ВьЮжная Америка - Романенко Александр Юрьевич. Страница 19

Ночь, музыка, «бабочки»

— Ты довольна, что мы приехали в Эквадор? — спрашиваю Машу.

— Да, здесь лучше, чем в Москве.

Маша не слишком патриотична. Хотя попытка выяснить, чем именно Кито лучше Москвы, ни к чему существенному не привела. Очевидно, для Маши «лучше» — это когда чувствуешь себя лучше. А почему и благодаря чему — неизвестно.

— Мы могли бы сейчас шататься по острову Цейлон, — напоминаю я наши прежние планы. — Ты бы училась одеваться в сари и рисовала на лбу синюю точку.

— Там, наверное, беднее, — отвечает она.

Так, перебрасываясь малозначительными фразами и раздумывая каждый о своем, мы гуляем по ночному Кито, по самому его центру. Уже двенадцатый час, рычат на Сэйс-де-десьембрэ последние автобусы, все стихает, и только музыка из ночных баров наполняет темные улицы.

Музыка в Эквадоре — это прежде всего румба. Впервые я познакомился с румбой в небольшой очереди в кафе. Был час пик, секретарши хлынули из офисов на обед, образуя разноформенные веселые кучки на улицах. В очереди впереди меня о чем-то оживленно болтали несколько девушек в строгих костюмах из ткани в мелкую клеточку. На прилавке у кассы возвышался телевизор. Хозяин кафе, вечно прогуливающийся между столиками (следит за «уровнем благополучия» клиентов), переключил канал, и в зал хлынула румба, бесшабашная, глупая, назойливая, заводная — все сразу. И тут произошло нечто, чему в русском языке нет соответствующих слов: девушки «в клеточку» вдруг начали танцевать. Прямо в очереди. Нет, они не закружились в вальсе и не затряслись в хип-хопе. Румба в своей основе — это ритмичное топтание на одном месте. И вот, пять или шесть девушек самой разной комплекции самозабвенно топчутся с блаженными выражениями лиц. Через минуту они запели:

— Чики-чики-чики-чики-чики-чики-та!

Обедающая публика одобрительно улыбалась, кассирша цвела, как майская роза.

Позже я ловил себя на том, что все меньше удивляюсь танцующим людям. Оборвыши-пацаны, стоя на лужайке с пакетами яблок и мандаринов в руках, эти малыши-торгаши, заслышав румбу из остановившегося неподалеку автомобиля, без всякого раздумья начинают вытаптывать траву, покачивать бедрами и потряхивать плечами. В переполненном потном автобусе придавленный толстыми тетками парень, вместо того чтобы возмущаться и толкаться, прислушивается к динамику в кабине водителя и вдруг начинает петь:

— Ун, дос, трэс! Байле Мари-и-и-а! Ун, дос, трэс!

Поражают и крайний, невообразимый примитивизм текстов, и однообразие мелодий, и яркая реакция слушателей. Румба — в крови эквадорца, и никакой силой ее оттуда не вытравить. Эквадорец ощущает постоянную потребность в румбе примерно так же, как курильщик — потребность в сигарете, ничуть не меньше. Фактически румба звучит везде. Нет в Кито ни единого автобуса, где бы с рассвета до полуночи не надрывался радиоприемник, извергающий румбу. Сами же радиостанции тоже весьма специфичны. Многие из них крутят румбу вообще без комментариев, без новостей и почти без слов. Их передачи состоят только из коммерческой рекламы (примерно семь процентов эфирного времени) и румбы (все остальное).

Только в дни смуты и экономических ожиданий, в дни политического напряжения, которое нередко захватывает внимание китийцев, водители автобусов переключаются на другие станции, где румба занимает не более двух третей эфирного времени и где иногда говорят не только о музыке и футболе.

Если вы останавливаете такси, то будьте совершенно уверены, что, стоит вам захлопнуть дверь, таксист моментально включит радио — румба! Причем, как правило, громко, резко. Я не помню случая, когда бы таксист не пытался развеселить меня румбой. И всякий раз я прошу выключить радио. Таксисты подчиняются, выключают, но после этого всю дорогу смотрят в зеркало заднего вида, изучающе разглядывая меня, пытаясь понять, что же такое ужасное произошло с этим человеком (то есть со мной), в результате чего он отказывается от музыки.

Странно, но ни в Колумбии, ни в Перу, ни в Чили, ни в одной ближайшей стране румбы практически нет. То есть, конечно, есть, но из нее там не делают культа. Я слышал много колумбийской и перуанской музыки. Все это — выраженная в звуке тоска и печаль индейца, завороженно смотрящего на бесконечный мир, тоска по лучшим краям и небесным дворцам. Другие мелодии, другие ритмы, но те же, «русские», близкие нам мысли. Перуанских индейцев можно слушать часами, не надоедает. Чужое, но до терпкости родное. Чилийцы тоже не редкость в Кито, их можно встретить даже в автобусах, с гитарами в руках. В автобусах они всегда поют о любви, но тоже с печалью, с жалобой, с тоской. Трогает. И никакой румбы, ни малейшего следа!

Как и большинство русских людей, я люблю ездить, люблю, когда меня везут куда-то, люблю смотреть в окно и размеренно, в ритм движению, думать о своих делах, о жизни, думать, думать, думать. Прекрасное занятие — ехать и думать. В такси тоже неплохо думается, особенно если путь не близок. Иногда приятно поразмыслить под музыку. Я, например, уважаю итальянцев эпохи Ренессанса. Старинные менуэты для клавесина — тоже замечательный фон для любых здравых мыслей. Но румба… Не идет ни в какое сравнение. В ней есть что-то дьявольское — под звуки румбы мозг отказывается работать напрочь.

Однажды я поставил такой эксперимент: в такси не попросил выключить радио и попытался вспомнить таблицу умножения. И что же? Даже такая железобетонная информация, навсегда вбитая в мою голову кошмарной зубрежкой в начальной школе, вышла из-под моего контроля, и четырежды восемь получалось сорок пять, а семью шесть — восемьдесят один. Через три минуты я запутался окончательно, не сдержался и попросил выключить наконец этот кошмар. О, какой тяжелейший камень свалился с души! Я отчетливо почувствовал, как из моих мозгов испаряется туман, мои мысли становятся яснее и логичнее, и спустя всего четверть часа я вернулся в нормальное состояние.

Однако ночные улицы центра, освещаемые лишь редкими фонарями и яркими окнами магазинов и баров, прекрасно гармонируют с рвущейся из подвальчиков румбой.

Гуляя, мы с Машей сделали еще одно маленькое открытие: китийцы любят выпить. Разумеется, все выпить не дураки, но днем в столице пьяного человека не найти и с огнем, а ночью — пожалуйста, сколько угодно. Правда, все подвыпившие граждане крутятся у дверей баров, в которых они и подвыпили. Из очерченного светового круга, созданного иллюминацией над входом, пьяница выйти не решается — боится ограбления.

Многие здесь серьезно уверены в том, что на пьяного человека обязательно нападут грабители. Откуда им взяться, ума не приложу. Улицы пустынны, кроме баров и кафе, все закрыто, грабить, собственно, некого и нечего. Так или иначе, но грабители на нашем пути не попадались.

Зато мы встретили кое-кого другого. «Ночных бабочек». Честно говоря, просматривая газеты, я понял, что проституция в Кито хорошо развита, ничуть не хуже, чем в Москве. Здесь есть все, что только может вообразить похотливый ум озабоченного мужчины. Хотя явное предпочтение Отдается «клубам», то есть как бы барам и ресторанам, но с «комнатами». Туда приглашают работать девушек любого возраста и на обыкновенных условиях. Впрочем, везде так. А вот об уличных читать не приходилось. Зато довелось увидеть.

Дело происходит следующим образом: мы идем по красивой петляющей улочке, украшенной узорчатыми изгородями и цветущими палисадниками. Туристический район, полночь, прекрасная теплая погода. Темновато. Навстречу нам шагают две девицы. Расстояние еще значительное, девицы понимают, что один из нас мужчина, а второй, который поменьше (Маша была в брюках), — наверное, пацан какой-нибудь. И, не доходя до нас метров тридцать, они синхронно приспускают кофты. Оголяют не только плечи, но и значительно ниже, чтобы у прохожего не оставалось никаких сомнений. Товар предлагается «лицом». Обоим девчонкам лет по шестнадцать, угловатые, худощавые, совсем подростки. Спрос, очевидно, не слишком, в бар не берут — там предпочитают экзотику, кругленьких индианок, специально для туристов.