Hollywood на Хане (СИ) - Рыбак Ян. Страница 14

Несмотря на Red Lable, а быть может и благодаря ему, мы с Лёшей вдруг вспоминаем, что так и не сумели позвонить «родным и близким», и отправляемся на поиски спутникового телефона — многодневная сага с перерывами на высотный альпинизм. День за днём мы выслеживаем эту штуку, идём по пятам и сидим у неё на хвосте, но всякий раз, когда нам кажется, что заветная вещица, наконец, настигнута, вместо Золотого Руна в наших руках оказывается клок бараньей шерсти, а вместо Чаши Грааля — разбитое корыто…

На этот раз мы направляемся в соседнюю палатку, где, как доверительно сообщил нам доброжелатель, пожелавший остаться неизвестным, обитает очередной Владелец Спутникового Телефона…

В палатке, в позе охотников на картине Перова, пируют и беседуют трое. Души их подобны монгольфьерам: наполненные тонкосортными спиртовыми парами они успели воспарить в такие выси, что приземлённый трезвый ум новоприбывшего решительно не поспевает за их легкомысленными воздушными пируэтами. Отнюдь не случайно слово «спирит» в английском языке означает одновременно и дух, и спирт: ещё в стародавние, поросшие мохом времена небритые, но мудрые бритты отметили глубокую связь этих двух летучих субстанций.

— Садитесь!.. Выпейте и закусите с нами! — приглашает нас Сергей Владелец Спутникового Телефона, — «Тураю» дать не смогу, «Турая» разряжена (вот оно — корыто вместо Грааля!…), но вы садитесь — попейте и поешьте с нами! Мы провожаем сегодня Игорька. Вот тут коньяк, а там — гренки… Откуда вы, друзья?..

— Мы снимаем фильм о Хан-Тенгри, точнее — о горах… точнее — о людях… я из Москвы…

— А вы?..

— А я из Израиля.

— Мы все в душе евреи!.. — с пафосом: роняя голову на грудь и вознося крышку от термоса…

«Амен!» — подумал я, но ничего не сказал, а просто принял коньяку из рук родственной еврейской души.

Справа от меня возлежит со сломанной ногой провожаемый друзьями Игорь — вытянутая нога заботливо укрыта «полартеком», — а напротив, опираясь на локоть и подперев щеку ладонью, расположился лукавый парняга, с головы до ног укутанный в конкурентный нашим спонсорам «Баск». Глаза его задорны и дики. Друзья обращаются к нему «Димон», но с явственными уважительными интонациями.

Коньячная бутылка в центре «стола» наполовину пуста, а потому все пытаются говорить о высоком, но все одновременно и каждый о своём…

Переводчица Вера прошмыгнула в палатку и без неуместного во льдах жеманства приняла от Димона кружечку с коньяком. На лице её блуждает отрешенная, безадресная улыбка.

— За мужчин!.. — решительный и неожиданный Верин тост вызывает бурный восторг присутствующих, а также сумбурную толчею встречных тостов — торопливых, сбивчивых, наступающих друг другу на пятки….

— А я хочу выпить не за пол какой-то там отдельный!.. Не за мужчин и женщин каких-то… За Ч-человека хочу выпить!.. — вдохновенно пропел Сергей, всем телом подавшись навстречу истосковавшемуся по бескорыстной любви Человечеству.

— Посмотрите на него! — Не отрывая от собеседников призывного взгляда, он широким жестом указывает куда-то назад и вверх, в полог палатки, и я не сразу догадываюсь, что он имеет в виду Хан-Тенгри… — чем он был бы без Че-ло-ве-ка?!.. Чем он был ДО Человека?!..

Все молчат, пораженные неистовой силой Серёгиного человеколюбия, и только загадочный Димон гасит в горсти лукавую ленинскую улыбку.

Гора камней!.. Он был просто гора камней!.. — подсказывает Серёжа, извиняя своим слушателям досадную нерасторопность мысли.

— И льда! — вставляет Игорь уточняющее дополнение.

— И льда! — камней и льда, льда и камней!.. — Подхватывает Сергей.

— Это мы — Он переводит указательный палец с невидимого нам великана себе в грудь, подразумевая при этом, конечно же, всё человечество, — мы, Люди, сделали его тем, чем он является сегодня: Хан-Тенгри, Великой Горой!.. Без Человека у него даже имени своего не было! Он НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИЛ без нас с вами, — НИ-ЧЕ-ГО! — отчетливо разделяя слова отчеканил он и обвёл нас победоносным взором, и я подумал, какой он, всё-таки, ноль, эта сука Хан-Тенгри, и как он должен быть благодарен Богу за то, что мы у него есть…

— А я считаю, надо выпить за здоровье тех, кто нас ждёт! За тех, кто нас ТАМ ждёт! — Игорь указал на небо, но все поняли, что он имеет в виду наших близких на «Большой Земле», поскольку тот, на кого непосредственно указывал его палец, прекрасно справляется со своим здоровьем и вряд ли нуждается в наших тостах, а то, что он нас ТАМ ждёт известно всем, но мало кого радует…

— Да… У кого ждут… — Сергей добавил Игореву тосту лёгкую, понятную многим горчинку.

Я заглянул в свою кружку и одним схватывающим горло глотком допил всё то, что не допил за Человека…

Меня ждут.

Перед самым обедом небо снова зарокотало басом: тяжело груженный вертолёт заходил на посадку, состригая острым винтом зазевавшиеся струи воздуха. В нижнем плафоне кабины раскрашенной в камуфляж стрекозы, в ногах у небритых пилотов, белел своей легкомысленной футболкой режиссёр Георгий Молодцов — гражданская рыбка в большом военном аквариуме. Придвинув акулий глаз видеокамеры к самому стеклу он снимал наплывающие одичалые стада палаток, грязные бугры льда и нас — хрупкие фигурки, с которых винт вертолёта сдувал всё небрежно надетое… «Камера наезжает»!..

Прилёт Гоши был, как освежающий смерч: Гошу носило и качало на волнах эйфории, он фонтанировал речью и размахивал бутылкой Кока-Колы: «сейчас мы снимем рекламу!.. Ян, снимайте!.. Я пью Кока-Колу на фоне Хан-Тенгри!.. Где он? Ах, там… Не слушайте, что я несу — я пьян… это всё — ВЫСОТА!.. Я опьянён высотою!..»

Он никого не слышит, включая самого себя, и мы ведём его в лагерь, как сомнамбулу, если только сомнамбулы бывают такими шумными и непредсказуемыми в своих реакциях…

Мы попытались принудить Гошу к отдыху, опасаясь за его здоровье непривычного к высоте равнинного жителя, но он тут же выпрыгнул из палатки на лёд, как чёртик из табакерки, и, размахивая отпечатанным экземпляром моих «Негероических Записок», стал рассказывать мне историю своего романа с государством Израиль, которое, как оказалось, он посещал в рамках культурного обмена документальными кинематографистами…

Спустя полчаса, когда я уже знал о Гоше больше, чем знает среднестатистическая кормилица о своём питомце, он вдруг умолк, зацепившись блуждающим взглядом за иранский флаг, и, заговорщически придвинув ко мне лицо, произнёс: «Сегодня мы будем снимать флаги!.. Это будет безумно, ПРОСТО БЕЗУМНО символично!..»

Все флаги в гости будут к нам…

В считанные минуты он организовал Сашу с Валерой, отобрал необходимую съёмочною аппаратуру и объяснил нам с Лёшей, что мы ему на фиг не нужны, но нам будет полезно понаблюдать работу мастеров. Просканировав палаточный городок цепким глазом, он наметил первую жертву своему требовательному искусству… Затем, вся наша груженная кинобарахлом компания потянулась по морене к мостику через трещину, отделявшую нашу часть базового лагеря от дальних «выселков», где обитали иранцы, румыны и прочие обладатели экзотических флагов.

Первыми под Гошин каток легли иранцы. Выросшие в тоталитарной стране с традиционным укладом, привычные подчиняться начальственному голосу, они не оказали Гоше серьёзного сопротивления… Отловив одного из этих всегда одетых в оранжевое парней, Гоша разъяснил ему цели нашей экспедиции, её интернациональную направленность и гуманистическую заточку. Иранец смущённо покивал головой, нырнул в палатку и вынырнул из неё, волоча за рукав сонного приятеля, который ёжился и подтягивал к подбородку пушистые флисовые брюки.

— Александр, станьте там, на пригорке, а вы, Валера, отойдите в ложбину за ручей, чтобы снимать постановку флага с нижней позиции — на фоне Хан-Тенгри…

— Гоша, но флаг уже стоит… Какую «постановку» мы будем снимать?..

— Сейчас они его выкопают и установят снова — походя объяснил Гоша, как будто это было самым обычным делом — заставлять незнакомых мужиков, отдыхающих после восхождения, валить на землю, а затем устанавливать заново свой национальный флаг, закреплённый на тяжеленной, связанной из неструганных досок пятиметровой мачте …