По следам «таинственных путешествий» - Алексеев Дмитрий Анатольевич. Страница 5

Некоторых исследователей озадачивали скорости передвижения отряда Андреева на собачьих упряжках. Обратный путь к Четырехстолбовому острову занял у него всего трое суток. Но эта цифра не представляется столь уж фантастической, если ее сопоставить со скоростью передвижения экспедиций Врангеля и прапорщиков-геодезистов.

«По старому следу собаки бегут охотнее», — отмечал Врангель. Его собаки на участках ровного льда, таща груженые нарты, пробегали 80 верст за восемь часов. А однажды трудились тринадцать дней подряд без дневок для отдыха. «Хорошо выдержанные собаки, — утверждал Геденштром, — в случае надобности пробегают в сутки 200 верст». Отряд Врангеля в иные дни передвигался по ровным льдам со скоростью до 70 верст в сутки в тех местах, где мог проходить и путь Андреева, и это никого не удивляло.

Не нужно забывать, что сержант не тратил время на астрономические и прочие измерения, его группа была очень небольшой, мобильной и не имела иных целей, кроме движения вперед. Кроме того, Андреев и его спутники были местными жителями, в совершенстве владели ездой на собаках, в том числе и по морскому льду.

У читателя может вызвать недоумение и странный на первый взгляд зигзагообразный маршрут отряда Андреева. Но определялся он вовсе не какими-то тайными соображениями, а состоянием льдов. Ровный припайный лед по мере удаления от побережья сменялся местами труднопроходимым всторошенным льдом с многочисленными полыньями. С такими ледовыми условиями Андреев столкнулся 19 апреля, когда был вынужден изменить направление своего движения. В аналогичные ситуации попадали позже и экспедиции Врангеля, Геденштрома, прапорщиков-геодезистов, которым пришлось путешествовать в этих местах.

Остается снять с сержанта последнее обвинение: его частенько упрекали в том, что он завышал пройденные расстояния и вообще был не в ладах с цифрами. Большие ошибки в определении Медвежьих островов якобы на его совести. А посему нельзя верить ни единому его слову. Кропотливых измерений Медвежьих островов Андреев не проводил, да и не мог провести, по очень простой причине: не было у него необходимых знаний и инструментов, подобных хотя бы простой мерной цепи, которой пользовались три пра-порщика-геодезиста. Поэтому Андреев переписал размеры Медвежьих островов в свой журнал из «скаски» Татаринова и Коновалова, поверив им на слово.

Тайна «земли» Андреева все еще далека от своего окончательного разрешения. Однозначного ответа не дает и новая версия событий похода сержанта в 1764 году. Но гораздо важнее не забывать, пожалуй, о самом главном аспекте этой многолетней загадочной истории: по следам скромного первопроходца Степана Андреева прошли многие экспедиции, которые помогли нам лучше узнать Арктику.

Рукопись, найденная в архиве

Утром 20 июня 1803 года жители Санкт-Петербурга стали стекаться к саду Кадетского корпуса. На лужайке солдаты удерживали за канаты рвущийся вверх, огромный, разрисованный воздушный шар, под которым был разведен огонь. Вокруг разместился весь цвет императорского двора. Александр I милостиво беседовал с известным воздухоплавателем Жаком Гарнереном и его очаровательной женой, которые прибыли из Франции с рекомендацией самого министра Талейрана и сейчас предпримут с «высочайшего» разрешения первое в России воздушное путешествие. В молодости будущий император, отдавая дань моде, увлекался запуском игрушечных аэростатов, но его бабка, Екатерина II, «аэромании» своих подданных не одобряла, не позволила знаменитому воздухоплавателю Жану Бланшару показать свое искусство и даже издала указ, запрещающий во избежание «пожарных случаев или несчастных приключений» изготовление и пуски воздушных шаров [10]. Но все это — в прошлом.

Среди зрителей, которые смогли заплатить за право присутствовать при сем историческом событии два серебряных рубля — деньги немалые по тем временам, был и чиновник Александр Иванович Сулакадзев. Рядом с ним оказался женевский пастор Дюмон, любезно пояснивший ему устройство чудесного аппарата. Накануне любознательный служитель церкви побывал в маскарадной зале господина Фенвета напротив Зимнего дворца и имел счастье рассмотреть вблизи выставленный там на всеобщее обозрение тафтяной шар Гарнерена. Внимание Александра Ивановича привлекли и восемь японцев в экзотических одеждах. Их спросили, видели ли они у себя на родине людей, поднимающихся в воздух.

— О да! Нескольких, — сказали японцы, — но не таким способом.

Эти слова были поняты окружающими как намек на колдовство.

В полдень воздушный шар с бесстрашной четой благополучно взлетел, сопровождаемый восхищенным гулом присутствующих, и вскоре превратился в едва заметную точку [11]. Публика стала потихоньку расходиться, на все лады обсуждая невиданное доселе зрелище. Вместе со всеми побрел домой и Александр Иванович. О чем размышлял он, мы можем только догадываться. Однако спустя некоторое время завел небольшую тетрадочку, которую озаглавил «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. Х.», и стал при случае заносить в нее разные любопытные сведения из прочитанных книг и рукописей...

Надо сказать, что Александр Иванович был человеком незнатным и несановитым, но его, как теперь принято говорить, «хобби» — собирание древних редкостей — принесло ему большую известность среди антикваров. О коллекционере Сулакадзеве знали даже императоры Павел I и Александр I. На скромные средства статский советник собрал огромную библиотеку, насчитывавшую по его каталогу свыше 2000 редчайших книг и рукописей.

В начале XIX века стало чрезвычайно модным собирать древние рукописи по истории Руси. Именитые вельможи тратили на коллекционирование огромные средства. Всеобщее восхищение и зависть вызывал граф А. И. Мусин-Пушкин, который опубликовал «Слово о полку Игореве». Особенно значительной на этом поприще была деятельность графа Н. П. Румянцева. Он не только приобретал рукописи, но и направлял экспедиции по монастырям. Впоследствии его богатейшее собрание легло в основу знаменитого «Румянцевского музеума», который ныне хранится в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина.

Немало уникальных литературных памятников языческого прошлого славян I — V веков нашей эры хранилось и в библиотеке Сулакадзева. И среди них — «Боянов гимн», «Произречения новгородских жрецов» и «Оповедь», писанные «славяно-русскими руническими письменами» (до появления кириллицы!) на пергаменте, кожах, буковых досках и берестяных листах. Были в коллекции и иностранные рукописи. Например, «Таинственное учение из Ал-Корана на древнейшем арабском языке», составленное, как утверждал Александр Иванович, в 601 году, то есть за тридцать лет до смерти Мухаммеда — основателя ислама!

Александр Иванович свои рукописные сокровища ни от кого не таил, охотно показывал сослуживцам-чиновникам и аристократам-коллекционерам. Проницательные современники, однако, не торопились разделять восхищение его многочисленных посетителей. «Подделки, впрочем, весьма неискусные в большей части рукописей и теперь еще мне памятны», — отмечал археограф П. М. Строев. «Сулакадзев, которого я знал лично, — вспоминал выдающийся филолог академик А. X. Востоков, — имел страсть собирать рукописи и вместе с тем портить их своими приписками и подделками, чтобы придать им большую древность; так называемая им «Оповедь» есть такого же роду собственное его сочинение, исполненное небывалых слов, непонятных сокращений, бессмыслицы...»

Однажды Сулакадзева посетили президент Академии художеств А. Н. Оленин, президент Российской Академии наук адмирал А. С. Шишков и поэт Г. Р. Державин, премного наслышавшиеся о «великом антикварии».