Казнить нельзя помиловать - Чертанов Максим. Страница 23

… декабря 200… года, вторник

– Следы?

– Следы.

– Мужские или женские?

– Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!

Артур Конан Дойль. «Собака Баскервилей»

Нервы надо полечить и не пить больше. Вовсе не из?за Танькиных глупых рассказов у меня так резко испортилось настроение, а из?за того, что не знаю, кто был вечером у Марины. Может, не Алекс у нее был. Может, другой кто. Генерал! Да хоть генералиссимус. Отчего я не генерал? Разве в армии мне было плохо? Наоборот, хорошо: сплошная малина. И совсем не по той причине, о какой вы, может быть, подумали.

Снайперу, лучшему стрелку дивизии, капитану сборной округа, полагалось великое множество привилегий и поблажек. То есть, может, и не полагалось, – но предоставлялось. Губа, наряд на кухню, рытье огородов для начальства, – все это было не для меня. Я знал, что так будет, и не боялся, когда меня забирали: в восемнадцать был уже мастером спорта. В армии?то я еще другую кликуху носил: не Дориан Грей, а Вильгельм Телль. Пожалуй, это были единственные годы в моей жизни, когда я чувствовал себя важным, нужным, полезным, незаменимым членом общества. И о пропитании заботиться не надо. Определенно у меня были задатки военного.

В то время я не пил, не нюхал. Рука твердая была. Это потом – пропил все кубки, урод. Именной «Вальтер», подарок комдива, – на пять граммов колумбийского кокса сменял, ублюдок, и считал, что выгодно сменял! А тогда с пылом и рвением защищал честь мундира. Однажды из штаба округа приехали с инспекцией в нашу дивизию, все начальство наклюкалось до положения риз, выстроили взвод, каждому на башку яблоко, и заставили меня стрелять. После этого капитан Дыбенко только что сапоги мне сам не чистил. А полковник Соболев… впрочем, это уже совсем другая история. К чему это я?! Ах да: Марина и генерал. Если б я так рано спорт не бросил! Если б с кокаином не связался… Если бы да кабы! Хватит киснуть, Дориан, все будет нормально.

День за окном был серый, но такого светлого оттенка, что казался почти ясным. Маленький белый пруд, черные ветки и черные вороны застыли, как на гравюре. Что?то я засиделся в Чертанове, надо выбраться куда?нибудь. Я пошел по улице мимо Маринкиного дома, мимо «Перекрестка», мимо трех прудов. Вот и Олега с Танькой дом, интересно, большой у них вчера был скандал или нет…

Легкий на помине, передо мной вырос Олег Холодов. Средь бела, то есть сера дня, во вторник, – не на работе и уже пьяный. Телевизионщики совсем рехнулись – одних алкоголиков набрали. Может, Минздрав наше шоу спонсирует? Что Танька наговорила мужу насчет наших с нею ночных посиделок? Поди объясняй, что я и не думал… а черт, как раз ведь думал!

– Ты что не на службе? – спросил я.

– Отгул, – сказал Олег. – Слушай, зайдем ко мне, а? Посидим! Татьяна сказала, вы что?то затеваете, суд какой?то…

Он уговаривал меня с такой настойчивостью, то агрессивно, то жалобно, что я плюнул и потащился за ним. Безвольный я человек. Однако же, утомительная семейка, то с женой сиди, то с мужем. Что я им, нянька? Пускай психоаналитика заведут.

Мы сразу прошли на кухню. В этом доме, в отличие от Маринкиного, вся светская жизнь происходит в кухне. Совдеповская привычка. Не люблю кухни, тем более чужие. На столе начатая бутылка «Флагмана» и две стопки, тарелка с толсто нарезанной колбасой. Настоящая «мужчинская» трапеза. Внешний облик Олега был еще тот: белки глаз покраснели, на футболке жирные пятна, штаны мятые. А ведь он только этой ночью нам с Татьяной открыл в совершенно нормальном виде. Мне в подобное состояние не придти, даже если месяц подряд пить.

От водки я отказался, объяснив, что завязал. Вкратце изложил Олегу, что мы все думаем насчет шоу. Впрочем, о некоторых деталях умолчал. Может, он хочет квартиру выиграть, так пусть играет на здоровье. Кажется, он внял моим доводам, во всяком случае, про мафию твердить перестал. Сказал мне, что видел Геныча, и тот пока ни в какую милицию не ходил, никуда не уехал, сидит и выжидает. Вроде никто никого не убивает, так стоит ли зря суетиться. Я согласился, что не стоит. У меня создалось впечатление, что Олег меня не слишком внимательно слушает, а думает совсем о другом. Хотя разве разберешь, о чем думает пьяный?

– Как тебе моя Танька? – спросил он неожиданно.

– Хороший человек, – осторожно сказал я. – Умная, красивая. Аж завидки берут.

– Красивая – это да. Но у меня есть другая жена, – сказал он и икнул. – Настоящая жена. А Танька никакая не жена. Она просто… – он помахал рукой в воздухе, подыскивая слово, – …приблудилась. То есть привязалась. Я тебе расскажу, как все вышло!

У меня совершенно не было желания выслушивать семейную историю. Но Олег был непреклонен. Ладно, ехать куда?то уже поздно. Разве что в клуб, снять кого?нибудь или самому сняться, – но не хочу. Коли уж я связался с семейством Холодовых – нужно терпеть. Похоже, они оба из той категории, что садится на шею. Два сапога пара. Одна сатана.

История оказалась старой, как мир. Они познакомились на работе, еще там, в Екатеринбурге. Он был старшим программистом, она – начальником отдела кадров. А у него была жена, семья, все путем, все как у людей. Конечно, бывали иногда «левые заходы», у кого их не бывает. Но семья – это святое. В сыне он души не чаял. И тут – она. Звалась Татьяна. Ноги! Он такие ноги раньше видел только в телевизоре. Обалдеть! Вообще, она такая… ну, яркая, необычная. Он и не думал, что она обратит на него внимание. А она обратила, да еще какое. Соблазняла по полной программе. Преследовала, можно сказать. И он поддался. Мужчина слаб.

Потом не знал, как развязаться. Предложили работу в Москве, уехал, только б от нее подальше. А жена не захотела с ним сразу переезжать, у нее в Екатеринбурге очень хорошая работа, сын в первый класс пошел. Зачем семью в этот съемный свинарник тащить? Договорились, что семья приедет позднее, когда он купит квартиру.

А Таня возьми да и уволься с работы, возьми да и примчись за ним в Москву. Как снег на голову. Что делать?! Не мог он ее выгнать. Без женщины как?то… А она такая хорошая любовница, и по хозяйству… Короче, осталась с ним. Даже ухитрилась работу найти. Но не может же это вечно продолжаться?! Черт возьми, у него семья. Он никогда Татьяне ничего не обещал, был честным. Она не должна, не имеет права так любить его. Это шантаж, натуральный шантаж. Почему она не оставит его в покое?!

– Женщина, когда любит, – сказал он, – ей надо, чтоб объект все время был рядом, в одной комнате, сидел, как к юбке пришпиленный. Говоришь ей: я пойду туда?то и туда?то, а она: нет, только не уходи, готова пресмыкаться, врать, делать какие угодно пакости. Потом скажет, что беспокоилась за тебя, что ей обидно было – на самом деле нет, она просто не может, когда я ухожу… Они готовы в тюрьму, в одиночку, на необитаемый остров, в чулане каком?нибудь сидеть с тобой, пока не умрешь… Или руки?ноги тебе переломать и позвоночник, и сидеть, сидеть в комнате с паралитиком… У мужиков не так. Ведь не так же?!

– Лично у меня, конечно, не так, – подтвердил я.

– Бывает, мужик тоже влюбляется как сумасшедший, но он другого хочет – ну, не знаю, сделать для нее что?нибудь, прыгнуть из окна, или спасти от бандитов…

– Угу, – буркнул я. – Заточат, запрут любимую дома – сиди вари борщ, ни на кого не гляди, шаг вправо – шаг влево считается побег. Любовь, основанная на заведомом неравенстве.

– Это другое совсем, я не говорю, что лучше, но другое, – отмахнулся Олег. – Запереть ее, чтобы никого не видела, но самому?то не сидеть с ней в камере, а гулять свободно.

– Обычные отношения узника и тюремщика, – согласился я.

– Хорошее слово: тюремщик! – оживился Олег. – Женщина – сумасшедший тюремщик, она хочет непременно сама сидеть в одной камере с тем, кого пасет. Мы их любим, как человек свои вещи, а они нас – как собаки своих хозяев. Замечал, какое у собаки становится потерянное лицо, когда хозяин ушел? А придет – и она готова сидеть с ним где угодно, до скончания веков… Что?то во всем этом мерзкое… Не хочу я, чтобы она меня любила! Не разрешаю я! Одно желание – чтоб она от меня отвязалась. Она все время ходит за мной. Как собачка. И дышит, дышит…