Булат - Кириллов Кирилл Валерьевич. Страница 2

Он с нежностью погладил висящие на веревочном поясе мешочки с зельем, что при ковке превращает обычное железо в булат. Для него это были не просто порошки, смесь которых обладала чудодейственными свойствами, для него это была и расплата за долги, и новые хоромы для матери, и приданое для сестер, и беззаботная жизнь, сколь господь попустит с возможностью ездить по свету куда заблагорассудится. Хоть к варягам, хоть к грекам, хоть к гишпанцам, хоть к эфиопам, кои ликом черны. А и в землю италийскую бы завернуть, там, говорят, строители да художники чудеса творят. Хоромы строят высокие, картины рисуют – от живых не отличишь, изобретают чего-то, кафтаны наикрасивейшие шьют. Вот там можно для родной земли таких товаров найти, небось, каких в этих местах сыскать трудно.

Он поднялся, кряхтя и прижимая ладонь к ноющему боку. Но даже боль не смогла стереть улыбки с его лица, уж больно любы были путешествия по новым землям неизведанным. Стараясь не сгибаться резко, натянул на ногу слегка подсохший башмак. Зашнуровал. Глянул из-под руки, чтоб не слепило, на солнце.

Ежели около полудня сейчас, то там север, там юг, а запад, значится, сюда будет. Не заплутать бы, а то тут листва внизу мрак вечный создает да направление лучей меняет. Все не по-людски.

Он старался выдерживать направление на столицу земель хорасанских, но без дорог это было довольно трудно. А по дорогам ходить было не можно. Везде война. Где армия на армию, где отряд на отряд, где банда на банду, а где и брат на брата. Вон тот же Мехмет собрал войско да и двинул на Асад-хана, правителя Джунара. Может, уже и город взял. А ведь единоплеменники по большому счету. Что уж о распрях меж хорасанцами и индусами говорить?

Эх, туда б добраться, прямо к Мехмету в объятья, да это уж совсем затея головоломная, посетовал Афанасий. Все друг на друга волками смотрят, в каждом чужаке врага норовят углядеть, лишат живота не за понюх, да и здоровье позволит ли?.. До Джуннара от Бидара еще месяц, почитай, а лекарство надо быстрее.

Он приложил руку ко лбу и вздохнул, чувствуя, как снова подступает сухой жар. Не помереть бы допрежь столицы, подумал он, тяжело опираясь на суковатую палку, специально вырезанную для вспомоществования в ходьбе.

А это что такое? Он прислушался. Речка журчит? Или голоса далекие доносятся? Если речка – хорошо, можно напиться водицы проточной, а вот если голоса – ну его, надо дальше в лес уходить. Или тут залечь от греха? Да, все-таки голоса. И рев какой-то трубный. Солдат, что ли, рогами сигнальными на битву собирают?

Гулкий звук выстрела прокатился по лесу, спугнул окрестных птиц. Где это? За спиной, кажись, в деревне. Он ее как раз стороной обошел, не видел даже. Как наткнулся на поля возделанные, так и в лес. А кто-то не обошел.

Тишину сотряс еще один выстрел. Поднялась к небесам струйка черного дыма. Такой ни с чем не спутаешь, так горят дома. Афанасий снова выругался, перекрестил рот и зашагал, стремясь убраться подальше.

Невдалеке от него выскочила из кустов темная фигурка. Налетела почти, ударившись в могучее тело купца, отлетела, вскрикнула, прыгнула в сторону, исчезла за деревьями. Ребенок. Голый. Темные волосы до плеч. Мальчик ли, девочка – не разобрать. Да и ладно, подумал он, опуская обратно в ножны тяжелый кинжал, который сам не заметил, как извлек на свет божий. На вид индусский ребенок, из деревни, скорее всего. Значит, туда хорасанцы пришли, и не с добром. Меж стволов показалась еще одна фигура. Подросток. В белой набедренной повязке, цепляющейся за ветки, но не могущей затормозить ярого бегуна. Пардусом пронесся он мимо Афанасия и, красиво перескочив через поваленный ствол, исчез в лесу.

Ох ты мне, подумал купец, оглядываясь, это оттуда, значит? Опираясь на посох, поковылял быстрее. Мимо пронесся еще один индус, в чалме и развевающихся на ветру одеждах. Бежал он, тяжело дыша, колыхаясь могучим животом, но довольно резво. В руках держал объемистый холщевый мешок. Еще один мужчина, крупный, похожий на воина, проломился через кусты чуть поодаль. Афанасий захромал быстрее, одной рукой усердно орудуя палкой, другую прижимая к разболевшемуся боку.

За спиной послышался неясный гул, затем топот босых ног по мягкой листве, тревожные крики, треск ломаемых ветвей и глухие удары в землю, будто спятивший великан бил по ней тяжелой кувалдой. Эти звуки были непонятны и оттого страшны особенно.

Задыхающегося Афанасия догнали еще несколько человек. Высокий мужчина в остроконечной шапке и с копьем в руке подгонял двух семенящих женщин. Одна держала за руку испуганного ребенка лет десяти. У другой ребенок был привязан за спиной платком, совсем маленький, годика два, не больше. Он улыбнулся Афанасию и, показав на него толстым пальчиком, заагукал. Прежде чем купец успел что-то сообразить, густая растительность скрыла малыша из виду. Потом его захлестнула разномастная, тяжело пахнущая маслами сандалового дерева и страхом толпа. Закрутила, понесла, заражая общим безумием.

Его толкнули, наступили на ногу. Палка, о которую споткнулся дородный увалень, вылетела из рук и затерялась в высокой траве. Чей-то мешок больно зацепил ноющий бок, кто-то наступил на ногу. Его снова толкнули, и если б не богатырское сложение, то скорее всего сбили бы с ног и затоптали.

Мужчин в толпе почти не было, похоже, они растворились в лесу раньше. Женщины и дети по большей части. Несколько стариков. Все они бежали, не разбирая дороги, выпучив глаза и раскрыв рты в тщетной попытке охладить рвущиеся легкие знойным воздухом.

Наконец ему удалось разминуться с толпой. Опершись о дерево, купец согнулся в три погибели, пережидая боль, несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул. И снова поковылял прочь от надвигающегося грохота, чувствуя, как трясется земля. Да кто ж так ее сотрясать может-то?

Впереди замаячили чьи-то спины. Неужели и он смог догнать кого-то из деревенских, удивился Афанасий. А, конечно, старики и старухи. Они брели плотной группой, опираясь на клюки, поддерживая друг друга, не давая упасть. Вот молодцы, подумал купец, эти-то своих не бросают, но держаться возле них точно не стоит, таким старым нипочем не убежать. Он взял чуть правее, обходя группу по дуге. В конце концов, это не его война, не его народ и от местных дел лучше держаться…

Перед ним с треском обрушилось деревце. Иные затрясли листвой, согнулись, застонали. Пригибая их к земле, втаптывая в почву кусты в рост человека, на прогалину вышел слон. Уши прижаты к голове, хобот свернут в кольцо, маленькие глазки смотрят исподлобья зло и тупо. К каждому бивню зверя привязан длинный, кривой меч без рукоятки. На спине поверх попоны – обшитая медью башенка, в которой – пятеро или шестеро хорасанцев, вооруженные кто самопалами [1], кто короткими саблями. Еще один, возница, сидел на загривке зверя, сжимая в руке похожий на короткий багор посох, заточенный, с крюком у основания наконечника. Им он колол зверя в шею, заставляя поворачиваться в нужную сторону.

Увидев Афанасия, слон замер, подняв ногу для следующего шага, да так и не опустив. То ли с испугу, то ли просто от неожиданности. Башенка на его спине качнулась. Хорасанцы повалились друг на друга, хватаясь за борта и крича. На землю посыпалось выпущенное из рук оружие. Один воин, разодетый как павлин, перевалился через борт, скатился вниз, с треском ломая ветки. Дернулся и затих. Слон поставил ногу на землю, башенка снова качнулась. Воины внутри нее взвыли. Возница тоже закричал, колотя пятками по ушам слона и тыкая ему прямо в темя острие своего багра. Слон закрутился на месте. Массивная серая нога придавила барахтающегося в траве вельможу. Раздался пронзительный крик. Перекрывая его, грохнул выстрел. Пуля вздыбила землю возле ног купца. Башенку заволокло сизым пороховым дымом. Слон поднял к небу хобот и издал тот самый рев, что тверич принял за голос боевого рога.

Афанасий метнулся в сторону, под сень деревьев. Еще одна пуля ободрала кору возле самого его лица. Хищно прошелестели над головой несколько стрел. Затопотал слон, усмиренный и пущенный по его следу. Затрещали подминаемые чудовищным весом зверя кусты.