Мария, княгиня Ростовская - Комарницкий Павел Сергеевич. Страница 41

Княгиня, перевалившись через парапет, плашмя полетела вниз, изо всех сил прижимая к себе маленького Ивана.

— О-ой! О-о-ой, горе! Молодая княгиня убилась! С дитём убилась!

Хлопья сажи носились в воздухе, точно рои жирных мух, жар слепил глаза, нестерпимая вонь пожара забивала ноздри. Князь Юрий закашлялся, отхаркнул и сплюнул вязкую чёрную слюну, тяжело, со свистом отдышался. В голове мутилось. Сколько человек может не спать? Который сейчас день?

Перед глазами возникло чёрное от сажи лицо сотника охраны, и князь мельком удивился — кто таков? Надо же, и имя забыл…

— Княже, ещё один пролом!

— Где! Все за мной!

Сотник, повернувшись, побежал впереди коня, на котором скакал князь. Конь храпел, рыскал — ему тоже невыносимо было среди пылающих развалин и летающих повсюду хлопьев сажи. Ничего, ничего, дружок… Сажа и пожары — это пустяки. Главное, пока не валяются на улицах Рязани трупы. Как долго?

Летучий отряд личной дружины князя успел вовремя. Три исполинские головни, в которые обратились брёвна частокола, валялись внутри городской стены, и в узкий дымящийся пролом с бешеным визгом, воем и улюлюканьем лезли поганые, шаг за шагом оттесняя от пролома рязанских ратников. Как ни был умотан князь Юрий. у него снова защемило сердце — ратники, недавние мужики, размахивали боевыми секирами, как лесорубы. Ещё чуть, и было бы поздно…

— Луки!

С ходу спешившиеся витязи разом натянули луки, выдернутые из незастёгнутых налучей. В одеревеневшей от многодневной бессонницы голове князя всплыла посторонняя мысль — сколько дней могут луки находиться под гнётом [с натянутой тетивой. Прим. авт.]? Всплыла и канула. На наш век хватит…

— Бей!

Дружный залп смёл передний ряд врагов, остальные опешили, снизили натиск. Ободрённые подоспевшей подмогой, ратники чаще замахали своими топорами.

— Бегло!

Теперь стрелы витязей ложились часто, как весенняя капель, одна за другой. И враги падали один за другим, потому как невозможно одновременно отбивать удары топора и следить, кто берёт тебя на прицел. Но сзади напирали и напирали новые воины, и в узком проломе быстро формировался завал из тел, частью мёртвых, а частью ещё живых…

— В мечи!

Витязи враз вымахнули мечи в воздух. В воспалённом мозгу князя Юрия вновь всплыло видение — сверкающий лес клинков, стремительный бег конницы, неумолимо надвигающейся на сонный лагерь пришельцев… От того леса осталась маленькая роща. Как долго?

— А-а-а-а!!!

Да, вятшие витязи — это не вчерашние мужики-хлебопашцы, кожевники и плотники. Некоторые враги ещё пытались оказать сопротивление, но это были именно попытки, никакого реального сопротивления оказать они не могли. Остальные, спотыкаясь, уже лезли назад через завал из трупов и шевелящихся тел собственных товарищей, чтобы спасти собственную шкуру, пожить хотя бы ещё чуть-чуть.

— Олекса! — вспомнил наконец имя сотника князь Юрий. — Оставляю тебе дюжину витязей! От сердца отрываю. Всех остальных соберёшь сам. Держаться! Ни единого поганого рыла чтоб в проломе, ясно?!

— Ясно, княже! — выдохнул Олекса. — Будем!..

С маху подскакал, круто осадив коня, князь Роман.

— Ты где должен быть?! — рявкнул на него князь Юрий.

— Дай людей, княже!

— Рожу я тебе?!! — заорал Юрий Всеволодович, поперхнулся сажей, закашлялся.

— Того мне неведомо, хоть роди, хоть мёртвых подыми! Без людей не уйду, оттого и гонца не послал, бесполезно! Дай хоть дюжину, сейчас дай, или поздно будет!

— А…….!!! — выругался князь Юрий. — Броньша, Епифан, со своими ребятами за ним вот!

Проводив глазами маленький отряд, князь обернулся. Остаток вятшей дружины выглядел теперь совсем жалко.

— А ну, за мной!

— Почему ты и твои люди здесь, Адууч? Почему не в проломе?

Джебе сидел верхом на коне, разглядывая спешившегося перед ним тысячника. Адууч был бледен до серости.

— Мы уже почти прошли, славный нойон! Но подоспел сам коназ Ури…

— А ты полагал, коназ Ури будет спать, покуда ты лезешь в пролом? Или вообще постелет перед тобой белый войлок? Я повторяю вопрос — почему вы бежали?

Теперь бледность тысячника стала зеленоватой.

— Прости меня, великий Джебе! Мы пойдём туда снова, сейчас же…

— Да, Адууч. Снова и сейчас же. Но тебя это уже не касается.

Джебе сделал знак, и охранные нукеры разом пришли в движение. Один мягко выдернул из ножен обречённого меч и кинжал, двое придержали руки, а стоявший сзади одним движением накинул на шею Адууча удавку. Монгол захрипел, скребя по земле ногами, но нукер, сидя в седле, поднатужился и поднял казнимого в воздух. Ещё раз дёрнувшись, Адууч обвис.

— Заройте его где-нибудь, — распорядился Джебе. — Бурундай!

— Я здесь, мой господин! — отозвался Бурундай, подъезжая.

— Похоже, проломами придётся заняться тебе. Хватит стоять в резерве!

— И вечером ты удавишь меня, как несчастного Адууча? — нагло оскалился Бурундай. Джебе посмотрел на него с мрачным удивлением, но оскал тёмника стал ещё шире, — Позволь возразить тебе, прославленный. Во-первых, нужны ещё хотя бы два пролома. Во-вторых, штурм надо начинать к ночи, и вести до утра непрерывно. В-третьих, мало рваться в проломы. Чтобы занять все силы урусов, надо в это же время лезть на стены, лезть разом. Тогда будет толк!

— И тысячи воинов градом посыплются со стен! — гневно возразил Джебе. — Ты ищешь оправдания заранее, Бурундай-багатур? На тебя не похоже!

— Я хочу взять наконец этот проклятый город, — вновь осклабился Бурундай. — А ты, непобедимый?

От такой наглости у Джебе захватило дух.

— А насчёт воинов… Впереди наших воинов надо гнать пленных урусов. Пусть они первыми лезут на стены по лестницам! Тогда наши потери будут меньше.

Джебе проглотил готовую вырваться брань, задумчиво пожевал ус. Верно… Этот приём тоже изобрёл сам великий Чингис-хан.

— Ты прав, Бурундай. Будем готовиться к ночному штурму. Но проломами тебе-таки придётся заняться, иначе урусы успеют наглухо замуровать эти дырки!

— Слушаю, великий Джебе!

Толстые витые свечи в трёхсвечных серебряных шандалах, изображавших здоровенного мужика, обвитого гигантскими змеями, оплывали неровными потёками, пламя свечей то и дело колебалось, тревожимое движением воздуха.

За большим столом, накрытым белой шёлковой скатертью и уставленным разнообразными блюдами и сосудами, сидели сам хозяин, князь Георгий Владимирский, сыновья его Мстислав, Всеволод и Владимир, ближние бояре Пётр Ослядюкович, Еремей Глебович и Филипп, за привязанность к княжичу Владимиру прозванный в народе Нянька.

— …Значит, так, — князь Георгий Владимирский жевал пирог с осетриной, тщательно и неторопливо. — Гонцов разослали по весям-вотчинам?

— По дальним разослали, княже. По ближним нет пока, — ответил Еремей Глебович, равномерно жующий, отчего борода его двигалась вперёд-назад.

— Ну и верно. Чего народ зря смущать? Успеем, чать.

Князь Георгий отхлебнул из кубка.

— Думаю так, покуда степняки стоят под стенами Рязани, мы успеем рати собрать. Степняки, они к осаде непривычны, до крещенья всяко под стенами Рязани проторкаются. Ежели верно бают послы рязанские, такую орду прокормить дело нешуточное. Да с конями ещё… Одного сена сколь надо! Стало быть, разошлёт хан Батыга своих воев в зажитье [за фуражом и продовольствием], и расползутся они по всей Рязанщине. Да под стенами сколько-то их положит Юрий Рязанский. Самое то нам о сю пору со спины на них будет ударить. Прижать к стенам рязанским и всех… Ну, а как покрошим поганых, тогда и с князем Юрием Ингваревичем разговор можно вести. Полагаю, не до гордыни ему уж будет.

— Как думаешь, княже, — подал голос боярин Филипп, — придут на помощь рязанцам войска из Чернигова?

— Из Чернигова… — пренебрежительно фыркнул Георгий. — Сколько-то придёт, не зря же князь Михаил в спасители всея Руси метит. Неудобно ему, вишь, будет уронить светлый образ свой пред другими князьями, и пуще того пред чёрным людом. Токмо будет это не рать, а отряд, воев пятьсот или тысяча от силы. Времени собирать рати у князя Михаила нет.