Фанфан и Дюбарри - Рошфор Бенджамин. Страница 23
— Мадам, — брат Анже продемонстрировал мешочек, который вдруг извлек Бог весть откуда, быть может, из своей треуголки, как фокусники на мосту Пон-Неф извлекают из шляпы кролика. — Мадам, вы меня обижаете!
— Нет, это вы меня обидите, если будете настаивать! — Элеонора больше всего боялась, чтобы Фанфану не пришло в голову, что она хочет на нем заработать.
— Снесите эти деньги к нотариусу, когда-нибудь это будет мое приданое, — вмешался Фанфан, который угадал её мысли. И эта реплика удачно разрешила возникший было спор.
А через несколько минут Фанфан, пошедший как обычно проводить брата Анже по рю Сен-Дени, вдруг спохватился:
— Простите, мсье, ведь я ещё не поинтересовался, как ваши дела!
Брат Анже даже остановился.
— Ну нет! Ведь это надо! Ты у меня об этом никогда не спрашивал!
— Возможно, потому, что был ещё слишком мал, — заметил Фанфан, покосившись на брата Анже.
— Нет! Ты нашел, что я неважно выгляжу! Да или нет?
— Нет, ну что вы, вовсе нет! — но потом добавил: — Только мне кажется, вы немного бледны!
— Ты прав, я себя неважно чувствую, — ответил брат Анже, и Фанфан впервые за все время, что знал его, вдруг сделал ошеломляющее, рвущее сердце открытие, что брат Анже — не загадочная, чуть нереальная фигура, что появлялась и исчезала как заводная кукла на соборных часах, а человеческое существо из плоти и крови.
— Вы не больны, мсье? — спросил Фанфан, взяв брата Анже за руку.
Брат Анже улыбнулся, на этот раз уклончиво. Не ответив Фанфану прямо, он снова зашагал, бросив на ходу:
— Главное, чтобы Господь дал мне достаточно времени, чтобы осуществить великую миссию, которая касается тебя!
"Ну прямо как Сивилла-прорицательница", — подумал Фанфан, глядя вслед, как брат Анже исчез в толпе (Фанфан только что прочитал про Сивиллу).
На обратном пути Фанфан нагнал Фаншетту, которая возвращалась из церкви.
— Знаешь, — с загадочной миной заявил он, — благодаря мне твоя мать станет ещё богаче!
Но передаче пособия Фанфана Элеоноре Колиньон в один прекрасный день суждено было привести к серьезным последствиям.
Уже два месяца Фанфан жил у дам Колиньон (так величали их соседи), когда произошел ряд событий, из которого по меньшей мере двум было суждено переменить его жизнь и изгнать из рая в странствия по свету, что, честно говоря, больше соответствовало его наклонностям.
Первое событие произошло однажды утром. Сестры милосердия распустили своих учениц в честь какого-то праздника. Элеонора на весь день ушла из дому, собираясь накупить аксессуаров по последней моде у знаменитого кутюрье Лабилля на рю Неф-де-Пти-Шамп. Фанфан и Фаншетта остались дома одни. Фанфану, относившемуся к своим обязанностям очень ревностно, на этот раз совсем нечем было заняться — ни поручений, ни пакетов в разнос. И вот, старательно подметя в магазине и убрав метлу на место, он отправился в комнату Фаншетты, которая уже сгорала от нетерпения. И потом они занялись тем же, чем и всегда, когда оставались одни: разделись, скользнули в постель и отдались сказочным наслаждениям и нежностям, в которых ныне они уже неплохо разбирались, значительно усовершенствовавшись за эти два месяца, хотя моменты столь интимной близости и выдались всего пять раз ведь Фаншетта столько времени проводила в школе Сестер милосердия!
Послушаем, что говорят Фанфан и Фаншетта.
— Ты меня любишь?
— Конечно, люблю! А ты меня любишь?
— Да-а!
— А как ты меня любишь?
И т. д. и т. п.
Добавим, что они ещё не переступали роковую черту. Нет, попытка однажды была, но ничем не кончилась — видимо, Фаншетта испугалась. Но вот думали они об этом не переставая, и возможно, в этот день и случилось бы непоправимое, если бы Элеонора Колиньон, забыв дома сумку с деньгами, не вернулась. Фанфан, подгоняемый любовным нетерпением в комнату Фаншетты, забыл повернуть ключ в замке!
И вот так случилось, что веселое дребезжание звонка вдруг прервало их любовные игры, но они словно окаменели от страха, а потом было уже поздно: Элеонора была уже в комнате, где забыла сумку.
— О!!! — воскликнула она. И потом: Хо-хо!
Их позы, лица, багровые от стыда, совершенно обалделые, их нагота и смятая постель… Оглядев все это, Элеонора повторила:
— Хо-хо!
Фанфан, завернувшись в одеяло, заявил:
— Мадам, это моя вина! — и склонил повинную голову.
— Никаких рыцарских извинений, шалопай ты этакий! — крикнула Элеонора, наконец переведя дыхание и обретя дар речи. — Для такого нужны двое, и я подозреваю, что мадемуазель не пришлось долго упрашивать!
В самом деле, невозможно было поверить, что Фаншетту пришлось добиваться гусарским натиском: вся её одежда, включая чулки, была тщательно сложена на спинке кресла! Да, Фаншетта была девушка аккуратная. И теперь она рыдала, как Мария — Магдалина, спрятавшись при этом под одеяло.
— Одевайтесь, молодые люди! — потребовала оскорбленная мать после убийственной паузы, когда слышно было лишь её учащенное дыхание.
Фанфан поспешил: схватив свою одежду, столь же тщательно сложенную (это Фаншетта научила его столь хорошим манерам) выскочил к себе как ужаленный, не дожидаясь приказания.
"— Вот так ситуация! Такая досада! Нет, какая неприятность! Теперь его выгонят из дому! А что, если потихоньку сбежать?" — подумал он. Выглянув в окно, решил, что спокойно может слезть по водосточной трубе, и потом через забор.
Но отчаянный плач Фаншетты, долетавший снизу, исключил столь не геройский поступок. Фанфан торопливо оделся и спустился вниз так же быстро, как и поднялся к себе.
Фаншетта получила всего одну оплеуху и теперь держалась за правую щеку, но когда Фанфан влетел в комнату, встретила его молча, с испугом в глазах.
— Мадам, — заявил Фанфан Элеоноре, испепелявшей его взглядом, — как принято, я все искуплю, женившись на Фаншетте!
Элеонора ошеломленно уставилась на этого мальчика-с-пальчик, говорившего так свысока, и едва не расхохоталась.
— Женишься на ней?
— Да, мадам!
— Но ведь тебе только десять, дурачок!
— Возможно, мадам, но врожденное благородство души… (Фанфан только что прочел "Сида" Корнеля).
— И он осмеливается говорить мне о своей душе! Ах ты маленький развратник, у моей дочери в руках была отнюдь не твоя душа!
Тут Элеонора повернулась к Фаншетте:
— Тебе не стыдно? Не стыдно? Портить маленького мальчика!
И опять обрушилась на Фанфана:
— Ну, конечно, вы пойдете к королю, к архиепископу, к папе или не знаю к кому просить разрешения на свадьбу!
И опять Фаншетте (Элеонора, как видим, непрестанно вертелась как волчок):
— А что если бы, дура несчастная, ты забеременела?
— С чего вдруг, сама же говоришь, он ещё маленький мальчик!
— Не везде он маленький! — оборвала её Элеонора. — Я успела заметить: кое-что, ты знаешь, о чем я, у него явно не по возрасту!
— Мадам! — успокоил её Фанфан, — не беспокойтесь! Мы с ней вовсе не совокуплялись!
Элеонора смерила их взглядом по-очереди: — Это правда?
— Правда, мадам!
— Правда, мама!
— Клянитесь!
— Клянусь! — крикнули несчастные одновременно.
— Фу! — вздохнула Элеонора и ушла к себе, где пару часов провела в размышлениях. Фанфан и Фаншетта, каждый в своей комнате, думали о том, какая это хрупкая вещь — счастье, как коварна жизнь и как глуп человек, не закрывающий двери на ключ. К полудню Фанфан вновь услышал плач. Осторожно спустившись вниз, напряг слух. Слышал только Фаншетту, умолявшую: — Нет, мамочка, нет!
Фанфан спустился ниже, но подслушивать не понадобилось — двери отворились и он увидел Фаншетту, как та, спрятав лицо в подушку, бьет вокруг себя руками.
— Впредь, — заявила Элеонора, — Фаншетта будет жить у Сестер милосердия! Я не собираюсь держать в доме двух развратников, думающих только о том, чтобы, скрывшись с глаз моих, ходить как Адам с Евой!