Такой я видел Индию - Алаев Леонид Борисович. Страница 26

— Что вы хотите? Эти неприкасаемые вообще стали очень наглыми!

Слова эти получили огласку и вызвали бурную реакцию прессы, но они были произнесены, и притом министром, деятелем Национального конгресса, партии, провозгласившей борьбу против кастовости в числе главных своих задач.

В Раджастхане летом 1968 г. была сильная засуха. Муссон не пришел, посевы горели. И вот в газетах промелькнуло сообщение: в деревне Раджастхана, не столь уж глухой, расположенной между известными туристскими центрами Удайпуром и Читторгархом, сельчане, чтобы вызвать дождь, принесли местному божку человеческую жертву — мальчика. Это сообщение было неприятно читать не только мне, но и многим индийцам, гордящимся своим ненасилием, правоверным индуистам, для которых «ахимса», непричинение зла живому существу — религиозная заповедь.

Позже выяснилось, что жертвой избрали малышка из «неприкасаемой» касты, т.е. вандализм был не безрассудным, а рассчитанным. Раджпуты — землевладельцы, больше всех заинтересованные в дожде, не предложили богу кого-нибудь из своих сыновей, они решили сделать «благое» дело с наименьшими для себя потерями.

После подобных случаев становится понятной несдержанность неприкасаемых, принимающая порой крайние формы.

Здесь, видимо, следует остановиться на вопросе, что же такое «неприкасаемость». Прежде всего надо сказать, что она совсем не похожа на отношение, скажем, здоровых людей к прокаженным. Многим из неприкасаемых действительно не разрешается касаться членов высоких каст, особенно брахманов, но имеется в виду намеренное прикосновение, а не случайное, где-нибудь в вагоне или автобусе.

Да, в деревнях кварталы неприкасаемых расположены обычно вдали от «кастовой» деревни, отделены от нее ручьем, рощей или полями. Но это правило несет скорее символический и социальный смысл — отлучение от участия в деревенских делах, — чем «кастово-санитарный». Социальный смысл имело и запрещение неприкасаемым посещать индуистские храмы, центры общественной и экономической жизни округи.

Даже традиционное запрещение пользоваться деревенскими колодцами в конечном счете опирается не столько на боязнь ритуального осквернения, сколько на экономические мотивы. Вода в Индии, даже в большей степени, чем где бы то ни было, — источник жизни. И когда наблюдаешь, как, например, в гималайской «кшатрийской» деревне, в которой всего лишь один источник, неприкасаемые часами стоят возле него, ожидая, пока придет за водой кшатрий и милостиво наберет ее кому-нибудь из них, начинаешь понимать, что монополия на воду — разновидность монополии на землю — нужна верхам деревни прежде всего для упрочения своего экономического положения.

Правила о неприкасаемости установлены с таким расчетом, чтобы лишать низших человеческого достоинства и в то же время не портить жизнь высшим. Так, зерно и прочие продукты, выращиваемые неприкасаемыми и неоднократно политые их потом, не считаются оскверняющими, и представители высших каст потребляют их со спокойной совестью. Лишь пищу, приготовленную неприкасаемым, есть не раз решается.

Или другое. Брахман вступает в интимные отношения с «неприкасаемыми» девушками без малейшего ущерба для своей ритуальной чистоты и даже для престижа. Подобные отношения, разумеется, не афишируются, о них не принято говорить, но о них все знают.

Основа неприкасаемости не в том, что две группы населения избегают друг друга и стараются не иметь никаких контактов. Напротив, контактов довольно много, хотя неписаные правила разрешают лишь «необходимые», т.е. для высших каст необходимые. Суть заключается в том, что часть людей признается неполноценными и сама приучается смотреть на себя как на неполноценных, в том, что одни обязаны служить, а другие — отдавать приказания, что одни составляют деревню, общество, государство, другие — просто существуют где-то там, на задворках.

В большой деревне в округе Танджур я беседовал как-то с местными руководителями — брахманами. Плодородные земли дельты реки Кавери, составляющие округ, издавна орошались. Еще в период раннего средневековья почти все деревни этого района были розданы во владение брахманам. Последние никогда не работали сами, на них из поколения в поколение трудились неприкасаемые из каст палли и парайянов. Сначала они были фактически рабами, потом англичане «отменили» рабство, но традиционные связи слуг-палли и господ-брахманов остались неизменными, более того, усиленными узами задолженности.

Реформа не коснулась землевладельцев Танджура, потому что по официальному статусу они были не заминдарами, а «райятами». Земли на каждого из них приходилось немного, и она считалась «обрабатываемой хозяином».

И вот идет неспешный разговор о делах деревенских. Мне подробно рассказывают, у кого сколько земли, как она была когда-то разделена. Вздыхают по поводу того, что теперь некоторые продали свои участки и в среду собственников деревни попали чужаки.

Я задаю невинный вопрос:

— Кто еще живет в этой деревне?

— Никто.

— А неприкасаемые?

— Неприкасаемые? Да-а, конечно, они здесь тоже живут, но они вон там, за рощей, в своем поселке (черри).

Эта поразительная способность представителей высших каст «в упор не видеть» людей поражала меня не раз и совсем не только в деревнях. Но здесь меньше плотность и «не видеть» легче.

Повторяю, неприкасаемые все больше заявляют о себе и игнорировать их существование становится все труднее. В одной из социологических книг мне встретилось описание факта, который автор поднимал до уровня знаменательного события.

Правление кооператива, деревенский панчаят, правление блока развития расположены обычно в основной деревне, конечно, не в квартале неприкасаемых. Там же остановка автобуса и почта. И вот однажды два мальчика из касты неприкасаемых отправились на почту опустить письмо. Они оделись в свои лучшие костюмы и даже обули башмаки — вещь совершенно исключительная в Индии, где народ, как правило, круглый год ходит босиком или в легких сандалиях. Они топали в своих тяжелых ботинках по «кастовой» деревне, двое маленьких неприкасаемых, и... ничего не случилось. Они благополучно опустили письмо — символ прогресса — в почтовый ящик и, вернувшись в родной поселок, с облегчением вздохнули и скинули башмаки.

Да, все имеют равное право пользоваться почтой. Возможно, некоторые местные жители глядели на мальчиков, шествовавших по раскаленной улице, где им не полагалось ходить, с умилением: «Все же кастовой системе приходит конец!» Но, к сожалению, слишком хорошо известно, что реакцией большинства были ужас и отвращение:

— До чего мы докатились! И какова современная молодежь! Для нее нет ничего святого!

Согласно законам, в Индии введено «господство панчаятов» — панчаят радж. В каждом селении есть орган самоуправления, избираемый путем всеобщего прямого голосования. Это демократично по-европейски и очень национально: термин «панчаят» древний, так назывались общинные советы еще в средние века, так же называются и органы самоуправления каст.

Однако определяющую роль в сельских панчаятах играют не деревенские низы, не сельскохозяйственные рабочие, мельчайшие арендаторы и нищие «собственники», составляющие подавляющую часть жителей, а все те же знакомые нам деревенские верхи.

Панчаяты обязаны включать и включают одного-двух неприкасаемых, но от них ждут лишь поддакивания. На выборах они почти всегда голосуют за своих хозяев: надо ведь выбрать самых уважаемых! Подобный орган, не изменяющий структуру местных социальных отношений, которая сложилась помимо всяких законоположений, под двойным воздействием старых (кастовых) и новых (имущественных) взаимоотношений, работает «успешно», т.е. принимает решения, добивается их выполнения, собирает причитающиеся ему 5% дохода с каждого хозяйства и тратит эти деньги на культурные и хозяйственные нужды «деревни», сиречь высших ее прослоек.

Когда же неприкасаемые выходят из повиновения, голосуют за своих кандидатов, добиваются большинства в панчаятах, те перестают пользоваться уважением, наталкиваются на огромные трудности и влачат жалкое существование.