Южная звезда - Верн Жюль Габриэль. Страница 9

«Кто знает, — говорил себе Сиприен, — может быть, алмазы образуются просто в углеродистой почве? Если соединение водорода с углеродом происходит неминуемо со смещением наносной воды и является под видом болотного газа, почему бы окисленному водороду, соединенному с не вполне окисленным углеродом, не произвести кристаллизации углерода?» Придя к этому выводу, нашему химику нетрудно было произвести соответствующий опыт, а потому он окончательно остановился на этой программе.

Первой задачей его было придумать такой порядок производства алмазов, который бы подходил, насколько возможно ближе, к условиям, существующим в природе; порядок этот должен был быть очень прост, потому что в природе и искусстве все, что велико, то и просто; тому примером могут служить великие открытия, сделанные человечеством, как, например, земное притяжение, компас, книгопечатание, паровая машина, электрический телеграф и т. д.

Сиприен, спустившись в копи, сам набрал такой земли, какая, по его мнению, была наиболее благоприятной для его опыта. Потом, сделав из этой земли густой раствор, он обмазал им внутренность стальной трубки в полметра длины, пять сантиметров толщины и восемь сантиметров в диаметре.

Трубка эта была не что иное, как обломок пушки, отслужившей свой срок, которую он купил в Кимберли у волонтеров, распущенных по домам после войны с кафрскими племенами. Распилив при содействии Якоба Вандергарта эту пушку, Сиприен сделал из нее приемник, какой нужен был для того, чтобы он мог выдержать громадное давление изнутри.

Заделав эту трубку с одного конца, наш химик положил в нее кусочки меди, налил два литра воды, наполнил болотным газом, после чего, тщательно замазав, закрепил ее концы металлическими гайками.

Аппарат, таким образом, был готов; оставалось только подвергнуть его сильному нагреву. С этой целью трубка и была положена в отражательную печь, в которой огонь поддерживался день и ночь две недели. Трубка и печь были при этом покрыты толстым слоем огнеупорной земли, с той целью, чтобы сохранить в ней возможно большее количество тепла и чтобы она охлаждалась как можно медленнее. В общем, печь эта по внешнему виду имела большое сходство с огромным пчелиным ульем или хижиной эскимоса.

Глава шестая

СЮРПРИЗ

Наконец настал великий день — день окончания опыта. Уже две недели огонь не поддерживали, и аппарат постепенно охладился. Решив, что за это время кристаллизация углерода должна была уже закончиться, если только она могла совершиться при этих условиях, Сиприен приказал Матакиту снять слой земли, которым была покрыта печь. Оказалось, что земля затвердела, как кирпич, и ее пришлось отбивать лопатой. Наконец, уступив энергичным усилиям Матакита, земля отпала от печи и обнаружила верхнюю часть ее, называемую колпаком, а потом и саму печь. Сердце молодого инженера билось сто двадцать раз в минуту в тот момент, когда кафр с помощью Ли снимал с печи колпак. Сиприен не надеялся на то, что опыт его удастся: он принадлежал к числу людей, которые никогда не бывают уверены в себе; но, во всяком случае, удача все же была возможна. А если опыт действительно удался, какая это будет радость! Все надежды Сиприена на счастье, славу и богатство были в эту минуту сосредоточены в большом, стоявшем перед ним цилиндре. И что же? О горе! Пушку разорвало! Сталь не выдержала сильного давления водяных паров и болотного газа, доведенных до самой высокой температуры, и трубка лопнула, как стеклянная пробирка. На одной стороне печи виднелось зияющее отверстие, похожее на громадный рот, злобно искривленный и точно насмехающийся над растерявшимся ученым.

Да, это был день несчастий! Сколько труда было положено на то, чтобы получить такой жалкий результат! Сиприен почувствовал бы себя менее уничтоженным, если бы только опыт его оказался неудачным: он ожидал этого, но лелеять целые месяцы, нагревать и охлаждать кусок стали, годный только для того, чтобы быть брошенным, — это было уж слишком! Сиприен в первую минуту досады с удовольствием опрокинул бы ногой эту теперь ненавистную ему печь; но она была для этого слишком тяжела, а потому Сиприен повернулся уже, чтобы уйти, но любопытство химика вдруг одержало в нем верх над раздражением, и он захотел взглянуть, что делается внутри его импровизированного аппарата.

Сиприен поднес спичку к отверстию печи и заглянул в ее внутренность.

«Без сомнения, — подумал он при этом, — земля, которой я обмазал жерло пушки, обратилась в кирпич, как внешняя оболочка печи». Но Сиприен, к своему удивлению, увидел, что внутри аппарата лежит какой-то шарик темно-красного цвета, величиной с апельсин. Шарик свободно проходил через трещину; вынув из печи, Сиприен стал небрежно рассматривать его. Удостоверившись, что предмет этот был просто куском раствора, отвалившегося от стенки аппарата и отдельно подвергшегося действию огня, Сиприен уже хотел бросить его, как вдруг заметил, что в шарике что-то болтается, точно в него вложена тяжелая погремушка. Шарик с этой погремушкой очень напоминал копилку; но если бы Сиприена даже под страхом смертной казни заставили объяснить происхождение этого куска глины, то он и тогда не сумел бы ответить. Взяв нож, Сиприен вскрыл шарик. Да, это была копилка. Копилка эта хранила бесценное сокровище. Кто мог хотя бы на одну минуту усомниться относительно свойств того огромного камня, который теперь представился изумленным глазам нашего химика: камень этот был алмаз, но алмаз колоссальной, невероятной величины. Судите сами: алмаз этот был больше куриного яйца, по внешности он походил на картофель и весил он по меньшей мере триста граммов.

— Алмаз! Искусственный алмаз! — бормотал Сиприен, совершенно ошеломленный этой находкой. — Так я, стало быть, нашел решение задачи, как делать искусственные алмазы, несмотря на то, что аппарат мой лопнул. Так, значит, я теперь богат!.. Алиса, дорогая моя Алиса, ты моя теперь!.. Нет! Нет, это невозможно! Это иллюзия! Глаза обманывают меня! Я должен узнать правду!..

И не дав себе времени взять шляпу, Сиприен опрометью кинулся к домику Якоба Вандергарта. Старик гранильщик сидел в эту минуту за своим станком и внимательно разглядывал камень, только что принесенный ему одним из грикаландских маклеров по имени Натан, португальским евреем. Натан считался большим знатоком алмазов.

— Ах, и вы здесь, господин Натан! — воскликнул Сиприен. — Смотрите… взгляните и вы, господин Вандергарт, вот что я принес с собой. Скажите мне, что это такое?

С этими словами Сиприен положил на стол принесенный им камень.

Натан первым взял в руки камень и, побледнев от удивления, широко раскрытыми глазами взглянул на Якоба Вандергарта. Тот, взяв камень, в свою очередь стал рассматривать его сквозь очки; потом, положив камень на стол, повернулся к Сиприену и сказал спокойно:

— Это самый большой алмаз из всех существующих на свете. Он стоит не меньше пятидесяти миллионов франков.

— Да, самый большой! — подтвердил Натан. — Он впятеро больше «Кои-Нура» («Горы света») — гордости английской королевской короны, камня, весящего семьдесят девять каратов.

— Он в семь или восемь раз больше «Регента» и втрое больше «Великого могола», — добавил Якоб Вандергарт.

Но Сиприен уже не слушал.

— Господа, извините меня, — сказал он поспешно, — но мне необходимо покинуть вас сейчас же.

И взяв свой драгоценный алмаз, Сиприен все так же бегом бросился по направлению фермы Уоткинса. Не вспомнив даже о том, что следует постучаться, прежде чем войти в чужой дом, он быстро распахнул дверь фермы и очутился лицом к лицу с Алисой. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Сиприен порывисто обнял молодую девушку и расцеловал ее в обе щеки.