ВьЮжная Америка - Романенко Александр Юрьевич. Страница 6

Автобус петляет по пригородным поселкам, ныряет в какие-то глубины, взбирается на крутые подъемы. Поселки ничем не отличаются от периферийных районов столицы. В них, видимо, так же, как и в подмосковных городах, живут столичные работники. Здесь они спят.

В Центре Мира мы вышли на несколько минут, до следующего автобуса (наш автобус уехал на обед). Захотелось пройтись, размяться. Подставка с шариком нас не волновала. Куда больше интересен базар для туристов. Разумеется, мы ничего не покупаем — во-первых, нам не надо, а во-вторых, здесь завышенные цены. Да и качество товаров низкое, тяп-ляп. Туристу, конечно, и так сойдет. Впрочем, американцы тоже не болваны, покупают мало, больше глазеют. Их нисколько не смущает приставучесть продавцов, они спокойно, с добродушными улыбочками выслушивают англо-индейское лепетание разодетых в рубахи индианок. И вертят в руках статуэточки, ремешочки, кошелечки. Вертят, мнут, царапают ногтями и… ничего не покупают.

А я в это время наблюдаю сценку: бездомная черная псина лижет поливочный кран на клумбе. Жарко. Рядом сидит индейская детвора, все очень маленькие, года по два или три. Они смотрят на пса. Наконец старший пацан не выдерживает, потягивается, кряхтит (очевидно, подражая взрослым), поднимается и, покачиваясь из стороны в сторону, подходит к собаке. Та отскакивает. Парнишка долго ждет ее возвращения. Она осторожно подкрадывается поближе. Тогда малыш крутит ручку крана, вода наполняет ямку, течет по земле ручейком. Достаточно, кран завернут. Но малыш не отходит ни на шаг — он добивается понимания. Псина вынуждена подойти еще ближе. В конце концов собака пьет воду у самых его ног. Малыш торжествует.

Мы едем обратно, всю дорогу говорим о делах: о визах и адвокатах. Я увлекаюсь этой темой и почти не смотрю по сторонам. Вскоре мы сходимся на том, что неплохо бы перекусить. Но только не гамбургерами.

Неподалеку от гамбургерной, на авеню Колон (по-русски говоря, улица Колумба), сразу за магазином подержанных автомобилей, находим кафе с алмуэрзо.

Что такое алмуэрзо? В переводе — просто обед. Но на самом деле это предмет, достойный изумления. Дело в том, что алмуэрзо традиционно очень дешев, до такой степени, что остается только удивляться. В центре Кито в то время, когда курс доллара был три шестьсот, приличный алмуэрзо стоил всего пять тысяч, то есть один доллар тридцать восемь центов. В такой алмуэрзо входит большая тарелка наваристого мясного супа, необъятная порция ребрышек или курятины (курятины хоть и не много, но зато гора риса, отварные бобы, какие-то овощи, зелень, приправы, подлива и прочее), маленькое пирожное или желе, стакан натурального (без воды) фруктового сока. Еще подают вазочки с острым луковым соусом. А также салфетки и настоящие, не алюминиевые ножи, вилки и ложки. Если съесть весь алмуэрзо, то можно надорвать желудок. Уплетая подобные обеды, я иногда вспоминал, что один лишь стакан такого же сока в Сингапуре оценивается в четыре местных доллара, то есть в три «зеленых», а в Москве стакан только что выдавленного сока папайи доступен исключительно богачам.

Правда, не во всякое кафе, где на двери написано «алмуэрзо», следует входить. Есть в городе такие забегаловки, где готовят мало, клиентов тоже мало, и там вполне могут подсунуть вчерашнее. Большое кафе — гарантия, что все свежее. Получить доказательство свежести очень просто — в больших кафе алмуэрзо дают только до трех дня, после чего дешевые блюда заканчиваются и вам предложат обеды от пяти долларов и выше.

Исключение в основном составляют китайские кафе, где ассортимент никак не меняется в течение суток. В недорогих китайских кафе порции вдвое больше, чем в обычных кафе-алмуэрзо, но вкусными эти блюда не назовешь. Я думаю, все дело в том, что китайцам пришлось долго подгонять свою мудреную кухню под местные запросы и привычки. В результате таких упрощений и выхолащиваний китайская стряпня сильно проигрывает традиционной европейской и оригинальной индейской. Но в хороших ресторанах китайцы готовят по-настоящему, разве что исключают из меню наиболее неприемлемое, совсем уж непонятное местному населению.

В том кафе, куда мы зашли пообедать, хозяин оказался настоящим индусом, не индейцем. Толстый, добродушный, исполненный счастья при виде всякого входящего в его заведение посетителя. Он подскочил к нашему столику и сам предложил алмуэрзо, стараясь привлечь нас именно дешевизной, повторив несколько раз волшебную фразу «синко миль» — пять тысяч.

Разговорник я забыл в отеле, но индус затараторил по-английски. Он размахивал руками и кричал через весь зал своим официантам, а жующая ребрышки публика оборачивалась. Нас обслужили в два счета, но мы неожиданно (для официантов) попросили хлеба. Наивное желание: хлеба в кафе-алмуэрзо никогда не держат. Но индус распорядился и на этот счет, и мальчишка из обслуги выбежал на улицу. Позже я понял, что до ближайшей булочной он пробежал несколько кварталов. Не велик подвиг, конечно, но все-таки. Тем более что за обед мы заплатили ровно пятнадцать тысяч, три по пять, а «на чай» с нас не взяли ничего, кроме сэнк ю вери мач.

Лотерея, сукры и охрана

Вяло прогуливаясь после обеда, я вспомнил, что хорошо бы обменять долларов пятьдесят на всякий случай — наличность в кармане уменьшилась до неприличных размеров. В этот момент в мои уши влетел трескучий душераздирающий вопль:

— Лотэр-ри-и-и-йя!!! Фуэга манья-а-ана!!!

Крошечная старушенция в шляпе, с головы до ног обмотанная платками, визжала препротивнейшим голосом на всю улицу, предлагая лотерейные билеты.

«Фуэга маньяна» — искаженное выражение «играет завтра». Эквадорская лотерея — это квадратик металлизированного картона, покрытый разноцветными рисунками и посулами миллионов. Очевидно, лотерея электронная, ее результаты публикуются в вечерних выпусках газет ежедневно, ежедневно же проходят и тиражи.

Выигрышей, как я понял, очень мало, но деньги обещаются очень большие, вплоть до миллиарда (не долларов, конечно).

Очень скоро мы убедились, что торговля лотерейный ми билетами находится целиком в руках индейцев. Не знаю, можно ли в этом случае говорить о мафии, но вполне вероятно, что нечто подобное здесь есть. Однако самое примечательное в лотерейном бизнесе — голоса торговцев. Если подойти к этой индианке и спокойно спросить ее о чем-либо, касающемся хотя бы той же лотереи, она ответит вам обыкновенным женским голосом. Но стоит ей закричать «лотэрия, фуэга маньяна», как вашу душу наполнит отвращение и вам неудержимо захочется заткнуть уши. Слезливый, ноющий, скрипучий вопль! Очевидно, вопль этот в индейской среде считается профессиональным, так как подражают ему все торговцы билетами без исключения, и старые и молодые, и даже пятилетняя девочка заголосит так противно, что вы поразитесь и не поверите ни своим глазам, ни своим ушам.

Еще один нервно-паралитический звук издают игральные автоматы.

В Кито много китайцев-бизнесменов. Кроме кафе и ресторанов нетрудно найти китайские магазины, торгующие в основном китайскими же товарами, то есть всем, чем угодно, от авторучек до холодильников. Китайцы, как правило, живут огромными кланами и, видимо, поэтому никогда не бывают в убытке, перебрасывая капитал внутри клана с одного дела на другое. И в некий прекрасный день они привезли откуда-то как минимум сотню подержанных автоматов — красных шкафов, наполненных мягкими пестрыми игрушками. Всего за тысячу можно попытать счастья и выудить плюшевого цыпленка или крокодильчика.

Все бы ничего, но автоматы непрерывно извергают музыку. Если это можно назвать музыкой. «Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля, ля-ля». Безостановочно, громко, навязчиво, с деланной веселостью и дешевым задором.

Весь центр города — в автоматах. На каждом углу, в каждом сколько-нибудь притягательном магазине, почти во всех кафе: «Тра-ля-ля-ля». Бесконечно. И у всех автоматов мелодия одна и та же, ни намека на разнообразие.