Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов - Буссенар Луи Анри. Страница 22

— Ну, как угодно, — согласился молодой человек. — В конце концов это не мое дело.

Друзья шли по длинной-длинной улице, застроенной по обеим сторонам хижинами и обсаженной красивыми тенистыми деревьями.

Позади хижин поляна была очищена огнем от пней, и на ней в изобилии росли бананы, маниок, сорго, просо.

Селение казалось более благоустроенным и опрятным, чем те, что встречались ближе к побережью. Бамбуковые хижины, крытые пальмовыми листьями, выглядели нарядно и даже кокетливо.

Фрике и Барбантон дошли до хижины, что была явно больше других. У дверей стоял часовой, молодецки взявший на караул. Барбантон отдал честь.

— Мы пришли, — сказал он.

ГЛАВА XIV

Претендент на престол. — Монарх — добрый парень. — Фрике узнает, что и он входит в состав правительства. — Три недели в ожидании. — Вооруженный мир. — Барбантон и «орлиный взгляд». — Наполеоновские позы. — Александр Македонский из Судана. — Не на что нацепить знаки отличия. — Воспоминание об украденном фетише. — Тревога. — Сунгойя пьет нашатырный спирт и готовится к битве. — Бой. — В обход. — Армия в плену.

Фрике и жандарм вошли в просторную комнату, где стояли два больших плетеных дивана из пальмовых листьев. На них можно было и сидеть, и спать.

Меблировку дополняли грубые скамьи, разнообразные вещи европейского производства, сундуки.

На одном из диванов сидел, поджав под себя ноги по-турецки, негр в матросских брюках на трехцветных подтяжках и фланелевой жилетке.

Вокруг него на сундуках сидели негры вовсе без одежды, зато в полном вооружении. Перед каждым стояла посудина с сорговым пивом.

Ведь было так жарко!

Человек, сидевший по-турецки, подал вошедшим правую руку, левая была занята — ею он поглаживал свою ногу. Потом величественным жестом пригласил их сесть рядом.

Парижанина он ласково приветствовал:

— Здравствуй, муше!

— Здравствуй, Сунгойя, — отвечал Фрике. — Ты теперь во всем великолепии. Очень рад тебя видеть.

— И Сунгойя рад видеть белого вождя. Белый вождь поможет Сунгойе одержать победу.

— Рады стараться, ваше величество, — шутливо отвечал молодой человек. — Сделаем для вас, что можем, хотя вы убежали с «Голубой антилопы» довольно бесцеремонно.

— Мой пошел с Бабато… Бабато большой генерал.

Негры постоянно коверкают иностранные слова, особенно имена собственные.

— Правда, мой жандарм выдающийся военный и притом глубокий теоретик.

— Великий вождь муше Адли не приехал?

— Нет. Он выезжает только в случаях особой важности.

Про сломанную ногу парижанин не счел нужным сообщать.

— Впрочем, — добавил он, — довольно будет и одного Барбантона. Не так ли, генерал?

— Разумеется, — отвечал отставной жандарм, польщенный отзывом о своих военных способностях. — К тому же главное сделано.

— Действительно, я ожидал, что застану вас сражающимися, а вы тут благодушествуете, спихнув прежнего правителя с трона. Очень рад за Сунгойю, ведь это, деликатно выражаясь, наш бывший служащий, а теперь — глядите-ка! — какая важная персона.

В сторону Фрике проговорил:

— Вот бы напомнить, что он стащил у генеральской супруги медальон-фетиш. Но нет! Молчание! Барбантон не желает слушать… Странная, однако, бывает судьба: товарищ мой попадает в генералы, а лотерейный билет его жены превращается в талисман для негра-претендента на престол и дает моральное право на государственный переворот. Тут есть над чем пофилософствовать. Но — молчание, молчание!

— Это произошло очень просто, — продолжал Барбантон, видя, что его друг молчит. — Когда мы плыли на пироге, Сунгойю всюду узнавали и провозглашали королем. Я этому отчасти содействовал. Дело в том, что Сунгойя проведал, что у меня в чемодане мой прежний мундир, и заставил надеть его. Мундир — великое дело не только у нас во Франции, но даже здесь. Воздействие его велико. К нам отовсюду начали стекаться люди. Число приверженцев росло, как снежный ком.

— Снежный ком и — негры. Хорошенькое сопоставление. Мне нравится.

— Так говорится. Одним словом, у нас собралось такое большое войско, что мы без выстрела вступили в столицу.

— Значит, все сделано и вам незачем больше здесь оставаться.

— Напротив, у нас много дел впереди. Мы, в сущности, находимся в осаде, хотя это и не заметно. Каждый час ожидаем нападения. Вот почему я и обнес дома забором, а солдат ежедневно муштрую. Мало одержать верх, победу надо упрочить.

— Это так, — подтвердил Сунгойя.

С французским языком он, пока жил в колонии, освоился настолько, что понимал разговор вполне, хотя сам говорил с трудом.

— Хорошо. А потом что?

— Потом? Ну, будем почивать на лаврах, охотиться, кататься на лодке, а когда отступит желтая лихорадка, вернемся на яхту… Полагаю, на сегодня аудиенция закончилась. Мы посидели на диване у его величества и благодаря этому стали сановниками первого класса. Формальность очень важная, теперь все будут нам повиноваться.

— Значит, я тоже вошел в состав здешнего правительства?

— Без сомнения, мой дорогой! Теперь у нас с вами полное равенство в смысле государственной службы здесь.

— Причем никаких служебных столкновений у меня с вами быть не может, за это я ручаюсь. В военном отношении я охотно вам подчинюсь и буду все ваши приказания исполнять толково и аккуратно, не за страх, а за совесть. — Сказано было насмешливо. — Однако мне бы хотелось отсюда уйти. Здесь козлом пахнет.

— Простимся и пойдем ко мне в хижину. Она дверь в дверь. У входа тоже стоит часовой.

— Надеюсь, теперь их будет два, хотя бы для того, чтобы не позволять любопытным копаться в моих вещах… Идем, стало быть? До свидания, Сунгойя, до свидания, милейший монарх. До скорого!

Третью неделю жил Фрике в поселке туземцев. О неприятеле ничего не было слышно, но присутствие его ощущалось повсюду.

Разведчики ежедневно рассказывали о встречах с подозрительными личностями. Не будь при нем двух белых, Сунгойя не избежал бы столкновения с противником.

Этот вооруженный мир, эта оборона от невидимого врага изводили хуже любой войны. Особенно изнывал Фрике.

Невозмутимый Барбантон уговаривал парижанина запастись терпением. Тот неизменно отвечал, что уже и так слишком долго терпит.

Отставной жандарм все больше входил в роль, принимая знаменитые наполеоновские позы: то часами держал руку просунутой между пуговицами на груди, то упирался ею в бок, как на бронзовой колонне.

Во время учений то окидывал солдат орлиным взглядом, то насквозь пробуравливал глазами. Давно он не был так счастлив. А потому жалобы и брюзжание парижанина были ему неприятны, они портили его радужное настроение.

Впрочем, по правде говоря, он многое сделал для усиления обороны.

Научил негров не сыпать в ружье порох горстями, так как оно от этого только портится и может даже разорваться, не причинив неприятелю никакого вреда. Перешли на свинцовые пули вместо железных и чугунных, стрельба стала гораздо действеннее.

«Генерал» обучил своих солдат шагу и другим приемам. Для предстоящей битвы это не имело большого практического значения, но для дисциплины — огромное, подчиненные приучались слушаться команды.

Негры обычно сражаются по вдохновению, безо всякой тактики Теперь было ясно, что победу одержит тот, кто лучше будет повиноваться своему вождю.

Для Фрике дни тянулись бесконечно долго. Барбантон не замечал, как летит время.

Не желая останавливаться на полдороге, он решил пройти со своими солдатами курс стрельбы, научить их рассыпаться цепью и прочим премудростям военного дела.

— Дайте мне десять тысяч таких солдат, как эти, и я завоюю всю Африку, — сказал он приятелю, приняв сразу две наполеоновские позы — и аустерлицкую, и такую, как на колонне.