Мария, княгиня Ростовская - Комарницкий Павел Сергеевич. Страница 81

Время от времени заходил владыко Кирилл, также немало тяготившийся неизвестностью в здешнем заточении. С ним Марии было проще — умел вдохновить и утешить епископ ростовский. Однако глаза его выдавали. Грызла туга-печаль и Кирилла, не отпускала.

Как это, оказывается, трудно — ждать…

В горницу, где коротала время княгиня ростовская, с топотом ворвался Борис Василькович.

— Мама, мама, а Гунька воробья поймал и с перьями съел!

Мария подхватила сына на руки, с силой прижала к груди. Родная кровь…

— Ну ты-то воробьёв есть не станешь, надеюсь?

Борис обиженно оттопырил губу.

— Я что ли кот, как Гунька? Мама, а поедем кататься! Поедем, а? Там такое солнышко!

«Устами младенца глаголет истина», вспомнила Мария любимое изречение отче Савватия. Зря, ой, зря оставила она книжника в Ростове. Мало что не хотел, княжий человек, приказать надо было, и покорился бы… Где-то он сейчас?

— Ну мама… Ну поедем в санках, а? — тянул за подол Борис.

— И то, Бориска. — княгиня встала. — Поедем, проветримся малость.

— Ага! — радостно запрыгал мальчик. — А там и папа приедет за нами, да?

Душевное равновесие, кое-как восстановившееся при виде сына, будто волной смыло. Проветриться… Удавиться впору, а не в санках кататься…

— Всё, Бориска! Беги на двор, я позже приду.

Во дворе родился шум, Мария выглянула в окошко и обомлела. Боярин Воислав Добрынич и с ним с полсотни верхоконных. Сердце ухнуло в ледяную купель. Сам приехал, не гонца послал — это неспроста…

— А ну-ка, Борис, пусти!

Мария шла стремительно, так, что подол развевался на лету, не глядя перешагивала пороги. Выскочила на крыльцо, и только тут сообразила — простоволосая выскочила! Распустилась вконец, одичала в глуши… Да наплевать!

— Говори, Воислав Добрынич. — Мария сама удивилась, до чего ровным вышел голос.

Боярин не знал, куда девать глаза. Поднимет, опустит, опять поднимет…

— Беда, госпожа моя. Погиб наш князь, Василько Константинович. Замучен зверями двуногими. Но тело его мы нашли и погребли по обычаю христианскому, не сомневайся…

Возможно, боярин говорил ещё что-то, но Мария уже ничего не слышала. В голове, как в бочке, глухо раздавались чужие, непонятные слова, подавляемые нарастающим звоном…

— Воды! — боярин Воислав навис над ней, поддерживая. Кто-то уже совал кружку с водой. Мария оттолкнула её рукой.

— В Ростов…

— Ладно ли, госпожа? Татары до сих пор…

— В Ростов! Я сказала. — мёртвым железным голосом произнесла Мария, недвижно глядя перед собой. — Исполнять.

Боярин поперхнулся.

— Как скажешь, госпожа моя…

Походный шатёр Бату хана был ярко освещён множеством свечей и коптящих плошек с бараньим жиром. Бату-хан с детства не любил темноты.

Джихангир лежал и глядел на роскошные шёлковые драпировки, украшавшие его шатёр сверху донизу. Когда-то, не так давно, ему нравилась вся эта роскошь, все эти блестящие золотые вещицы, украшенные каменьями… Но ко всему этому привыкаешь быстро, и вскоре перестаёшь замечать.

Молодой монгол думал. Он думал так, что голова трещала. Да, всё это золото, жемчуга и каменья — всё мишура, прельщающая лишь глупцов. Главное — это власть. Да, у того, в чьих руках власть, будет и всё остальное — и золото, и парча, и алмазы размером с кулак, и дивные кони, и роскошные красавицы… А у того, у кого нет власти, отнимут и всё прочее. Отнимут те, кто имеет власть.

Наедине с собой можно и не придуриваться. Бату-хан не единственный кандидат в Повелители Вселенной. Есть и другие желающие, и их немало. Сколько их уже, тех, в ком течёт благородная кровь его деда, великого и мудрого Чингис-хана? И каждый считает себя вправе… Нет, власть, поделенная между многими — это не власть. Повелитель Вселенной может быть только один, и это будет он, Бату-хан!

А золото, самоцветы и парча — что ж… У них своя роль. Это приманка для монгольских воинов. Для славных, могучих и непобедимых воинов, цвете и красе Вселенной…

Бату-хан усмехнулся. Да, он говорит своим воинам такие слова. Они очень любят хорошие слова, эти могучие и непобедимые воины. Эти безмозглые бараны, идущие на убой…

Да, конечно, и золото они тоже любят. Но золота в мире не так много, и основная часть его достаётся отнюдь не простым нукерам, тем более рядовым номадам. Золото — для ханов, нойонов и славных багатуров, его соратников… А для простых воинов у Бату-хана есть много-много хороших слов.

Да, всё в мире имеет своё предназначение. Бату-хан, например, рождён для того, чтобы стать Повелителем Вселенной. Бараны рождаются для того, чтобы дать вкусное мясо и тёплые шкуры. Кони — для того, чтобы скакать на них. Жены — для того, чтобы ухаживать за Бату-ханом, ублажать его. Молодые девчонки-наложницы — для мимолётного баловства. А монгольские воины должны завоёвывать для него, Бату-хана, Вселенную, своими трупами выстилая дорогу к Последнему морю, дабы Повелитель мог омыть в нём копыта своего коня.

Да, этот поход был удачным. Сколько деревянных городов урусов обращены в прах под копытами его белого скакуна! Огромные богатства, накопленные урусскими князьями и боярами, достались ему. Золото, парча, самоцветы и жемчуга… А сколько здоровенных русских баб и красивых молодых девок взято в плен… У многих волосы отливают чистым золотом… Да за такой товар можно взять, пожалуй, и побольше, чем захвачено золота и серебра в урусских городах.

А мастера какие! Всё могут, всё умеют… Он, Бату-хан, отправит их в Каракорум, в подарок великому Повелителю Вселенной, самому хагану Угэдею. Пусть порадуется. Если всё получится, Бату-хан вскоре сам станет хаганом, Повелителем Вселенной, так что это, в конечном счёте, подарок самому себе.

И вот теперь впереди его ждёт ещё один богатейший урусский город, Ноугород. По слухам, самый богатый из всех, разве что их древняя столица Кыюв может сравниться с ним по размерам и богатству. Всего два неспешных перехода, и великий город ляжет пред ним…

Бату-хан усмехнулся. Ляжет-то он ляжет, да не так просто. Как та урусская девка, едва не выбившая ему глаз, когда он в великой милости своей пожелал её. Он отдал её своим нукерам, а после с неё содрали шкуру живьём, но всё равно в душе Бату-хана осталось неприятное воспоминание…

И этот Ноугород, похоже, достанется ему недаром. Ох, недаром… Сколько поляжет могучих и непобедимых монгольских воинов?

В принципе, это не так уж страшно — многочисленные жёны и наложницы монголов нарожают для прославленного джихангира массу новых воинов. Но время, время…

Он вдруг словно наяву увидел, как его тумены обкладывают великий город со всех сторон. Как скачут конные летучие сотни, осыпая стрелами бойницы, не давая врагу ни минуты покоя. Как оборванные пленные урусы ставят рогатки и заграждения перед воротами, пресекая возможные вылазки осаждённых. А спустя пару дней умные китайские мастера соберут свои чудовищные машины, и тяжёлые каменные глыбы, натащенные со всей округи всё теми же пленными, с шипением полетят, с тяжким гулом ударяя в стены обречённого города. Они будут работать в две смены, эти китайские мастера — покуда одни работают, другие едят жирный плов и отдыхают. И так же действуют летучие отряды, беспокоящие урусов днём и ночью, изматывая вражеских воинов. И горшки с горючей смесью, заброшенные в город теми же китайскими машинами, служат той же цели — чтобы всё население города, валясь с ног, днём и ночью тушило возникающие пожары…

И вот уже рушатся толстые каменные стены, и бесстрашные монгольские воины, воя и улюлюкая, вливаются в проломы стен, растекаясь по улицам, словно вода, захлёстывая весь город… Немногие уцелевшие, как затравленные звери в нору, забиваются в каменные церкви и внутреннюю крепость-детинец. Тщетно! Ибо от гнева Бату-хана не спасёт ничто.

И вот он вступает в поверженный город. Вонь пожарища забивает ноздри, в воздухе носятся жирные хлопья сажи, пятная парчовый халат джихангира и белую шкуру его коня. Впрочем, конь Бату-хана уже привык к этому. Бестрепетно переступает он через трупы, устилающие бревенчатую мостовую — тут и урусы, и монголы, все вместе…