Монмартрская сирота - Буссенар Луи Анри. Страница 8
Через несколько секунд в отряде наступила мертвая тишина. Внезапно Стальному Телу пришла в голову интересная мысль.
Улица была совершенно свободна. По ней можно было ускакать из Золотого Поля, спрятать девушек в ближайшем лесу, где они находились бы в полной безопасности, а потом возвратиться и попытаться освободить Жо.
— Жако, — обратился он к канадцу, — посади Колибри на холку своей лошади.
— Вы позволите, мадемуазель? — спросил он затем Элизу, поднял ее как ребенка, посадил в седло, а сам вскочил на крепкую спину мустанга и звучно крикнул:
— Вперед!
Ковбои с револьверами наготове бросились за своим предводителем, который первым врезался в толпу золотоискателей, преграждавших дорогу.
Лошади, привычные к самым необычным ситуациям, с дьявольской ловкостью перескакивали любые препятствия, валили по пути людей, лягались передними ногами и кусали тех, кто пытался их задержать.
Золотоискатели, не ожидавшие столь стремительного натиска, поняли, что добыча ускользает, и открыли адский огонь, сопровождавшийся отчаянным воем.
Отряд прорезал толпу и был уже на границе Золотого Поля. Еще момент — и он достигнет желанной цели.
Вдруг Стальное Тело разразился проклятиями.
Навстречу им во весь опор мчался вчетверо больший отряд вооруженных с ног до головы всадников на полудиких пограничных лошадях.
Их было по меньшей мере сто человек.
Во главе отряда на великолепной черной лошади, с белой звездой на лбу, неслась галопом молодая женщина замечательной, оригинальной, так называемой роковой красоты.
На ней была длинная амазонка цвета морской волны и поярковая шляпа с золотой тульей, украшенная длинным белым пером.
Лицо ее сияло той мраморной белизной, которой отличаются креолки испанского происхождения; губы казались кровавой раной, а глаза с бархатистыми зрачками сверкали ярким металлическим блеском.
Еще несколько скачков, и два отряда встретятся лицом к лицу.
Отряд Стального Тела, менее многочисленный, должен был неминуемо погибнуть.
Ужасная катастрофа была тем неизбежнее, что атакующие сплотили ряды и образовали компактную неуязвимую группу.
Только пушкой можно было пробить сгрудившихся людей и лошадей, летевших как вихрь.
Улица была широка, однако они успели ее загородить.
Этот бешеный натиск, очевидно, был заранее хорошо обдуман; молодая женщина, вместо того чтобы приказать нападавшим посторониться, изо всей силы ударила хлыстом по шее своего скакуна, заржавшего от боли и бешенства, и крикнула звонким, покрывшим шум атаки голосом:
— Вперед!
ГЛАВА VI
Плоскогорье образует неправильный четырехугольник, каждая из сторон которого равняется приблизительно тремстам километрам.
Эта огромная площадь — часть территории Соединенных Штатов — совершенно пустынна.
На плоскогорье нет ни рек, ни деревьев, нет и жителей, зато из-за великолепной травы, густой и вкусной, оно служит прекрасным пастбищем для скота. Взамен рек и ручьев там множество источников, а высота его достигает тысячи пятисот метров на севере и тысячи метров на юге, что делает его климат одним из самых здоровых.
Эта столь плодородная территория с прекрасным климатом, где очень быстро можно нажить несметные богатства разведением скота, имеет большое неудобство — дурное соседство.
На северо-западе от нее лежат земли индейцев навахо и апачей, число которых достигает девяти или десяти тысяч человек, причем ни тех, ни других нельзя заподозрить в радушном отношении к белым поселенцам.
На северо-востоке живут киовасы и команчи; они совершенно не тронуты цивилизацией и жгут, грабят, убивают и скальпируют, как в добрые времена Фенимора Купера, Майн Рида и Габриэля Ферри. Там же встречаются шошоны и хикарильо — племена, оставшиеся по сию пору кочевниками и большими охотниками до человеческих причесок.
На юге, по обоим берегам Рио-Гранде, отделяющей Соединенные Штаты от Мексики, рассеяно население гораздо более опасное, чем самые кровожадные индейцы. Если у последних сохранились еще, как у первобытных народов, большие достоинства, то «десперадо» — так называют это население, состоящее из подонков обоих народов, — стоят ниже всякой критики.
Это — разнообразнейший сброд бандитов, людей различного происхождения, разного цвета кожи, вырвавшихся из тюрем Старого и Нового Света, имя которых служит пугалом для колонистов, которых, между прочим, не особенно легко напугать.
Воровство, убийство, поджог, грабеж — вот основные занятия этих негодяев, чью свирепость возбуждает беспрестанное пьянство, в котором они видят высшее наслаждение и единственную цель существования.
Всего лишь тридцать лье отделяет заселенную ими территорию от южной границы Равнины Вех, и уже по этому можно судить, легко ли было основать здесь хозяйство.
Техасцы все же делали такие попытки, но с какими предосторожностями! Часть, принадлежащая Техасу, была разбита на тридцать одинаковых участков, и туда были отправлены концессионеры, которых, однако, вскоре перебили десперадо, — кости их до сих пор белеют у источников, так что эти поселения существуют лишь на бумаге.
И вот один француз осуществил то, что не удавалось техасцам, несмотря на их упорство, храбрость и авантюризм.
Да! Один француз отважился проникнуть в самую глушь Равнины Вех, устроился там и зажил счастливой жизнью — уделом храбрых и сильных людей.
Но сколько испытаний в такой жизни, сколько в ней борьбы, насилия и козней! Какое ожесточение против озверевших, распущенных людей подымается в груди.
Вот, впрочем, факты, простые, но полные героизма.
Сильно скомпрометированный во время Парижской коммуны рабочий-механик по имени Леон Дэрош благодаря бегству спасся от ужасных репрессий Кровавой недели.
Он покинул Париж при странных обстоятельствах — ему помог один печальный эпизод, описание которого необходимо для этой правдивой истории и будет далее приведено.
После тысячи перипетий Дэрошу удалось высадиться в Новом Орлеане с женой и двумя детьми — сыном и дочерью — без всяких средств.
Сыну его было тогда три года, а дочь была еще в колыбели.
Самому Дэрошу было не более двадцати семи лет.
Это был тип парижского рабочего, наполовину художника, наполовину ученого, — рабочего, который облагораживает свой труд, применяя научные знания, развивает свой ум и способности и нередко выдвигает из своей среды писателей, философов или политических деятелей.
Таких рабочих было много уже во время коммуны, теперь же имя им легион.
Приходилось устраиваться там, в Америке, где борьба за существование ожесточеннее, чем где бы то ни было.
Дэрош взялся за работу с усердием человека, который привык к труду.
Он ни слова не понимал по-английски, но, к счастью, в Луизиане еще говорят по-французски.
Сначала он добывал пропитание, работая в гавани на разгрузке судов.
Его семья вынуждена была жить на участке, расположенном ниже деревянных плотин, окаймлявших берега Миссисипи, в лачуге, куда просачивались вода и ил. Они задыхались от носившихся в воздухе миазмов и жестоко страдали от американских комаров, которые адски жужжат, прокалывают кожу человека своим хоботком и впускают в его кровь яд, приводящий в бешенство. Им приходилось жить впроголодь, что ненамного лучше смерти.
Увы! Далеко остался Париж, Париж, с его веселым грохотом, с его деловитой, шумной толпой, где никогда не чувствуешь себя оторванным от людей.
А Монмартр! И наверху, на самом верху его, улица Лепик под мельницами, на просторе; а скромный домик, откуда виден как на ладони весь Париж, с садиком размером с платок, где дышалось полной грудью!