Русский Бог (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич. Страница 59
На перепутье мне явился.
Перстами лёгкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы,
Моих ушей коснулся он.
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводных ход,
И дальней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замерзшие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас во мне воззвал:
-« Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей….»
- Дальше государь, ничего придумать не могу.
- Дальше и не надобно,- государь плакал. – Как это справедливо! Это всё про меня, - поклонившись, государь пошёл к выходу.
Пушкин нагнал его:
- государь, подпишите.
-Что это?
- Счета.
- Какие ещё счета?
- Ну о которых мы только что говорили.
- Их так много. Вы что их с собой носите?
- Да. В кармане жилетки.
- Ох уж эти господа сочинители! – подойдя к бюро, царь взял перо, обмакнул в чернила и неохотно подписал счета. Пушкин почти тут же вырвал их, будто Николай мог передумать и разорвать их.
В зал заглянула Натали. Пушкин поймал её настороженный взгляд. Подбежав он схватил её за рукав, посмотрел на её живот.
- Натали. Завтра ты танцуешь в Аничковом. Не забудь вымыть голову.
Услышавший государь поморщился.
- Не завтра. Через неделю, на Сретенье.
- Но…- попыталась возразить Натали.
- Никаких «но», - Пушкин потрепал её по плечу.- Ваше величество, моя жена будет танцевать и на Сретенье, и на Благовещенье и на Усекновение…
- Саша , не кощунствуй! – неприязненно вырвавшись, Натали убежала.
Николай проводил её сладострастным взглядом.
- Не забудьте про бал В Аничковом, господин поэт. Иностранные посланник должны сообщить своим дворам о красоте русских женщин, - ледяным тоном подтвердил государь от дверей.
Из залы быстрым размашистым шагом Пушкин пошёл в гостиную, где собрались сёстры Гончаровы и гости. Александра при свете трехсвечника, пятном вырисовавшем её бледное несчастливое лицо, болезненный румянец и худые руки, играла на клавикордах «Дунайские песни» Штрауса. Чаадаев и Геккерен, стоя подле неё, молча курили трубки. Екатерина танцевала с ротмистром ланским, Дантес – с Натали. В углу у камина, протянув руки к экрану, сидел, не снявший сюртука, Лепарский.
- Я готов вам сделать предложение, сударыня,- говорил ротмистр Ланский жадно млевшей от его слов Екатерине. – Но я могу любить вас, лишь как отраженье вашей сестры, Натали. В ваших глазах я читаю её глаза, на ваших губах я вижу печать её сестринского поцелуя. Она – богиня, вы – её наперсница. Я настолько боготворю Натали. Что не могу представить физической близости с ней. Она кажется мне прекрасной и хрупкой греческой амфорой, которую так легко разбить навсегда. Даже прикосновением я страшусь оскорбить её.
- Со мной проще? – игриво сверкнула очами Екатерина, чтобы прервать не вполне вдохновлявшие её речи.
-О, куда проще!
- Простота крепче. Природа выбирает простоту.
Следом за Екатериной и Ланским двигалась другая танцующая пара, Дантес и Натали.
- Отчего вы надели черную пару, барон Дантес? – не без лёгкого кокетства спрашивала Натали.- В таком чёрном фраке, как ваш, обычно являются на похороны.
- Я грущу, сударыня. Вы не ведаете, сколько печальных мыслей танцует у меня в голове.
- Какой же танец предпочитают ваши мысли? Впрочем, я вам не верю, не верю, не верю! Вы отъявленный оригинал. Сначала вы поражаете публику габардиновым пальто, а теперь чёрным фраком. Петербург уже успел познать вас как сердцееда, недотрогу, печальника и законодателя мод.
- У меня слабость листать модные парижские издания.
- Мужская слабость?
- Вкусы мужчин не так отличны от вкусов дам, как принято считать.
- Откройте секрет, где вы находите средства на фраки, жилеты, панталоны, галстуки и перчатки? Наряды – единственное серьёзное отличие человека от зверя.
- Мне поставляет средства мой нареченны отец посланник Геккерен.
- Он так любит вас!
- Ума не чает.
- Редко увидишь подобную привязанность между мужчинами. Я слышала, Геккерену нелегко было добиться вашего усыновления. Вы не родственники, и он лишь чуть старше вас.
- Я не препятсвую ему.
- В чём?
-Любить себя.
- Как этому можно препятствовать. Сердцу не прикажешь. Помимо воли мы любим или ненавидим.
- Только недавно я получил специальную грамоту короля Нидерландов с позволением принять имя, титул и греб барона Геккерена. Император Николай тоже дал своё высочайшее соизволение. Мой отец, к которому в далёкий Эльзас ездил Геккерен за официальным разрешением, то же не возражал. Теперь я именуюсь Георг-Карл Геккерен.
- Опять два имени.
- Барон Геккерен не мог выбрать, что ему больше нравиться, Георг или Карл. В результате, дал оба имени сразу. У отца свои причуды, - иронически улыбнулся Трубецкой. – До этого я был Жоржем –Шарлем Дантесом. Отец хотел, отец хотел чтобы я звался Жоржем. А покойница мать – Шарлем. Так я стал Жоржем-Шарлем. У меня столько имён. Что я запутался кто я.
- Каким же именем из четырёх вас теперь именовать?
- Отзовусь на любое. Имена не отражают сути. Главное, я теперь единственный наследник гигантского состояния бездетного барона Геккерена. За это можно ему простить многое.
- Или все?
- Смотрите, он наблюдает за нами.
- Барон, мне было бы неприятно думать, что вы «аст».
- Вы сами сказали, сердцу не прикажешь. Нет различия в любви к мужчине или женщине.
-
* * *
- Ou ?aoee? ni?ineea iia Iooeeia.
- aa.
- ?oi ?a, oaeii neo?aa, y ?aaa, ?oi iiiaea oioy au a nienie oaieo ?aiuei. ? caaa?oa? aai, aaeeea ?anou,-- Aeaenaia?a iiaiyea n ecaieiauy e?iaaoe Iooeeia a?ioaiio? oao?aau aai « Aii?oaineiai nienea.»
- ?ane?ie oao?aau, oai iiyaeeinu au? iaii eiy. O?eaoaou ?aoa??oia.
Aeaenaia?a ?ane?uea oao?aau.
- Aeaia Iaoa i?eoiayuay i?a?ea! caiaoioaoenu ia Iooeeia, Aeaenaia?a oau?ioea oao?aau ia iie.
Iooeei ia neooae ie a?, ie ?aaaaaaa, iieooaiioii ii ?eoae:
« Ca?ai oae cao?ii ii ii?o?
Iai?anii ooi ii?a?ay,
E eaeie ii oaee ian aaa?o?
I ??i a?ai?eo? ?aio ian o?eo?
Eae naiai?aaiue ?a?iaae?
Eae aaoa? ianiu aai naiaiaia,
caoi eae aaoa? e aanieiaia!
Eaeay iieuca iai io iae?...»
Iooeei noiye nieiie, a?ay o ia?e ?oee, eiaaa aio?e O?oaaoeie, aunieee, ooaie, aeaaiue, iaa?eoue, a iioiaiie oeiaee naaoei-cae?iie oa?noe n cieiouie iiaiiaie e ioeoa?neie oo?a?ea. Oneuoaa oaae, Iooeei iiaa?ioeny, O?oaaoeie ?a iaaeaiii iionoeeny ia?aa iei ia eieaie. ?a?ac iai?ee?uoua aaa?e a ainoeio? aeaouaaeny iioie aonoiai ii?iciiai aicaooa, eieaaaaoaai ieaiy a ia?e. O?oaaoeie oae ia cae?uaay aaa?ae.
- Ca?ai ca?ai yoi? a?i?aueie iaane?iaeaiiuie aieuoeie aoaaie ao?eeaioa ni?inee Iooeei.
- I?inoe i?inoe iaiy.
- Ou ?aoee? ni?ineea iia Iooeeia.
- aa.
- ?oi ?a, oaeii neo?aa, y ?aaa, ?oi iiiaea oioy au a nienie oaieo ?aiuei. ? caaa?oa? aai, aaeeea ?anou,-- Aeaenaia?a iiaiyea n ecaieiauy e?iaaoe Iooeeia a?ioaiio? oao?aau aai « Aii?oaineiai nienea.»
- ?ane?ie oao?aau, oai iiyaeeinu au? iaii eiy. O?eaoaou ?aoa??oia.
Aeaenaia?a ?ane?uea oao?aau.