, глядя на вершины гор за окном, его мысли нехотя сочились сквозь туман в голове. "Ладно, Джонатан Линдейл, пришло твое время вернуться домой и застеклить, наконец, крытую оранжерею выцветшими обрывками своей памяти, освободившись от нее навсегда." Теперь он может позволить себе забыть, раз сумел отпустить своего врага, да и янки к тому же.

* * *

Снова трясясь на неоседланной лошади, Морган прикидывал, где еще не занесло снегом перевал окончательно. "Может быть, заехать к миссис Черрингтон?" - спрашивал он сам себя, растирая покрасневшие от мороза пальцы, и восстанавливая в памяти жаркое, трещащие дровами в камине, пламя, горячую кружку кофе, сжатую в ладонях, но мгновенно, хотя и не без сожаления, отверг эту мысль.

Может, когда-нибудь потом... не сейчас, нет.

Эта женщина наверняка предложит ему остаться, вопреки всему, не боясь уничтожить остатки своей репутации, и он, глядя в ее усталые глаза, не сможет, не посмеет отказаться... и снова застрянет здесь.

"У меня обострилась весенняя лихорадка," - мысленно возразил он ей. "Но сейчас зима..." - скажет она, и будет права, потому что только идиот бежит от такой женщины, ее пирогов, теплого очага, особенно если у него нет даже перчаток... а он ответит: "Неважно..." И она огорчится... Не поймет, что ему надо уехать, а почему, он не знает и сам. Пока не знает, только чувствует, что необходимо хоть так, ускакав без оглядки, разорвать затянувший его водоворот, чтобы восстановить свои силы для новых боев. Может, года через три...

Вдохнув полной грудью ледяной ветер со слепящих глаза сверкающим снегом горных вершин, Морган прикрыл глаза. Боль в виске почти отпустила, осталась только усталость. "Да, думал он, - Пожалуй, человеку нужны только свобода, конь и ружье, чтобы стать счастливым." Его спину под курткой покрывал липкий пот, и Морган качался в седле, надеясь, что это движение хоть немного согреет его и не даст одежде заледенеть. Надо продержаться несколько часов, а потом, когда опасность минует, он выроет себе берлогу где-нибудь в снегу и просушит свои вещи. Изредка беглец оглядывался и останавливал лошадку, настороженно ловя в тишине каждый слабый звук, опасаясь погони, но ее не было. Лишь снег иногда срывался с переплетенных над его головой ветвей и осыпался вниз комьями, увлекая за собой пелену тончайшей пыли. Морган облегченно вздыхал и трогался вновь.

Он не торопясь ехал, петляя между огромными соснами, мысли медленно кружились в его голове и по мере того, как он удалялся от города, внутри него пробуждалась, подавляя восторг, вызванной ощущением внезапной свободы, уязвленная гордость.

"Тебе кинули подачку... - шептал вкрадчивый голос в его голове, пробуждая прежнюю ярость, - подачку... Как паршивому псу..."

Вот так: просто щелкнул пальцами! Ему было мало повесить врага, уничтожить его, нет, надо было заставить его чувствовать себя обязанным, унизить, растоптать его достоинство. Только сейчас стрелок понял все коварство Линдейла, который придумал для него казнь, пытку, во много раз страшнее повешенья. Владелец салуна, путем интриг захвативший ранчо и избавившийся от конкурентов, утвердил свое превосходство, свою безграничную власть, играя с пленником, находившимся полностью в его распоряжении, но на несколько мгновений забывшим об этом, как кошка с мышью.

Да... Он, Морган Джуннайт, который предпочел бы смерть, который был готов умереть, на какую-то секунду забыл о своем положении, поверил, одержимый злобой, что еще сможет одержать верх или хотя бы прихватить противника с собой. Он слишком хотел быть снова свободным, дышать полной грудью воздухом гор, и не понял вовремя, не разобрал во вкрадчивом шепоте Джонатана, что над ним издеваются и смеются, не осознал двусмысленность своего положения, иначе бы он никогда...

Но это еще не конец... ничто не потеряно, его сердце все еще бьется, кровь стучит в жилах. Морган Джуннайт, рядовой шестьдесят девятого Нью-йоркского, унижен, лишен гордости и чести, раздавлен, но не сломлен и обезвредить его может только смерть.

- Я вернусь... - ожесточенно шептал он, кусая до крови губы, с трудом удерживая равновесие на спине кобылы, вдыхая знакомый терпкий запах лошадиного пота, - И заставлю этого гада валяться у меня в ногах и о пощаде просить. Правильно я его тогда не пристрелил, - вовремя удержался... Только вот, отлежаться где-нибудь надо, там, где никто не найдет, и залечить раны хорошенько, а так... Я вернусь, черт возьми, обязательно... Не оставлю этого так! Сапоги мои лизать будет, мерзавец... Будь я проклят, если не так! Отныне, я буду жить и дышать только жаждой отмщения...

Невыносимая, отчаянная боль разрывала его грудь глубоко внутри, затрудняя дыхание, огромным усилием он втягивал ледяной воздух в себя, голова слегка кружилась от наполнявшей все его существо ненависти. Если б он мог, стрелок бы вернулся в город, обратно, сегодня, сейчас, без малейшего замешательства развернул бы кобылу.

Каждая минута вынужденного промедления жгла его раскаленным железом, но разумом Морган понимал, что надо затаиться, выждать, набраться сил и упорно ехал вперед.

Он справиться, обязательно справиться, ведь он был бойцом с самого своего рождения. Он, Морган Джуннайт, Человек Сорок Девятого, в восемь лет прошедший тяжелым опасным путем до Калифорнии, сделавший почти невозможное, как делали люди вокруг него. Он шел, по большей части пешком, сражаясь за каждый шаг, огромным усилием передвигая сбитые в кровь ступни, но не отставая, не смея ни на миг отстать от своего фургона, без глотка воды, много миль. Жажда мучила его также, а иногда и сильнее, чем прочих, болезни, дикие звери и оружие индейцев угрожало ему так же, как им, но он видел, как умирали те, кто были гораздо сильнее и старше. И оставался жить, и поднимался каждый день на рассвете, хотя знал, что впереди ничего - только мили и мили перепаханных фургонами дорог.

Люди Сорок Девятого...

Моргана грызло какое-то смутное беспокойство... неопределенное, неосмысленное... Пока еще не достаточно сильное, чтобы победить, переломить другое, более сильное, чувство.

Что-то было не так, когда Линдейл предлагал реванш. "Мы, люди сорок девятого..." - сказал он тогда, но именно в эту секунду, дошедший до предела ненависти Морган нутром почувствовал что за этими словами скрывалось нечто большее. А еще его беспокоил взгляд Джонатана, который будто свысока пронзал его насквозь... А может, и нет.

Этот взгляд ему напомнил кого-то...

Люди сорок девятого... И его отец тоже отправился в Калифорнию, и он тоже шагал в разваливающихся башмаках, а то и босиком по нескончаемой пыльной тропе, так же страдая от невыносимой жажды, может даже спал на той же стоянке или пил из того же мутного источника незадолго до него, Моргана, или сразу после... Зеркало. "У него такие же глаза, как у меня, - удивленно думал Морган, в то время как его лошадка медленно взбиралась все выше, нащупывая копытами засыпанную снегом неровную узкую тропу, - Черт возьми, но мы ведь с ним очень похожи... Мы ничего друг о друге не знали, ровным счетом, однако, почему-то вообразили что знаем все. Может, он и прицепился ко мне, потому что..."