Путешествия никогда не кончаются - Дэвидсон Робин. Страница 47

Так. Не теряй голову, Роб. Ручеек холодного пота прочерчивает желтую полоску вдоль позвоночника, застревает в бровях, ну и пусть. Прежде всего найди прикрытие (спинифекс годится?) и стреляй, бей наповал.

Так. Но к несчастью, я люблю верблюдов. Я не хочу причинять им зло. Все верблюды — мои друзья. Для начала я сделала предупредительный выстрел, я страстно надеялась, что верблюды струсят и пустятся наутек. Но один из них, не замедляя шага, спросил: «Это что, москит пролетел?» Наглая тварь! Ничего не поделаешь. Одного придется застрелить. Тогда остальные почуят кровь и уберутся прочь. Я подошла поближе, встала на колено и прицелилась в голову. Спустила курок, но… ничего. Ничего. Вжик. Ружье заело. Ружье сломалось. «О, господи», — пробормотала я и почувствовала, как желтая полоска соскочили с моей спины и помчалась назад в Уорбертон, громко крича: «Помогите! Помогите!» «О, господи, о, господи», — твердила я, а дикие верблюды подходили все ближе и ближе. Я колотила ружье о землю, орала на него, пыталась что-то поправить ножом — все напрасно.

Тогда я высмотрела обгорелый пень пробкового дерева и привязала Баба, а в качестве дополнительной меры предосторожности привязала его носовой повод к его же ноге, зная, что, если Баб действительно испугается, он разорвет повод, как нитку, вырвет пень с корнем и помчится домой. Подумать о Дигжити и Голиафе не оставалось времени, дикие верблюды находились уже футах в десяти от нас и они были огромны, огромны! Дуки и Зел растерялись и не знали, кому отдать предпочтение — мне или новым знакомым, чучела бездушные! Я бросила камень в одного из верблюдов. Он забормотал и отрыгнул ротовой мешок (омерзительного вида шар розового, багрово-красного и зеленого цвета, покрытый слюной и издающий невыносимое зловоние, который верблюдицы, с их извращенным вкусом, находят необычайно привлекательным), потом грозно мотнул головой в мою сторону, и мы закружились в танце. Я снова бросила камень и замахнулась железной палкой-копалкой. Верблюд отпрянул и посмотрел на меня как на последнюю идиотку. Я потратила полдня на игру в кошки-мышки и на другие хитроумные маневры, чтобы избавиться от пришельцев. К моему огромному облегчению, верблюдам в конце концов надоело пугать меня, они величественно зашагали прочь и растворились в липком тумане, застилавшем горизонт, где скрывались таинственные призраки. Никто из них, конечно, не собирался нападать на меня — в исходе такой битвы можно было не сомневаться, и, наверное, я зря застрелила тех, других верблюдов. Тут я вспомнила про Дуки и бросилась к нему.

Это был очень длинный день. Один из самых длинных в моей жизни. Но я все-таки сумела его прожить. И даже без потерь, если не считать незначительных сомнений, нарушивших привычный ход мыслей, ну и, конечно, сломанных ружья и ножа. Когда отказало ружье, выручила голова.

«Основное отличие любителя приключений от самоубийцы состоит в том, что первый оставляет себе путь к отступлению (чем ненадежнее этот путь, тем рискованнее затея). Какие препятствия встретятся на пути к отступлению — это никогда заранее неизвестно, но хорошо известно, что успех зависит от крепости нервов и находчивости. Ничто так не пьянит, ничто так не кружит голову, как жизнь на пределе возможностей нервов и ума» [37].

Да, именно так.

В тот вечер я разбила лагерь под боком у двух симпатичных холмов и взялась за письма. Как ни странно, они оказались обстоятельными, спокойными и жизнерадостными. Хотя мне казалось, что, натерпевшись страху, я пишу всякий вздор. Пишу, так как нуждаюсь в поддержке, обращаюсь к друзьям, так как ищу у них защиты. Я думала, что рассказываю, как мне хочется домой, как хочется почувствовать себя в безопасности, на самом же деле я писала, что ни за что на свете не поменялась бы местами ни с одним своим другом, потому что безопасность — миф, а уверенность в завтрашнем дне — трусливая ложь. Я привожу здесь одно из своих писем, похожих на дневник, так как я писала их по нескольку дней. К тому же маленькие события моей жизни описаны в нем гораздо ярче, чем они видятся сейчас из моей убогой лондонской квартиры.

«Дорогой Стив! Я сижу около уютного костра, в ста пятидесяти милях от всех и вся, котелок закипает, напевая свои обычные песенки, верблюды хорошо попаслись ночью и теперь возвращаются, пережевывая жвачку и позвякивая колокольчиками, Дигжити лежит рядом на спальном мешке и беззвучно пускает смертельно ядовитые ветры. Я отыскала место волшебной красоты: небольшая ложбинка междудвумя плоскими холмами — красным и желтым; она отгорожена от мира кружевными зарослями акаций и устлана мягким песком. Крошечный рай на одинокой дороге среди пустыни, где я остановилась на несколько дней в надежде укрепить свой дух. Сегодня утром, еще до зари (серый шелк неба и Венера), я видела, как ворона боролась с воздушным течением над холмами. С восходом солнца я отправилась на охоту, заметила кенгуру, но промазала. И слава богу, хотя мы давно не ели мяса. Вернулась и испекла пресную лепешку с золотистой корочкой, а потом помылась — впервые за несколько недель вода и мыло хоть в какой-то мере коснулись моей вонючей кожи. У-у-у-у-у. Поражаюсь, как это я не нашла где-нибудь под мышками семейку грибов.

На минуту прервалась — орала на верблюдов, снова вздумавших обследовать сумки с провизией. Наглые, дерзкие твари, как я их люблю.

Струйки холодного воздуха поднимаются от земли и леденят мои ноги, сейчас надену носки и сандалии. Верблюды ритмично жуют жвачку; причудливо извиваясь, пламя костра из эвкалиптовых и сандаловых поленьев борется с холодом. Дзинь, дзинь, дзинь — звенят струны моего сердца хорошо жить на свете! И никакими словами я не могу рассказать тебе, что это за ощущение. Потому что слова — это лишь неуклюжее подобие подлинного танца души.

Несколько дней спустя. Вернее, несколько дней назад по твоему календарю. Что же касается моего календаря, то я с таким же успехом могу сказать, что написала это завтра или тысячу лет назад. Само понятие времени, как ты догадываешься, имеет здесь не тот смысл, что у вас. Может быть, потому, что я провалилась в черную дыру. Но давай лучше не будем обсуждать концепцию времени, а то я запутаюсь в собственных мыслях.

Сегодня на редкость суматошный день, и он все еще продолжается. Правда, сейчас, когда я смотрю на поблескивающие валуны и мертвые деревья… Но лучше все-таки по порядку.

День начался как обычно, хотя небо было покрыто облаками. Вернее, если быть точной, в северной части неба, у самого горизонта, показались два розоватых облачка. Дождь, мелькнула у меня в голове первая мысль, едва первые лучи света прокрались под мои веки и одеяла. Но облака тут же испарились, и я с испугом поняла, что не слышу колокольчиков верблюдов. Ты прав, поклонник гор, верблюды тоже испарились, подобно облакам. Вернее, два верблюда действительно куда-то подевались, а третий, как я довольно быстро обнаружила, не исчез, потому что не мог двигаться.

В Алисе один мудрый друг однажды сказал мне: „Если в дороге все вдруг пойдет вкривь и вкось, вместо того чтобы без толку суетиться, вскипяти котелок, сядь и постарайся понять, что происходит“.

Поэтому я вскипятила котелок, села и вместе с Дигжити составила опись наших бед.

1. На сто миль вокруг — пустыня.

2. Мы лишились двух верблюдов.

3. У нашего третьего верблюда дыра в ноге такой величины, что я могу свернуться калачиком и улечься там спать,

4. У нас-осталось воды на шесть дней.

5. Моя ушибленная нога до сих пор нестерпимо болит.

6. Нам с Дигжити предстоит окончить свои дни в малопривлекательном месте, но, по моим расчетам, наше пребывание здесь продлится не больше недели.

Подведя этот печальный итог, я судорожно взялась за дело. Спустя несколько часов я нашла моих заблудших тварей и вернула их в отчий лагерь. И должным образом покарала. Таким образом осталась одна нерешенная задача: что делать с верблюдом-калекой. В обычном состоянии Дуки спокойный, покладистый и надежный малый. Но дыра в ноге превратила его в сущего дьявола. Он брыкался, лягался, извивался, рычал, рыгал, катался по земле, брызгал слюной и в конце концов, чтобы добраться до ноги Дуки, его пришлось связать, как индюшку перед жаркой, что на словах легко, а на деле, клянусь, выжало из меня Целый галлон пота. Вспомнив, что я написала прежде о своей злосчастной больной ноге (пункт пятый, если не ошибаюсь), вывихнутой, наверное, в семи местах, я подумала: сначала Дуки покалечил меня, а потом сам покалечился — так всегда и бывает. Короче говоря, я приказала Дуки лечь, связала его, выгребла из дыры в ноге четыре дюны песка и шесть голышей, заложила внутрь вату с тетрациклином, залепила дыру пластырем, поцеловала, чтобы рана скорее зажила, и мы тронулись в путь.