В старой Африке - Быстролетов Дмитрий Александрович. Страница 15

Они остановились на отдых. Хорошо тренированный Лоренцо не очень устал, хотя и не был молод. Воспользовавшись привалом, он усиленно прикладывался к объемистой фляге с коньяком и вскоре заметно обмяк. Гай водил биноклем по горизонту, но всюду видел лишь светлое лунное небо и бесконечное множество воткнувшихся в него остроконечных скал.

— Даже смотреть жутко, черт побери!

— А вы чувствуете, что жары больше нет? Гай поежился.

— Мне просто холодно!

— К утру мы будем на высоте двух с половиной тысяч метров. Теплое белье при вас? То-то же! Температура упадет не ниже десяти-пятнадцати градусов тепла, но после дневной жары это покажется холодом!

По дну уэда отряд пробирался гуськом. Солдаты, держа винтовки наготове, шагали впереди, следом карабкался мул с поклажей, позади, спотыкаясь о камни, шли оба европейца. Подъем был мягким, незаметным, но с каждым шагом караван взбирался все выше и выше. Лунный свет был удивительно ярким. Косые тени пересекали путь, и люди то ныряли в темноту, то вдруг входили в полосу голубого сияния, позволявшего увидеть даже иголку, будь она под их сапогами.

— Расскажите о туарегах, пожалуйста! — попросил Гай. — В хорошей беседе путь пройдет незаметно, да и спать будет меньше хотеться!

Они закурили, и Лоренцо начал рассказ.

— Что ж, извольте, я выполню обещание. Слушайте! Вы уже отметили, что древние арабские писатели называли Хоггар Страной Ужаса. Правильно! Но они имели в виду не только природу, но и коренное население Сахары, и в этом-то вся суть: здесь ужасная природа и не менее дикие люди. Туареги заселяют всю Сахару — от Алжира на севере до Нигерии на юге, от Мавритании на западе до Судана на востоке. Они называют себя кель-тигельми, народ с повязкой на лице. Нет, мсье, это не религиозный обычай! Дальше к югу вам придется пересечь восточный край Танезруфта — этой пустыни в пустыне, где на протяжении пятнадцати суток верблюжий караван не встречает ни одного колодца, ни одного живого существа, ни одной травинки. Там лежат только груды костей — страшные памятники обессилевшим от жажды людям и животным. Вот в этих условиях повязка на лице — тигельмуст, по-здешнему, — совершенно необходима. Вы и сами ее наденете, чтобы знойный ветер не сжег кожу. Потом тигельмуст стал привычкой, а еще позднее — ритуальной принадлежностью. Туарег спит с повязкой на лице и ест, лишь слегка приподнимая ее край. Юноша одевает тигельмуст, когда впервые выступает в поход. Это — занятие свободного туарега, его привилегия. Слово «дворянин» или «свободный», по-здешнему имаджег, в переводе означает «свободный грабить», потому что право на грабеж когда-то было основным элементом понятия свободы. Ну, как, не надоело слушать?

— Если вы не устали, то продолжайте, пожалуйста! Я ведь корреспондент, мне все это надо знать!

— Ну, что ж… Когда юноша достигает половой зрелости, ему закрывают лицо тигельмустом и вручают меч и щит, после чего он считается мужчиной и получает право посещать тэнде, а через несколько лет — и ахалы (т. е. смотрины). Это очень любопытный обычай! Созревшую девушку мать усаживает на место, еще теплое после семейного костра, объясняет ей права и обязанности женщины, покрывает голову синим покрывалом — символом невесты (кольца и браслеты она может носить, только выйдя замуж) и дарит каменную ступу — тэнде, ту самую, в которой ей, подобно всем женам Африки, придется ежедневно толочь просо и бобы. В торжественной обстановке молодая девушка вечером, после окончания всех работ, начинает бить пестиком в ступу. Это — призывный сигнал. Немедленно на призыв сбегаются юноши. После пения старинных обрядовых песен мать или особо уважаемая пожилая женщина назначает из числа присутствующих юношу, который на эту ночь играет роль «жениха». После минуты общего молчания «невеста» встает, идет к стаду и ложится между козами. Новая минута сосредоточенного безмолвия — и встает «жених», «находит» свою «невесту», будит ее и берет за руку, пальцами в пальцы. Происходит ритуальный диалог. Она: «Кто ты?» Он: «Я сын Адама. Я беден, ты богата. Успокой меня. Мы росли вместе. Час настал. Встань. Мы будем и дальше расти вместе». Она: «Начинай беседу». После этого юноша усаживает девушку себе на колени и ласкает до зари. Обычай допускает лишь легкие прикосновения, только намеки; разрешаются и поцелуи — прижимание носа к носу, во время которого он «пьет ее душу» (дыхание). Ничего больше. Дальше — черта, за которой — смерть. Все девушки-подростки должны пройти через такую школу, потому что «та, которая сама не любит любовь, не может возбудить ее в других». Разлучаются по ее словам: «Нужно подрасти еще немного».

Гай при свете фонарика записал услышанное в блокнот, пробурчав: «Я это должен заснять».

— Так проходят несколько лет. Наступает пора повторения церемонии, называемой ахалом. Невеста сидит на камке, вокруг нее на песке расположились претенденты. Их несколько десятков, многие прибыли издалека, за пять-семь недель пути. Тифарасин — диалог невесты и претендентов на ее руку— строго регламентирован: не допускается злословие, разговор о себе, упоминание о боге, прикосновение к низким темам. Невеста величается юношами аменокалом, то есть князем, — себя они именуют талаки — несчастные. Такой диалог — поочередное единоборство девушки с каждым претендентом в элегантности стиля и манер, блестящем остроумии и находчивости, глубоком знании древних сказаний и своего родного языка. Все это в присутствии заинтересованных слушателей и судей. Да, это красивый обычай — ахал! Здесь, в Стране Ужаса, выбирает сама невеста, и при этом в ходе словесного турнира! Имаджег никогда не ругается, не сквернословит, он редко повышает голос. Сегодня вы увидите — благородный туарег никогда не заговорит с вами первый.

— Почему?

— Из гордости! Да, это наши вельможи былых времен! Если туарег обнаружит, что жена ему неверна, он спокойно убьет ее любовника и может разойтись с ней, но ударить ее — ни-ни, даже как следует обругать не позволит себе! По матери здесь передается и дворянство. Местная пословица говорит: «Чрево украшает человека».

— А в чем преимущество дворянства?

— Когда-то имаджег в военное время являлся начальником своих имгадов — вассалов и укланов — рабов, а в мирное время он был судьей района, где паслись стада его семьи и вассалов. Теперь все изменилось: имгады часто богаче своего господина, но, однако, они не забывают его и не отрицают его авторитета.

— Ну, а рабы?

— О, это — веселая сволочь! Грязные и довольные люди. Трудовая нагрузка раба невелика — они или пастухи, или домашняя прислуга; Хозяин постоянно принимает в рабство новых людей и выгоняет прежних, особенно ленивых. Негры часто идут в добровольное рабство, потому что обслуживать господина легче, чем самому пробивать себе путь в жизни, рисковать и бороться!

— И все же хозяин выгоняет, конечно, не ленивых, а старых! Нет! Именно ленивых или просто ненужных, если их развелось у него слишком много. Престарелого раба по неписаному закону выгнать нельзя, и хозяин обязан кормить его до самой смерти. Выгоняют тех, кто еще не стар и может сам себя прокормить.

— А каковы условия продажи себя в рабство?

— Чашка кислого молока, кусок лепешки или миска каши в день и женщина на ночь. Чем дольше здесь живу, тем больше убеждаюсь — здешним рабам живется много спокойнее, чем нам в свободной Европе! — Гм… А какие еще имеются здесь сословия?

— Вольноотпущенники, ремесленники, в том числе и врачи, и главное — харатины. Это пришлые элементы, обрабатывающие здесь землю. Сословные различия легко определить по росту, цвету кожи и осанке: имаджег очень высок и строен, кожа у него светлая, а черты лица южноевропейские, и держится он гордо. Имгад ниже ростом, значительно темнее лицом, без вызывающей и подчеркнутой независимости в позах и жестах. Волосы у него обычно курчавые, губы полные — словом, чувствуется легкая примесь негритянской крови.

— И все они тоже носят повязку на лице?

— Нет. Вот будете бродить по аррему и все сами увидите. Арремами здесь называются горные поселки.