Мария, княгиня Ростовская - Комарницкий Павел Сергеевич. Страница 139

Михаилу вдруг будто кольнуло в сердце. Всплыло в памяти лицо того разбойника:

«Я тать… и ты… тоже… Ты… Михаил… князь… узнал я… тебя… Князь должен защитить… людей своих… а ты… грабил только… А как татары… так и нет тебя… Тать ты… а не князь… и кончишь так же… Никита я… из Семидол…»

— Да что зря-то болтать! — неожиданно зло вырвалось у Михаила. — А ну, прибавить ходу! Плетёмся еле-еле!

Гудели пчёлы над отцветающей липой, уже почти не дающей нектар. Мария проследила за одной — пчела упорно посещала один цветок за другим, нетепрпеливо толкалась головой, возмущённо жужжа и не понимая, отчего это столь щедрые цветы вдруг стали столь сухими и пустыми… Память — великое дело. Память хранит образы счастливых дней, не понимая, что возврата назад не бывает.

— Тихо тут у вас… хорошо… — Мария вдохнула воздух, ещё хранивший медовый липовый запах. Евфросинья чуть улыбнулась.

— Тихо или хорошо?

— Сейчас тихо — это уже хорошо, — Мария оглядела двор, невероятно чистый и прибранный.

— Ну тогда лучше всего нынче на кладбище, — на этот раз сестра не улыбалась. — Вот там по-настоящему тихо.

Глаза Евфросиньи налились тоской.

— Не знаешь ты, Маришка, что под сим благолепием кроется. Не знаешь всей цены тиши этой. Как до сей поры рыдают сёстры ночами, воют жутко, мужей своих и детей погибших вспоминая… Приходится вставать и утолять печали их, словом или присутствием просто… Не всем помогает молитва, и труден путь смирения…

— Знаю, Филя, как не знаю, — Мария тоже не улыбалась. — Сама порой ночами не сплю.

Настоятельница погладила сестру по руке.

— У тебя сыны вон какие, ради них живёшь ты, и тем боль свою утоляешь. А также ради народа ростовского.

Мария вдруг уткнулась сестре в плечо.

— Ох, Филя… Тяжко…

Евфросинья гладила и гладила Марию по спине.

— Бедная моя…

Мария вдруг рассмеялась сквозь слёзы.

— Типун тебе на язык, Филя! Покаместь ещё не очень. Вот как повадятся татары каждую зиму за данью, тогда да. Тогда точно в лаптях княгиня Ростовская ходить будет.

— Беспременно повадятся, Маришка, — «успокоила» сестру Евфросинья. — Так что выделю я тебе, пожалуй, пару лаптей из монастырского запаса, ну а там сама учись плести.

Мария изумлённо смотрела на сестру.

— Ай да мать-утешительница! Вот утешила!

И женщины разом рассмеялись.

— Филя, Филь… Ты чего, и вправду колдовской силой татар в воротах остановила, или болтают?

— А, ты вон про что… — Евфросинья смела со стола налетевший с лип мусор. — Не знаю я сама, как действо сие происходит, Мариша. С некоторых пор замечаю за собой — ежели не хочу, чтобы лихой человек в обитель вошёл, так он и не войдёт. Не может, и всё тут.

Мария помолчала.

— Это что же, ты и меня так остановить можешь? Покажи!

На лице Евфросиньи отразилось весёлое изумление.

— Ты разве лихой человек? Да всей твоей лихости токмо на баранов верховых и хватило!

Сёстры разом рассмеялись.

— Нет, Маришка, — вновь посерьёзнела Евфросинья. — Тебя я не смогу остановить, даже ежели ты меня ножом тупым пилить станешь. Люблю тебя потому что.

Помолчали.

— Что слышно от тато?

— Елена Романовна опять непраздная ходит, — улыбнулась Мария.

— Чего-то разошёлся батюшка наш, ты не находишь? — в глазах Евфросиньи всплыли озорные огоньки. — А может, так и надо…

— Трудно ему, Филя. Дань на Чернигов наложили тяжелейшую. Батый на него зол весьма.

Евфросинья вновь смела со стола сухой липовый цвет.

— Помнишь, как мы книжку с Фёдором Олексичем читали, про саламандр, в огне живущих? Так же нынче и батюшка наш. В огне пляшет, как та саламандра.

— Добро пожаловать в землю нашу, гости дорогие!

Король Бела Арпад поражал великолепием, особенно на фоне дорожных одеяний русичей. Да и кортеж встречающих был на сей раз весьма внушителен.

— Здрав будь, славный король Бела! — по-венгерски ответил князь Михаил: отчего не сделать приятное хозяину?

— Ждём вас давно и с нетерпением! Как прошли через перевалы?

— Спасибо, легко. Лето…

Завязался лёгкий непринуждённый разговор. Князь и король говорили по-венгерски, Ростислав воспитанно молчал или отвечал на вопросы, обращённые к нему. А впереди уже расстилалась панорама трёх городов. Как и два года назад, всё утопало в зелени.

— Я гляжу, не так пострадала земля угорская от нашествия монголов, как иные. Проезжали мы немало сёл и городков… Вся южная Русь в руинах лежит, равно и Польша.

Король Бела грустно усмехнулся.

— Это зелень издали скрывает следы разрушений, причинённых монголами. Под сенью деревьев кроется страшная нищета, Михаил. Большинство жителей Обуды и Пешта живут в ямах, вырытых в земле, и не имеют пока возможности восстановить порушенные дома свои. Это те, кто жив остался. А живы остались меньше половины.

Бела Арпад помолчал.

— Ещё одно нашествие, и земля наша навеки придёт в запустение. Мне и сейчас снятся порой страшные сны, как будто не осталось на земле ни одного мадьяра, и только в Пусте пасутся табуны монгольских коней…

— Я понимаю тебя, король, — медленно кивнул Михаил, — я сам думаю о том же.

Ворота Буды, окованные свежими полосами железа, медленно разошлись, пропуская кортеж.

— Я вынужден извиниться за неприглядный вид моего замка, дорогие гости. Стройка в разгаре, и пока что удалось восстановить только оно крыло. Но часовня готова!

— И это главное! — улыбнулся Михаил, и они разом рассмеялись.

— А вот и мои женщины!

Королева и принцессы разом присели, встречая гостей на пороге. Принцесса Анна переглянулась с отцом, и Бела еле заметно кивнул.

— О, Ростислав, как прошло путешествие? — девушка легко и непринуждённо взяла Ростислава под руку. — Как поживают ваши огромные медведи? — принцесса говорила по-русски бегло, с очаровательным акцентом.

— Ха! Медведи? — на сей раз Ростислав отнюдь не стеснялся. — Мы теперь их бережём, медведей-то, они у нас теперь за главных кормильцев.

— О! Как это? — весело округлила глаза Анна.

— Да очень просто! Ловим, значит, медведя так — вбивается в дерево железный лом, обмазывают его мёдом… А на дереве кузнец сидит, ждёт. Медведь набредает на ловушку, ну и начинает, само собой, мёд облизывать с лома-то. Лижет, лижет, обсасывает, всё дальше и дальше… А как конец того лома из медведя позади покажется, тут-то кузнец быстро с дерева слазит и конец лома загибает, чтобы медведь не утёк…

— Ах-ха-ха! — захохотала принцесса. — Смешно… А дальше?

— А что дальше? Дальше отрезают ему лапу и отпускают. А как лапа отрастёт, снова ловят на лом. Так и медведи целы, и мяса вдоволь!

— Ой, не могу! — веселилась Анна. — А какую лапу ему отрезают, переднюю или заднюю?

— Переднюю нельзя, что ты! Медведь без передней лапы с голоду помрёт. Медведи же всю зиму лапу сосут и тем питаются…

Принцесса весело смеялась, цепко удерживая пальчиками руку жениха. Два года и так потеряны, хватит!

— Давай, давай, тяни! Ух, едрить твою…

Князь Даниил из окна пристроя наблюдал, как разгорячённые, потные мужики с криками и руганью поднимают здоровенную балку, сработанную из неохватного ствола сосны. Конечно, для божьего храма лучше бы дуб, да где его сейчас найти, таких размеров…

Даниил усмехнулся. Не стоит врать самому себе. Нашли бы, коли захотели. Просто засело где-то глубоко внутри — нет смысла особо стараться, всё равно долго не простоит… Да, ещё десять лет назад непременно возвели бы церковь из дуба, а на нижние венцы так ещё бы не простой, а морёный дуб-то пустили, чтобы стояла та церковь века… А так, сосна горит ничуть не хуже дуба…

Князь вздохнул. А ведь он сам не так давно собирался возвести храм, на зависть киевской Софии. Не судьба… О каменном строительстве сейчас не может быть и речи. Едва начали подниматься Волынь и Галиция от разорения, как явились послы от Батыги за данью. И отныне каждую зиму будут являться, можно не сомневаться. Так что деревянное зодчество и то вскоре тяжело придётся…