Открытие великой реки Амазонок - Малкес Б. Н.. Страница 32

Залив Пария (Китовый залив) неспроста пользуется дурной славой. С трех сторон стремятся туда мощные потоки воды: с юго-запада — пресные воды исполинской Ориноко, с севера через узкий пролив Бокас-дель-Драгон («Пасть Дракона») и с юга через не менее узкий Бока-де-ла-Сьерпе («Змеиная Пасть») — соленые океанские воды. Создаваемые ими гигантские водовороты и завихрения течений становятся еще более опасными из-за переменчивости ветров и местных течений в бесчисленных протоках дельты Ориноко и межостровных проливах, из-за мелей и рифов. Орельяна и его люди по незнанию попытались «выйти в море в том месте, через которое… проникли», — видимо у восточного берега пролива Бокас-дель-Драгон, вдоль которого океанские воды поступают в залив Пария (течение внутрь залива имеется также и у западного берега этого пролива), в то время как посреди этого пролива существует мощное течение в сторону океана). Такая была радость, которую те и другие испытали, что я и слов не сыщу.

Мы пытались дознаться, какая то могла быть река — та, [по которой мы плыли], однако я не берусь сообщить [на этот счет ничего определенного], кроме того, что нам сказали, будто бы то был Мараньон, но по выезде с Кубагуа нам стало ведомо, что это был не он (Любопытно, что в варианте Овьедо сказано по этому поводу иначе, а в варианте Медины — диаметрально противоположным образом. У Овьедо (стр. 572): «Что же касается той величайшей реки, то, хотя я с большим упорством и старался дознаться у людей, кои плавали вдоль этого побережья материковой земли и заходили в некоторые из ее рек, я так и не смог сколько-нибудь определенно уразуметь, какая река то была из двух, ибо одни сказывают, что это — Гуярапари (Huyarapari), а другие, что Мараньон [то есть Амазонка]. У Медины (стр. 73): «…капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить… о той реке, которую мы почитаем за Мараньон, потому что от [ее] устья и до острова Кубагуа — самое большое 450 лиг, ибо по прибытии [на этот остров] мы в сем убедились». Не больше знает о реке, по которой он плыл, и сам Орельяна: Овьедо с его слов называет ее Мараньоном, а Антонио де Эррера, возможно видевший отчет Орельяны, пишет, что в нем «Орельяна утверждал, что то была не река Мараньон».

Путаница в вопросе о Мараньоне существовала еще на протяжении десятилетий. Так, например, спустя десять лет после экспедиции Орельяны, в 1552 г., Гомара не сомневается, что в Атлантический океану экватора впадают три реки: «река Мараньон, река Орельяны, Пресная река [Пресное море]») (Не подтверждает ли это противоречие высказанную в комментарии 1 гипотезу о том, что три известные копии «Повествования» восходят не к одному первоисточнику?) (Местное название реки Ориноко; в первоисточниках XVI века встречаются и другие варианты этого названия: Uypari, Uyapari, Uripari, Uriparia). Мы были так радушно встречены жителями этого города, словно были их детьми, и они нас наделили всем, в чем мы испытывали нужду.

С этого острова капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить его величеству о сем новом и великом открытии, дабы не утеряна была столь великая и процветающая земля, но, наоборот, чтобы пришли бы ее жители к истинной вере, а христиане воспользовались бы тем, что у них [индейцев] есть (На этом вариант Мильяреса обрывается. Заключительный абзац приводится нами по текстам Овьедо и Медины, совпадающим в данном случае между собой).

Я, фрай Гаспар де Карвахаль, смиреннейший из преподобных отцов святого ордена духовного отца нашего святого Доминика, пожелал принять на себя скромный труд описать ход нашего странствия и плавания как, с целью поведать и сообщать правду обо всем этом, так и с целью лишить многих, кто вознамерится рассказать или написать о нашем странствовании, возможности содеять это иным образом или наперекор истине, а не так, как мы сие пережили и видели. И то правда, что в том, что я здесь написал, я многое убавил и укоротил, ибо многословие рождает скуку, вызывает небрежение и не внушает уважения и доверия, коими должны обладать достоверные сообщения; я же, таким образом, лишь поверхностно и кратко изложил истину обо всем, что я видел и что приключилося с капитаном Франсиско де Орельяной и с другими идальго да людьми — со всеми пятьюдесятью участниками похода, кои вышли из войска Гонсало Писарро, брата маркиза дона Франсиско Писарро, правителя Перу, иначе Новой Кастилии. Господу нашему квала («Повествование» Карвахаля в передаче Овьедо сопровождено следующим послесловием последнего (стр. 573–574):

«Говорит историограф и собиратель сих новых сведений:

Беседовал я в сем городе Санкто-Доминго с капитаном Франсиско де Орельяной, а прибыл он сюда как-то в понедельник 22-го числа ноября месяца, года 1542, и с ним вместе — комендадор Кристобаль Манрике, уроженец города Касарес, и Кристобаль де Касарес, уроженец города Торрехон де Веласко, и Алонсо Гутьёррес из Бадахоса, и Фернандо Гутьеррес де Селис, уроженец горы или собственно сказанной местности Селис. И я разговаривал с прочими идальго да с лицами, кои присутствовали при сем открытии вместе с названными капитаном Франсиско де Орельяной, уроженцем города Трухильо; и о нем, как и о некоторых из них, я узнал, что, помимо почитания своих особых святых, они всегда во время опасностей и тягот, ими перенесенных, призывали и поминали матерь божию из Гуа-далупе и что они приняли обет и поклялись совершить паломничество в ее обитель, как только пресвятой богородице заблагорассудится предоставить им возможность для этого.

Поместил же сюда я эти записи [то есть «Повествование» Карвахаля] потому, что я стараюсь елико возможно выставлять свидетелей в подкрепление того, о чем пишу. Мне хотелось повидать этого монаха фрайя Г ас-пара де Карвахаля из ордена проповедников, который сочинил это повествование, но сии рыцари и идальго мне ответили, что оный остался отдыхать на острове Маргарита; и я говорю, что был бы весьма рад свидеться и познакомиться с ним, ибо мне сдается, что сей муж достоин, повествовать о событиях, происходящих в Индиях, и что ему следует верить в память о тех двух выстрелах, из коих один угодил ему в глаз и лишил его оного, и одного уж этого достаточно, чтобы, не принимая даже во внимание ни того большого уважения, ни той славной репутации, коими он пользуется, по свидетельству тех, кто с ним общался, я поверил бы ему больше, чем тем, кои, хоть и зрят обоими очами, не имеют ни понятия, ни представления о том, что это за штука Индии, и, даже не побывав в оных и обретаясь в Европе, берутся сочинять [о них] и уже насочинили многие писания, для которых, по правде говоря, я не нахожу иного и более меткого сравнения, чем с речью попугаев, которые хотя и говорят, но ни словечка не разумеют из того, что молвят») (В 1542 г. 22 ноября приходилось не на понедельник, а на среду. См. комментарий 8 к отрывку из «Всеобщей истории» Овьедо) (Комендадор — звание члена средневекового рыцарского ордена, среднее между рыцарем и рыцарем большого креста) (Речь идет о знаменитой в средние века «чудотворной» иконе богоматери, находившейся в монастыре испанского городка Гуадалупе).

К вопросу о достоверности «повествования» Карвахаля

Правдивость и достоверность «Повествования о новооткрытии достославной Великой ркеи Амазонок» в целом, казалось бы, не требует доказательств. О чем бы ни рассказывал его автор — о грандиозности ли реки, по которой плыл, о природе краев, через которые странствовал, об их ли обитателях, — сведения, сообщаемые им, в большинстве своем, находят подтверждение в том, что известно теперь об Амазонии и ее былых и нынешних жителях, находят подтверждение в наблюдениях виднейших исследователей Амазонки — Ла Кондамина, Пеппига, Бейтса, Уоллеса. Спруса и других.

С большой мерой точности говорит монах-путешественник о широте Амазонки, об океанских приливах, заметных на огромном удалении от устья, о, казалось бы, непостижимой для экватора прохладе между реками Пурус и Мадейра, о черно-бурых водах Риу-Негру, которые не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки, о том, как пресные воды великой реки на десятки километров вклиниваются в соленые морские, об исполинской, сокрушительной речной волне, об ужасных страданиях, причиняемых москитами, страданиях, подстать «казни египетской», и т. д. и т. п. Сквозь тучи стрел, которыми встречали на Амазонке незваных пришельцев, пытливый взор Карвахаля разглядел, как выглядят индейцы, как устроен их быт, какие они замечательные умельцы; приметил и то, что в войне участвуют индейцы лишь старше 30 лет, что иные племена перекочевывают время от времени из селения в селение, и как остроумно — в специальных водоемах — сохраняют про запас черепах и рыбу местные жители. Попадаются в «Повествовании» и такие факты, которые ставили Карвахаля в тупик, но которые с достаточной долей вероятности могут быть объяснены в наше время. Вполне допустимо, например, что в самом начале плавания испанцы ошибочно приняли за бой индейских барабанов звук, который издают своим раздутым зобом рыбы-корви-ны (они обитают только в Верхней Амазонке и ее притоках) и который люди, впервые очутившиеся в тех местах, неизменно принимают за отдаленный барабанный бой. Кстати, то, что пишет Карвахаль о разноголосых индейских барабанах, — тоже правда: и по сей день амазонские индейцы «переговариваются» между собой на расстоянии посредством «языка» барабана. И, может быть, не следовало бы на этом останавливаться — настолько все здесь очевидно, не будь в «Повествовании» нескольких сомнительных, даже фантастических сообщений, а именно — сведений о рас-тянувшихся-де на многие километры вдоль Амазонки поселениях и о живущих-де на этой реке амазонках, что послужило поводом для дискредитации всего «Повествования» в целом.