Лавина - Кубанский Георгий. Страница 12

Стараясь успокоить себя, Крестовников думал о тех, кто остался в поселке. Не получив радиоинформацию, они, конечно, пойдут искать пропавшую группу. Только не просто это – искать засыпанных лавиной, не имея ни опыта, ни нужного снаряжения.

Стоять становилось все труднее. Тяжесть давила сверху, с боков, теснила дыхание.

Крестовников много читал о людях, засыпанных лавинами в самых различных условиях и обстоятельствах. Но то, что испытывал сейчас он сам, совершенно не походило на запомнившееся из книг. Снег давил равномерно со всех сторон, словно все тело плотно забинтовали. Чтобы приподнять руку, приходилось преодолевать упругое сопротивление снега. Стоит ослабить усилие, и снова рука прижата к телу.

Оставаться неподвижным было невозможно. Крестовников с усилием поднял руку. Осторожно опустил с лица кашне. От дыхания снег около головы подтаял, образовалась пустота. Велика ли она? Разглядеть невозможно. В сплошной тьме не было даже проблесков света. Основательно их засыпало. Лавина обрушила снег не только со склона, но и с гребня. Накатившийся верхний вал и завалил скалу, под которой он со своими спутниками укрылся. Основная масса лавины сошла, наверное, западнее, чем он рассчитал. Если она перебралась через вмятину, тогда и поселку пришлось плохо, и засыпанным под скалой нечего рассчитывать на помощь.

Больше всего угнетала Крестовникова в эти минуты не мысль об опасности, о возможной гибели, даже не боль в поврежденной ноге, а тишина, полная, абсолютная тишина, какую нельзя представить себе в обычных условиях. Не случайно о засыпанных лавиной принято говорить, что они попали в белую могилу. Но почему в белую, а не в непроглядную плотную тьму? Говорят, глаза привыкают к темноте. Чепуха! Темнота утомляет в шахте, изматывает ночью в лесу, в поле. Здесь, в мертвенном безмолвии, она ощущалась как физическая тяжесть, сковывала тело, волю, доводила до состояния, близкого к полному оцепенению...

Крестовников вслушался, не подаст ли голоса кто-либо из его спутников, хотя и понимал, что кричать в снегу бессмысленно: звук гаснет в нем, как в вате. Но все же...

Оставаться дальше в бездеятельности Крестовников больше не мог. С усилием он вытянул руку вперед, потом в сторону. Пальцы нащупали шершавый камень. Скала!

Крестовников оперся на здоровую ногу. Слегка пошевеливая плечами, а затем и всем корпусом, он медленно вжимался телом в упругий снег. Потом с трудом переставил поврежденную ногу и снова, выставив вперед плечо, несколько продвинулся к скале.

Холодный камень становился все ближе, доступнее. Наконец-то удалось привалиться к нему спиной. Давление снега сверху уменьшилось. Свободнее стало и рукам. Очевидно, Крестовников находился под выступом скалы. Теперь можно было и отдохнуть. Хорошо бы вытереть пот с лица. Крестовников сделал неловкое движение. Резкая боль рванулась от лодыжки к колену...

Пришлось смириться с неподвижностью. Он стоял, вслушиваясь в медленно затихающую боль. Незаметно пришло дремотное состояние, а за ним и ощущение полного безразличия.

Сколько времени пробыл он в таком состоянии? Снег вокруг него подтаял, отступил. Образовалось нечто вроде пещерки с неровными жесткими стенками. Крестовников в полусне нащупал выступ в камне. Сел. Боль в ноге затихла. Дремота незаметно перешла в сон.

В окутавшей Крестовникова плотной тишине послышался легкий скрип. Еще скрип. Сон развеялся. Появилась мысль, настороженная, четкая. Возможно, это, как говорят лавиноведы, «кричит снег»? И, словно отвечая замершему в напряженной позе Крестовникову, вдалеке послышался женский голос. Мигом исчезли остатки дремоты. Пропало и безразличие. Неужели он действительно слышал голос? Женский!..

И вдруг Крестовников дернулся всем телом в сторону. Его лица коснулась ледяная рука. Он явственно ощутил прикосновение четырех пальцев. Казалось, на щеке остались их холодные четкие следы.

Он никогда не верил ни в бога, ни в черта, никогда не был суеверен. Но прикосновение ледяных пальцев бросило его в пот.

Опомнился он, услышав справа опять какой-то царапающий звук, легкий шорох.

Крестовников повернулся на этот звук, пошарил в снегу и схватил чью-то руку.

– Кто это? – Голос был глухой, словно человек говорил с завязанным ртом.

И все же Крестовников узнал его: Шихов!

– Я... – От волнения дыхание Крестовникова участилось, стало прерывистым. – Это я...

Он даже не спросил, как Шихов оказался рядом с ним, почему молчал столько времени. Крестовников крепко держал руку в холодной кожаной перчатке, будто страшась, как бы она не исчезла.

В положении Крестовникова ничего не изменилось. И все же стало легче. Значительно легче! Рядом был человек. Можно было посоветоваться с ним, обсудить положение, наконец, просто услышать живой голос.

Опять послышался шорох. Шихов пробивался к товарищу по несчастью.

Скоро они стояли плечом к плечу и негромко переговаривались. После невыносимой тишины человеческий голос звучал успокаивающе, настраивал мысль на поиски спасения.

– Почему вы молчали? – спросил Шихов. – Я кричал. Без толку. Потом пригрелся и заснул. А сейчас не выдержал неподвижности, стал пробираться вдоль скалы и наткнулся на вас.

Крестовников понял, что, оглушенный ударом лавины, он долго был без сознания, и подумал о Сане.

– Вам никто не ответил? – осторожно спросил он.

– Нет.

Первая радость слабела, уступала место безразличию. Вялость охватывала тело все сильнее. Слипались глаза. Странное двойственное состояние: и сон снится, и понимаешь, где находишься.

– Слышите? – взволнованно ткнул соседа рукой Шихов. – Вы слышите?

Крестовников очнулся. Тишина. Ни звука. Хотелось спросить, что услышал Шихов, и страшило, как бы не заглушить не вовремя заданным вопросом легкий скрип снега над головой.

Слух уловил невнятный возглас. Возможно, это Саня? Возглас повторился. Женский голос! Поселок невредим. Люди целы!

– Э-эй! – закричал Крестовников. – Сюда! Сюда-а! Здесь мы-ы!..

Он кричал, не думая о том, что кричит. Он не мог не кричать.

Звуки собственного голоса, отражаясь от обледенелых стенок крохотной пещерки, глушили, тяжко, до боли в ушах, отдавались в голове.

Рядом кричал что-то непонятное Шихов.

Наконец они замолкли. Тяжело дыша, вслушались.

Тишина.

Шихов закричал снова. Сорванный, осипший голос его звучал надрывно.

На этот раз Крестовников не поддержал его.

– Что же это? – воскликнул Шихов. – Оглохли они, что ли?

– Нет. – Крестовников все еще тяжело дышал. – Не оглохли. У снега есть одна особенность: засыпанный слышит звуки сверху, а его голос глохнет уже на небольшой глубине.

– Свет к нам не пробивается. Над нами наверняка больше метра снега.

Шихов грузно заворочался. Из-под пробитой ледяной корочки на руку Крестовникова потекла струйка снега.

– Что вы делаете? – спросил он.

– Хочу высунуть из сугроба лыжную палку, – ответил Шихов.

Крестовников терпеливо ждал.

– Ну, как у вас... палка? – наконец спросил он.

– Поднял. – Шихов с трудом перевел дыхание. – Но видна ли она сверху?

Крестовников не ответил.

Снова тишина. Тревожные мысли. Слабая надежда на то, что наверху заметят лыжную палку, таяла. Неужели люди ушли?

– А если я попробую пробиться на другой, менее крутой склон камня? – спросил Шихов. – Возможно, там удастся выбраться наверх?

– Не думаю, – ответил Крестовников. – Выбраться с такой глубины, из рыхлого снега...

И со страхом подумал, что снова останется один. Опять окружит его проклятая, сковывающая рассудок и волю тишина. Да и Шихов переоценивает свои силы. Застрянет в снегу, выбьется из сил и не вернется.

– Надо же что-то предпринять, – не унимался Шихов. – Если я оставлю рацию и рюкзак...

– Рацию?.. – перебил его Крестовников. – Скажите... нельзя развернуть рацию под снегом?

– Есть, конечно, риск, что попадет влага... – неуверенно произнес Шихов.

– Рискуйте! – приказал Крестовников. – Разворачивайте.