На семи дорогах - Хаидов Юсуп. Страница 17

— Салам алейкум, бай-ага!

В этот момент нога Чоллека, продолжавшая торчать в стремени, освободилась, и труп, из груди которого продолжала хлестать кровь, с шумом шмякнулся на землю.

Менджак протянул обе руки, чтобы поздороваться с баем. Джомарт-бай, пожимая их, незаметно сунул Менджаку пять золотых десятирублевок.

Лицо Менджака, словно намазанное черным маслом, сразу засветилось. Воздев кверху обе руки, он закричал звонким голосом:

— Джигиты, поздоровайтесь с баем,

* * *

Бабакули и Ходжанепес вовсе не желали двигаться вместе с беглецами, которые не сумели достичь поставленной перед собой цели. Немного проскакав рядом, они начали постепенно отставать от них.

Оказалось, они поступили правильно.

Когда беглецы, пересекая реку вброд, достигли середины течения, в небе внезапно вспыхнули ракеты, огонь которых, казалось, наполнил весь мир. Одни ракеты только поднимались ввысь, другие в это время падали, так что освещение не уменьшалось.

Растерявшиеся люди замерли посреди реки, не зная, в какую сторону двигаться, и в это мгновение раздалась звонкая и долгая пулеметная очередь.

Озаряемые светом ракет пули, вылетавшие из «максима», образовали в небе огненную дугу и просверлили дальний конец широкого пространства.

Какое-то время Бабакули и Ходжанепес слышали шум и крики, а потом воцарилась тишина.

Они оба убежали на восточную сторону и скрылись в густых зарослях, однако остановиться, чтобы хоть немного отдохнуть, долгое время не решались.

Ведя коней в поводу, они бежали по кочкам, не разбирая, где бугры, где ямы, и дышали глубже, чем их кони, пытавшиеся вырваться,

Наконец остановились.

Прислушиваясь к мучительной тишине, которая на-' валилась невыносимой тяжестью на барабанные перепонки, Бабакули тихо произнес:

— Кажется зять и другие прибыли туда, куда так стремились попасть.

Ты так думаешь?

— Разве ты не слышал, как строчил пулемет?

— Еще бы не слышал! Меня с ног до головы пронизывал этот грохот, он и до сих пор стоит в ушах.

— А тебе не кажется, Бабакули, что теперь можно услышать звук транспорта, который сумеет их переправить?

— Ничего не слышу.

Ночной холодок между тем все усиливался, затем с Койтена повеял пронизывающий ветер.

Бабакули и Ходжанепес въехали в глубокую лощину и остановили коней в десяти-пятнадцати километрах от села.

— Наши дела усложняются, — проговорил озабоченно Бабакули, думая о том, что их может ожидать в будущем.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Положись на меня, — бодро ответил Ходжанепес. — Между прочим, я у них позаимствовал все, что нужно. Смотри сюда!

С этими словами Ходжанепес снял с седла своего коня битком набитый хурджун. Из него он первым делом вытащил скатерть, сотканную из верблюжьей шерсти, и расстелил ее на земле.

— Пока я рядом с тобой, тебе худо не будет! — улыбнулся Ходжанепес. — Как ты думаешь, неплохо нам сейчас будет перекусить мягким пшеничным хлебом и бараньей копченой ногой?

— У тебя, оказывается, есть хорошее деловое предложение, — сказал, прищурившись и улыбаясь, Бабакули, у которого от голода сводило живот.

Заморив червячка, Бабакули негромко обратился к Ходжанепесу:

— Что будем делать?

— Все очень просто, — не задумываясь, ответил Ходжанепес. — Мы находимся на дне оврага, который служит нам надежным прикрытием, камыши нас в какой-то мере предохраняют от холода, если забраться в их гущу. Так что теперь как порядочные люди, мы можем дать отдых нашим воспаленным глазам, тем более, что животы наши сыты.

— Миленький мой, золотые слова говоришь. Только ты не понял смысла моего вопроса.

— Это ты о чем?

— Тот мальчик остался в селе. И теперь в наших руках нет ничего, чем мы могли бы запугать старого пса...

— Дальше.

— Мальчик в скором времени вернется к старику, он не захочет жить без него. Мы должны уйти отсюда...

— К хибарке мальчика?

— Ну да, спрятаться возле нее в засаду и караулить. А как только мальчик придет, войти к старику вслед за ним. И тут уж старый шайтан будет в наших руках, никуда не денется. Мы заставим его показать, где находится гробница «Кызыл-Ата». Если будет упорствовать подвергнем его и сына самым зверским пыткам.

Начальное звено нового плана, предложенного Ба-бакули, было приведено в исполнение. Однако результатов пока никаких не было.

Вот уже несколько дней, сидя в укрытии, Ходжанепес и Бабакули наблюдали за убогим жильем Хаджи Тихого, ожидая Иламана, который, по их расчетам, должен был появиться.

Но мальчика не было.

Убедившись, что их план потерпел неудачу, Ходжа-непес и Бабакули вернулись обратно.

...Прошло почти два года, когда они снова появились в окрестностях Койтена.

Стояли последние дни последнего летнего месяца, и желтые листья на деревьях на каждом шагу напоминали им золото, запрятанное в горах, до которого они никак не могли добраться.

— Послушай, Ходжанепес, на этот раз мы отсюда не уйдем, пока не отыщем золото, — сказал Бабакули.

— Иншалла — если бог даст, — ответил напарник, думая о чем-то своем.

— Другие на нашем месте, располагая такими сведениями, обязательно нашли бы спрятанное сокровище.

— Как его найдешь? — вздохнул собеседник. — Что-то не идет этот проклятый мальчишка, и баста!

— Ладно, попробуем обойтись без него. Что ни делает аллах, все к лучшему!

В пятницу вечером Хаджи Тихий, взяв кремень, вышел из жилища.

Бабакули обратился к Ходжанепесу:

— Мельник отправился зажигать лампы шеитов.

— И что?

— Может быть, попробуем проследить за ним, не раскрывая себя? Вдруг это нам даст хоть какую-нибудь ниточку к запрятанному золоту.

Хаджи Тихий уверенно шел по едва заметной тропинке, которую пересекали то огромный валун, то обломившаяся с дерева сухая ветка.

Время от времени Хаджи опускался на колени около небольших бугров, окруженных невысокой защитной оградой, и читал заклинание — молитву, потом, высекая кремнем искры, возжигал светильник, приготовленный заранее близ могил со стороны кыбла — той стороны, в которую мусульманину положено обращаться во время молитвы.

Убедившись, что огонь не погас, Хаджи Тихий шел дальше, к следующей могиле.

Хаджи, как мог, старался поддерживать места захоронения в порядке и каждую пятницу вечером, что бы ни было — жара или мороз, — зажигал светильники.

Делать это он начал давно, очень давно, с того самого дня, когда начал мастерить мельничьи жернова 8 горах.

Бабакули и Ходжанепес, крадучить на приличном расстоянии, с горящими глазами, следили за действиями Хаджи Тихого.

Наконец, Хаджи зажег светильник близ последней, восьмой могилы и повернул домой.

Бабакули шепнул:

— Если аллах будет милостив к нам, мы скоро на» ступим на хвост огромного богатства.

— Иншалла.

— Видишь, все в точности так, как написано в той бумажке. Есть восемь гробниц шеитов — святых.

— Но в какой из них золото?

— У меня есть соображение...

— Говори.

— Мне кажется клад зарыт в той могиле, на кото-рой стоит бунчук.

— С белым орнаментом?

— Да.

Пока Бабукули говорил, его усы оживленно шевелились, подобно лапкам жука, перевернутого на спину.

Если жадность отразилась у Бабакули в усах, то у Ходжанепеса она заблестела в глазах. Даже у бычка-трехлетки, откормленного жмыхом, они не сверкали так, как у Ходжанепеса.

Глаза Ходжанепеса налились кровью, он тяжело, со свистом задышал и уставился на Бабакули, не произнося ни слова.

Испугавшись вида сообщника, Бабакули ласково погладил его по плечу.

— Непес, а Непес, родственничек, время уже позднее...

— Позднее, — согласился тот.

— Давай придем сюда завтра, когда будет светло. Договорились?

Ходжанепес кивнул.

Ночь они решили провести в одной из пещер, которую наметили еще днем.

Лошадей провели в глубину пещеры, а у входа разожгли костер. Недалеко от пещеры струился небольшой родник, пробивший себе путь на волю сквозь несколько каменных поясов. Они наполнили черный от копоти кумган родниковой водой и поставили его боком к весело потрескивающему огню.