Ракеты и люди - Черток Борис Евсеевич. Страница 37

Действительно, в молодости Вернер фон Браун мечтал о космических путешествиях под влиянием трудов Германа Оберта, но жизнь заставила его направить свой талант на чисто военные цели.

Мы просили Греттрупа, чтобы он рассказал нам поподробнее о начале карьеры фон Брауна. Он согласился, но очень неохотно. Кончилось тем, что его фрау пригласила избранный «узкий круг» на кофе со сбитыми сливками и обещала, что Гельмут немного расскажет о самом начале работ.

Теперь этот рассказ уже не обладает новизной благодаря многочисленным публикациям американских, немецких и советских исследователей и даже телевизионным фильмам. Поэтому я не стану загромождать свои воспоминания еще одной версией биографии фон Брауна.

Греттруп считал очень хорошей чертой фон Брауна его стремление привлечь к работе наиболее талантливых людей. При этом он не считался с возрастом и не боялся конкуренции. Дорнбергер и высшее военное руководство сухопутных сил, которые финансировали строительство Пенемюнде, очень ценили фон Брауна, доверяли ему. Он не боялся интриг против себя и уверенно работал как технический руководитель Пенемюнде. Дорнбергер, ставший в Пенемюнде генералом, всегда прикрывал фон Брауна. Это была сильная пара.

Несмотря на различные тонкости в политических взглядах, основной руководящий состав работал достаточно дружно и очень самоотверженно. Все понимали, что высказывать сокровенные мысли слишком опасно. Всякие разговоры о возможности использования ракет для космических путешествий были тоже опасны, потому что гестапо имело везде уши. Такие разговоры рассматривались бы как саботаж — отвлечение сил от важнейшего задания фюрера.

Во время беседы зашла речь о подневольном труде на «Миттельверке», о зверствах, там чинимых. «Какое отношение было у вас к технологии производства ракет с помощью людей, обреченных на смерть?» — Тут сразу вмешалась фрау Греттруп.

Нет, они с Гельмутом совершенно не представляли себе всех ужасов, которые здесь творились. И большинство специалистов тоже.

Но фон Браун и производственный персонал Пенемюнде бывали не раз в Нордхаузене и, конечно, все видели. Это еще один довод против контакта с русскими. Ведь большинство заключенных лагеря Дора были пленные Красной Армии. Фон Браун спешил с эвакуацией Пенемюнде и как-то высказался, что надо спешить. «Ракетами обстреливали Англию, но мстить будут русские». Он боялся.

Греттруп однажды пострадал из-за неосторожных разговоров за ужином и был арестован. Но хлопоты фон Брауна и Дорнбергера его выручили.

Отчет, написанный Греттрупом к середине 1946 года, представлял собой наиболее полное и объективное изложение истории Пенемюнде и технических проблем, которые решались в процессе разработки первых баллистических ракет дальнего действия.

Чрезвычайное происшествие

Спустя месяц после начала деятельности «Рабе» стала сказываться слабость организационно-финансового руководства немецкой части института.

Директор Розенплентер был очень энергичным инженером, но плохо разбирался в проблемах снабжения и, по-видимому, не пользовался авторитетом среди старых дельцов и коммерсантов, которые начали налаживать активные деловые связи. Его заместитель по общим вопросам все внимание уделял проблемам вытягивания пайков для организации питания немцев и улучшения их быта. Поэтому я был очень обрадован, когда по рекомендации СВА из Веймара к нам прибыл господин Шмидт, бывший одним из руководителей службы снабжения и кооперации Пенемюнде. Уже далеко не молодой, полный, одетый «с иголочки» он одним своим внешним видом, открытым лицом и приятной улыбкой должен бы внушать уважение к представляемому им учреждению.

Мы назначили его на должность коммерческого директора, подчинив ему все службы транспорта, снабжения, оборудования зданий и то, что позднее называли «соцбытом».

Он энергично взялся за дело, и его компетентность не замедлила сказаться на укомплектовании лабораторий первоклассной измерительной техникой, отличными стандартными стендами. Появился широкий набор источников электропитания, а на завод в Кляйнбодунген и в мастерские института начали прибывать новые высококлассные металлообрабатывающие станки.

Обычно очень вежливый и почтительный, Шмидт однажды в середине рабочего дня, было это в начале сентября, буквально ворвался на виллу Франка, где после возвращения из Леестена отдыхал Исаев.

Он обрушил на Исаева много упреков по поводу трудностей, которые возникают из-за не всегда корректного поведения солдат размещенной в городе артиллерийской бригады. Шмидт просил Исаева договориться с командованием об упрощении процедуры оформления пропусков, допуска немецких специалистов к особо охраняемым объектам и введении свободного режима въезда немецкого автотранспорта в Бляйхероде. Все эти заботы, пререкания с командованием дивизии и комендатурой Исаеву сильно наскучили. Обычно этими делами занимался я вместе с Пилюгиным. Его полковничьи погоны помогали решать многие спорные вопросы в нашу пользу.

Я и Пилюгин на три дня отлучились в Дрезден для размещения заказов на гироскопические приборы. Когда вернулись, то застали Исаева в мрачном настроении. Он курил пачку за пачкой «Беломор» и в конце концов заявил, что здесь ему больше делать нечего. В Леестене обойдутся без него, он уезжает в Москву, о чем уже договорился с Берлином.

Расставание с Исаевым мы вскоре отметили надлежащим образом, 10 сентября он выехал в Берлин и оттуда вскоре улетел в Москву.

Здесь уместно напомнить, что Исаев вместе с Арвидом Палло, группу которого мы еще 15 июля отправили из Нордхаузена в Леестен, успешно организовали огневые испытания двигателей. Советские двигателисты — инженеры и механики — освоили тамошнюю технику настолько, что могли даже без помощи немцев, кстати не отобранных американцами, проводить огневые испытания на разных режимах.

Я успел побывать в Леестене в августе и впервые любовался потрясающим зрелищем — открытым факелом двигателя 25-тонной тяги.

Наш шеф по линии ГАУ генерал Кузнецов, который формально считал себя отвечающим не только за институт «Рабе», но и за Леестен, ни разу там еще не был.

Кузнецов требовал, чтобы я и директор Розенплентер сопровождали его в поездке в Леестен. Я несколько раз под разными предлогами откладывал.

В конце сентября к нам в гости приехал Александр Березняк. Он успел ознакомиться со всеми немецкими авиационными фирмами советской зоны. Голова была полна идей, и Березняк спешил встретиться в Бляйхероде с Исаевым. Но Исаев уже был в Москве. Тогда Березняк уговорил меня ехать с ним в Леестен. А тут еще настоятельные требования генерала. И мы решили совместить путешествие.

В воскресенье 30 сентября мы выехали из Нордхаузена на двух машинах.

Первой шла машина генерала Кузнецова. Это был «опель-капитан». За рулем водитель-солдат. Рядом, чтобы указывать дорогу, Кузнецов посадил Розенплентера. Сам сел сзади и потребовал пересадить в его машину нашу переводчицу, чтобы он мог разговаривать с Розенплентером. Ляле пришлось подчиниться генералу.

Во второй машине (это был наш «мерседес», за рулем, как обычно, Альфред) разместились я, Березняк и Харчев. Мы сильно отстали, и Альфред не раз укоризненно качал головой и что-то бубнил по поводу недопустимо большой скорости генеральской машины на узких извилистых дорогах.

Вдруг Альфред неожиданно закричал. Он первым увидел, что «опель-капитан» врезался в дерево. Пострадавших доставили в больницу Эрфурта. Все трое мужчин были тяжело ранены, но нас заверили немцы-врачи, что жить они будут. «А вот фроляйн Ляля ранена смертельно. У нее перелом основания черепа и множественные повреждения позвоночника».

Я позвонил в Бляйхероде и попросил срочно приехать начальника медсанбата дивизии хирурга Мусатова. Мы с ним успели подружиться. О его фронтовых хирургических операциях в дивизии ходили легенды.

Когда приехал Мусатов, к нам вышел главный хирург больницы профессор Шварц. Больница была первоклассная. До капитуляции это был военный госпиталь для офицеров СС.