ВьЮжная Америка - Романенко Александр Юрьевич. Страница 9

К моему удовольствию, в одном из наших кружений по центральным улицам нас прибило волной к игровому залу. Играют там в Нинтендо, через телевизоры. Игры крайне примитивные, восьмибитные, плоские и поразительно однотипные. В нинтендовских игрушках изменяется только графика, фон и персонажи. Все остальное — абсолютно одинаково. Задача играющего — с помощью кнопок на пульте провести своего персонажа через массу препятствий, непрерывно стреляя во все стороны. Такие игры приедаются за две недели на всю жизнь.

Но китийские пацаны давят кнопки с наслаждением. Правда, каждый третий экран занят футболом. Футбол в Южной Америке — особый вид помешательства. Об этом нужно говорить отдельно, в другой книжке, причем вряд ли хватит для такого разговора пятисот страниц. Сказать, что китийцы любят ходить на футбол, — значит не сказать ничего.

Владелец игрового зала удивил меня чрезвычайно низкой ценой — всего лишь восемьсот сукров за час игры, двадцать два цента. Я вышел оттуда несколько удрученным и погряз в мелочных расчетах. Я-то надеялся иметь доллар в час как норму, а здесь — в пять раз меньше. Было над чем поразмыслить. Все мои выкладки, даже с самыми смелыми прибавками и допущениями, приводили к одному и тому же выводу — невыгодно. Разумеется, проигрыша не будет никакого, но и выигрыш слишком уж мал. Что же делать?

В Сингапуре у меня друзья, они плавают в компьютерном бизнесе, как шустрые белые акулы меж кораллами. Что не раз наводило меня на мысль попробовать заняться торговлей компьютерным железом — комплектующими и всяческой электронной периферией. Поэтому я решил прозондировать этот рынок и в Кито.

Первые же компьютерные магазины и компании по продаже оборудования здорово подкосили и это мое стремление. Очень скоро я выяснил, что компьютерный бизнес в Кито совсем дохлый, парк персональных машин составляет чуть более десяти тысяч штук, а новые покупаются с большим трудом. Причем предпочтение отдается не компьютеру как таковому, а надписи на нем, марке. Под эту дудку знаменитые компании сбывают всякий залежалый и морально устаревший товар по фантастическим ценам, нередко втрое дороже, чем в Штатах. Внутреннее железо практически не продается совсем, потому что подавляющее большинство «компьютерщиков» в этой стране понятия не имеет о том, что установлено в корпусе. Компьютерная грамотность в Кито находится на самом низком уровне, и нет никаких предпосылок для ее роста, в чем я со временем имел возможность многократно убедиться.

Итак, сами собой отпали едва родившиеся планы торговли компьютерным железом. Из всех оставшихся мыслей особенно выделялась мысль «фотографическая».

Когда-то давно я уже имел свой фотопавильон. Разумеется, я подчинялся соковыжимательной советской системе бытового обслуживания, но в своей студии чувствовал себя как дома, фактически был единоличным хозяином, не пускал даже уборщицу, предпочитая прибираться собственноручно.

Правда, такое полное владение «делом» имело то следствие, что мне приходилось по две или три ночи в неделю проводить там же, в студии — работы накапливалось по горло и тратить время на дорогу домой я не мог. Но несмотря на некоторые неприятности, в моей памяти остались в основном только добрые воспоминания о фотостудийном периоде моей биографии. Теперь же я снова стоял перед возможностью иметь свою студию, причем свою в прямом смысле этого слова. Отчетность — только перед налоговым бюро. Сам себе барин — что хочу, то ворочу. А так как я давно уже стал компьютерным человеком, то решил совместить обе деятельности воедино — мастерить цифровые фотокомпозиции, в которых в качестве действующего лица участвовал бы сам клиент.

К тому времени у меня был полностью расписан и просчитан список оборудования и материалов, необходимых для реализации такой студии. Недоставало лишь чисто коммерческих величин: «почем» и «скока».

Я забегаю в первый попавшийся художественный фотопавильон на Амазонас. Внутри очень мило, стены отделаны темно-зеленым сукном, мягкие кресла, вишневые столики, большие овальные зеркала. Классическая, одним словом, обстановка. На высоком столе перед приемщицей — образцы фотографий. Я тычу пальцем в яркую фотку малыша — цвет, заказная печать, тринадцать на восемнадцать с белой рамкой, обрез двенадцать на восемнадцать.

— А комо эста (почем)? — спрашиваю.

— Трэйнта, — отвечает.

Трэйнта — это тридцать. Но мое скудное знание испанского вполне допускает, что я Путаю тридцать и тринадцать. Переспрашиваю, рисую пальцем на плексигласе тройку и ноль. Кивает, смеется, берет карандаш и выводит на бумажке большущую тройку (будто бы я не только дурак, но еще и слепой) и такой же огромный ноль.

Я уточняю, за сколько штук они дерут такую фантастическую цифирь.

— Уно! — Она показывает мне свой указательный палец.

— Уно, уно! — Такой же палец демонстрирует перед моим носом еще и зашедший следом за мной посетитель.

— Гр-р-расиас! — Я вылетаю из павильона.

На лице у меня — это я представляю — буря восторга, удивления и неверия в так тяжело навалившееся вдруг счастье. Тридцать! Тридцать тысяч! Восемь баксов!

Моя семья еще не понимает всех размеров удачи и всей щедрости фортуны.

Восемь долларов за одну-единственную фотку тринадцать на восемнадцать! Мои мозги какое-то время отказываются признавать реальность этого факта, но я заставляю их работать и хватаюсь за расчеты.

Результирующие числа греют душу. Конечно же я охлаждаю свой пыл и произвожу жестокое деление на два, после чего отсекаю еще и двадцать пять процентов местного налога. Но даже после этой кровавой хирургии доллары так и прыгают перед глазами. Их много. Ну, не то чтобы очень, но в России павильонному фотографу такие заработки и не снятся. Разве что на выезде когда-никогда перепадет вкусненький кусочек. Я же не люблю выезды, я хочу сидеть за столом и творить.

Вот оно, решение. Да, решено. К черту компьютеры! Да здравствует фотография! Конкуренты? Фиговое масло им под нос, этим конкурентам! Они только и научились, что более-менее правильно ставить пару софитов и вовремя щелкать затвором, а я — компьютерный фотограф. У меня будут колоссальные композиции с диким зверьем, три десятка потрясающих композиций, цены ниже обычных, пластиковая оболочка на каждой фотографии, формат вдвое больше, срок исполнения в пять раз короче! Я им еще покажу, как надо работать!

Вот в таком настроении я пребываю до самого вечера. Мне хочется поделиться моей радостью со всеми вокруг и жать честные смуглые руки каждому встречному индейцу. Под конец мы закатываемся в веселенькое кафе напротив американского книжного магазина, где я надираюсь солеными коктейлями с настоящей мексиканской текилой и в состоянии, близком к оперному (то есть еще немного, и я начну петь), возвращаюсь в родной номер. Уверен, что до самого утра я дрых в постели с идиотски счастливой улыбочкой на физиономии.

На следующий день мы наконец-то покупаем карту города, длинненькую синенькую книжицу, которую мы то и дело разворачиваем на ветру, как знамя затерявшегося в переулках полка. Вид человека с картой настраивает прохожих на благодушное настроение. Нам с удовольствием помогают и подсказывают, но, как выясняется, картографы из китийцев никудышные: большинство доброхотов так и не разобрались в чертежах и планах собственного города и потому предпочитали показывать верное направление самым надежным способом — вытянутой рукой. При этом они громко декламируют названия улиц, что в свою очередь как сильнейший магнит притягивает мальчишек с ранцами на спинах. Мальчишки, как и везде на этой планете, тянутся к любому происшествию, тем более если в нем участвуют иностранцы.

Мы выходим на Дьес-де-агосто, то есть улицу Десятого августа. В Кито много подобных названий. Карта города так и пестрит историческими датами, очень легко запутаться в цифрах и месяцах. Такая ошибка при недосмотре может привести к тому, что таксист завезет вас в совершенно неведомый район, где вы не увидите ни одного знакомого ориентира. Между тем такси в Кито — недешево.