В канун Рагнарди - Чешко Федор Федорович. Страница 47

Спускаться с откоса было легко, по плотному песку ноги как будто сами несли — все быстрей и быстрей, и не шагом уже, а этакой легкомысленной трусцой, но Антон вдруг вскинул руку:

— А ну-ка, стоп!

Стали сразу, как вкопанные. Антон, прищурившись, оглядел обернувшиеся к нему встревоженные, напряженные ожиданием лица, спросил:

— Ничего не чувствуете?

Замотали головами: нет. Наверное, если бы чувствовали, испугались бы меньше.

Антон хмыкнул:

— Да ничего страшного. Просто ЭТО исчезло, нежелание идти.

— А ведь точно... — Виктор облегченно вздохнул. — Значит, первую линию обороны мы проскочимши.

— Не волнуйся, будет и вторая, — мрачно пообещал Толик. — И, наверное, третья... Если дойдем.

— Не каркай, — дернула его за руку Галочка.

Наташа помалкивала, жалась поближе к Виктору. Антон снова оглядел всех, сказал незнакомым голосом:

— Предлагаю дальше идти так: мы с Витькой — впереди, за нами — девушки, Толик — замыкающий. Идти будем быстро, а в случае опасности предлагаю драпать со всех ног. Только не назад, а вперед. Возражения есть? Нету возражений. Тогда... — он свинтил и отшвырнул крышку тубуса (тонкий ствол огнемета жидко заблестел на свету), потом снял рюкзак, протянул его Виктору. — Расстегни и держи наготове. И если что — сначала кидай взрывпакет, а потом уже думай. Не бойся, обычных людей здесь не будет. Все. Контрпредложения есть?

Контрпредложений не было.

— Тогда шагом марш, — сказал Антон.

Но шагом не получилось. Потому, что вторая линия обороны была совсем рядом — рукой подать. И будто само небо обрушилось на них внезапной лавиной тошнотворной вони... нет, не просто вони. Это было хуже, чем вонь, это изводило выворачивающим отвращением все органы чувств.

Окружающее вдруг проявило скрытую до сих пор извращенную омерзительность своих очертаний, заныло, заблажило тошнотворными пакостными голосами, сквозь которые еле пробился пронзительный выкрик Антона: «Вперед!»

Антон мчался, не разбирая дороги, оборачивался, свирепо понукал: быстрее, быстрее! И они бежали изо всех сил, спотыкаясь, надсадно дыша, но Галочку и Наташу вскоре пришлось тащить на руках. А песок под ногами брызгал мутной гнойной жижей, и кожа наливалась мерзостной липкостью, и в судорожно исковерканных ртах креп отчетливый вкус рвоты, и с каждым вдохом в ноздри врывалась гнусная вонь, вонь, вонь...

Все кончилось так же внезапно, как и началось.

Они повалились на снова ставший песком песок, и не было у них ни сил, ни мыслей — только лихорадочная знобкая дрожь во всем теле, только неистовые удары, взламывающие изнутри тупой пульсирующей болью грудь и виски, только радужное мельтешение в воспаленных глазах... Первым зашевелился Виктор. Приподнялся, упираясь непослушными руками в шершавый песок, подполз к Наташе, потормошил:

— Ты как? В порядке?

— Кажется... — простонала Наташа, не открывая глаз.

Заговорили, завозились и остальные, понемногу возвращалось к ним умение управлять своим телом. Толик и Галочка уже сидели, опираясь спинами друг о друга, переговариваясь тихо, неслышно для прочих. Антону удалось даже встать (правда, с третьей попытки). Он покачивался на подгибающихся ногах, долго растирал ладонями лицо. Потом сказал — не прохрипел, а сказал, четко и внятно:

— Ребята, надо идти.

Виктор встал на колени, помог Наташе сесть, огляделся. Вокруг зубчатыми горными хребтами громоздились рыжие насыпи комковатой глины. Господи, и куда же это занесла нелегкая? Кратер какой-то...

— Ребята, надо идти, — настойчиво повторил Антон. — Эти две линии были рассчитаны на случайных гуляющих. Мы их прошли. Теперь упыри знают, что мы не просто так шляемся, а прорываемся к центру. С минуты на минуту они возьмутся за нас всерьез. Надо спешить, ребята.

— Дай отдохнуть, — поморщился Толик. — Девушки совсем из сил выбились. Ничего нам твои упыри не сделают, вот они у меня где, твои упыри... — он хлопнул ладонью по гулкому прорезиненному футляру, заговорил снова, и в голосе его была мечтательность. — А все-таки я это здорово придумал, вот. Главное, стоило только мне понять, что корешки, которыми машина упырей врастала в головы Хромого и Кошки — это провода, как сразу все и придумалось. Раз центр передает, значит, должна быть антенна. Раз энергия упырей идет по металлическим проводам (помнишь, Наталья, я тебя допрашивал, как выглядели корешки?), значит, и антенна металлическая, вот. Ка-ак звезданем по этой антенне, да ка-ак пойдет по проводам... Может, и не надолго, но все у них вырубится, все... — он нежно погладил футляр, прижался к нему щекой. — Пятьдесят микрофарад! Семьдесят киловольт! Мечта...

Галочка с легким раздражением одернула будущего супруга:

— Помолчи, хвастун. А если неймется поболтать, то уж лучше объясни, как работает металлоискатель.

Толик покорно принялся объяснять, но Виктор прикрикнул вдруг:

— А ну, тихо! Антон, быстро: о чем ты сейчас думаешь?!

— Об огнемете... — Антон растерянно поморгал, и вдруг понял, уставился на Виктора круглыми глазами. — Считаешь, что потрошат мозги на предмет выяснения наших возможностей?

Виктор закусил губу, кивнул:

— Ага. Я, к примеру, сейчас размышлял об устройстве взрывпакета. Вдумчиво так размышлял, детально. А Наташа — гад буду, если она думала не про кость... Так, Наташ?

Ответа не последовало, потому что Наташи не было рядом. Наташа осторожно и медленно уходила к дальней глинистой гряде.

Виктор вскочил:

— Наташа, вернись!

Она не оглянулась, не замедлила шаг. Только раздраженно отмахнулась: не мешай...

— О, господи! — перепуганный Виктор в три прыжка догнал ее, схватил за плечи, встряхнул. — Что с тобой, что?!

— Да не бойся, глупый, — Наташа коротко глянула ему в глаза, улыбнулась мельком. — Тише, спугнешь...

— Кого?!

— Смотри, — Наташа говорила срывающимся шепотом. — На самом гребне, чуть-чуть левее серого камня — видишь?

Нет, Виктор не видел. То-есть гребень он видел, и камень — растрескавшийся кусок бетона в ржавой путанице арматуры — тоже, но больше не видел ничего.

— Собачка, — сказала Наташа.

Да, действительно... Маленький песик, кудлатенький, рыженький — поэтому, наверное, и не замечал его Виктор на рыжей глине. Острая мордочка, забавные лопушки ушей, хвост уложен на спину кренделем... Симпатичный такой песик, серьезный. Откуда он здесь?

Наташа позвала тихонько:

— Песька, песенька! Иди сюда.

Не шевельнулся песенька, только задергал влажной пуговкой носа да зарычал — негромко, но вполне слышимо, не по размеру как-то.

— Глупый, — Наташа сделала еще несколько осторожных шагов вперед. — Не бойся, маленький. Иди к нам.

Но песик не хотел к ним. Песик отпрянул назад, метнулся туда-сюда по неровному сыпучему гребню (сухая глина шуршащими ручейками потекла из-под его лап) и вдруг вскинул мордочку к выцветшему горячему небу, залаял — тонко, отрывисто, зло. А глина шуршала, струилась по запекшемуся гладкому склону, сильней, все сильней... Не многовато ли для слабеньких лапок крошечной собачки? И вдруг — будто шевельнулись хищные зубчатые изломы глинистого гребня, будто вдруг стало их больше: вспухли, выпятились из-за них, зачернели на фоне неба остроухие головы.

Было тихо — только шорох льющейся глины и частое влажное дыхание множества нетерпеливых пастей, щерящихся там, наверху. А потом по нервам полоснул истошный визг Антона: «Назад, идиоты!!! Витька, назад!!!», и гребень сорвался беснующейся лавиной многоголосого, клокочущего осатанелой яростью лая.

И Виктор не выдержал. Опрометью, волоча растерявшуюся Наташу за шиворот — уж прости, не до нежностей! — кинулся он обратно, к остальным, под защиту антонового огнемета. И свора, увидев спины бегущих, обрушилась вниз по сыпучей крутизне — дикое стремительное месиво рыжей пыли и рыжей шерсти, желтых слюнявых клыков, глаз, полыхающих зеленым племенем зверства...

А Антон надсаживался в яростном крике: «Падайте, кретины! Падайте!» Но Виктор не соображал, что они с Наташей бегут прямо на огнемет и не дают стрелять, а когда сообразил, было уже почти поздно.