Клеопатра. (Другой перевод) - Хаггард Генри Райдер. Страница 24

Рассмотрев все это за какой-то миг, я взглянул на лицо – лицо той, которая соблазнила Цезаря, погубила Египет и которой суждено было в будущем отдать Октавиану власть над миром. Я увидел безупречные греческие черты: округлый подбородок, пухлые изогнутые губы, точеные крылья носа, похожие на изящные раковины тонкие, совершенной формы уши. Я увидел низкий широкий, гладкий, как мрамор, красивый лоб, кудрявые темные волосы, струящиеся тяжелыми волнами и сверкающие на солнце, полукруглые брови и длинные загнутые ресницы. Она предстала предо мной во всей пышности своей царственной красоты и величия. Ее изумительные глаза, цвета кипрской фиалки, горели. Эти спокойные очи, казалось, были наполнены тайной, непостижимой как ночь в пустыне, как переменчивая ночь, которая то проясняется, то вновь сгущается, то озаряется неожиданными вспышками света, рожденного в звездных глубинах неба. Это чудо я заметил сразу, хотя и не умею описать его достойно. Но с первого же взгляда я понял и то, что сила Клеопатры заключалась больше не в ее несравненной красоте, а в том лучезарном сиянии ее горячей, неукротимой души, которое пробивается сквозь телесную оболочку. Ибо была она подобна живому пламени, и подобных ей женщин не было и никогда не будет на земле. Даже когда она погружалась в задумчивость, сквозь нее светил огонь ее пылкого сердца и озарял ее. Но когда она пробуждалась, из очей ее вырывались молнии, а на устах начинала играть сладостная музыка речи!.. Нет, не найдется слов, достойных, чтобы описать Клеопатру. Величественная красота, дарованная женщине, соединилась в ней с мудростью, которую мужчины отвоевали у небес. Но с этой красотой и с этой мудростью уживалось то великое, поистине демоническое зло, которое, не зная страха и презирая любые человеческие законы, играет империями и, улыбаясь, в угоду своим желаниям проливает реки крови. Все это слилось, сплелось в ее душе. Эта смесь и делала ее той Клеопатрой, которую ни один смертный не в силах описать, ни один мужчина не может покорить и ни один мужчина, который хоть однажды ее увидел, уже не забудет никогда. Ее сравнивали с Духом Бури, называли прекрасной, как гроза, и беспощадной, как чума, но все же с сердцем женщины. А о деяниях ее известно всем. Горе этому миру, если на него еще раз падет такое проклятие, если в нем родится еще одна такая женщина!

Когда Клеопатра немного наклонилась вперед, пытаясь понять причину поднявшейся суматохи, наши взгляды на миг встретились. Поначалу ее глаза казались мрачными, темными, как будто они видели нечто такое, чего не осознавал разум. Но потом они вдруг словно ожили, и даже цвет их переменился, как меняется цвет моря, когда по нему проходят волны. Сначала в них появился гнев, потом рассеянное внимание, а после того как она увидела на земле тело поверженного мной нубийца и узнала в нем того самого знаменитого гладиатора, мне кажется, в них появилось некое подобие удивления. По крайней мере взгляд ее смягчился, хотя выражение лица ничуть не изменилось. Но тот, кто хотел прочитать мысли Клеопатры, должен был смотреть ей в глаза, ибо лик ее почти никогда не менялся. Повернувшись, она что-то промолвила своим стражам. Те выступили вперед и подвели меня к царской колеснице. Толпа затихла в мертвом молчании, ожидая моей немедленной казни.

Оказавшись лицом к лицу с Клеопатрой, я сложил на груди руки. Хоть меня и поразила ее ослепительная красота, в душе я ненавидел ее, эту смертную женщину, посмевшую обрядиться в костюм Исиды, эту захватчицу, занимающую принадлежащий мне по праву трон, эту распутницу, расточающую богатство Египта на золотые колесницы и благовония. Окинув меня взглядом, она заговорила своим звучным грудным голосом на языке страны Кемет, который она единственная из всех Лагидов великолепно знала.

– Я вижу, ты египтянин. Кто ты и чем занимаешься? И как смеешь ты избивать моего раба, который расчищал мне путь по улицам моего города?

– Кто я? Меня зовут Гармахис, – бесстрашно ответил я. – Я астролог, приемный сын верховного жреца храма Сети и правителя города Абидос. Сюда я прибыл в поисках счастья. Твоего раба, о царица, я избил за то, что он ударил дубинкой невинную женщину. Это все подтвердят, спроси народ, лгу я или говорю правду, царица Египта.

– Гармахис, – задумчиво повторила она. – Благородное имя, и вид у тебя благородного человека, да и внешность и манеры аристократа.

Потом она подозвала солдата, который видел, что произошло, и выслушала его рассказ. Солдат рассказал все, как было, потому что после моей победы над нубийцем, должно быть, проникся ко мне расположением. Затем она обратилась к девушке, которая стояла рядом с ней с опахалом. Девушка – с кудрявыми волосами и робкими темными глазами, очень красивая – что-то ответила, и Клеопатра велела подвести раба. Солдаты привели великана, который уже снова мог дышать, и женщину, которую он ударил дубинкой.

– Трусливый пес! – произнесла она тем же звучным грудным голосом. – Ты не побоялся ударить слабую женщину, но как трус был побежден этим молодым человеком. Он оказался сильнее тебя, и ты сдался, презренный. Я научу тебя вежливости. Сейчас ты получишь хороший урок. Отныне, чтобы ударить женщину, тебе придется воспользоваться только левой рукой. Эй, стража, схватите этого чернокожего раба и отрубите ему правую руку.

Отдав приказ, она откинулась на сиденье своей золотой колесницы, и глаза ее будто снова заволокло тучами. Стражники схватили нубийца и, не обращая внимания на его отчаянные вопли и мольбы о милосердии, отрубили ему правую руку мечом на деревянном помосте, после чего куда-то утащили под его громкие стоны. После этого процессия продолжила путь. Когда колесница тронулась с места, красивая девушка с опахалом обернулась, посмотрела на меня и улыбнулась, точно чему-то радуясь, что меня несколько удивило.

Люди вокруг весело зашумели, стали поздравлять меня и шутить, что теперь меня пригласят во дворец и скоро сделают придворным астрологом, но мы с дядей при первой же возможности поспешили уйти. Всю дорогу он ругал меня за несдержанность и безрассудство, однако, когда мы оказались дома, признался, что гордится мной, обнял, радуясь тому, что я так легко победил гиганта и не пострадал.

Глава II

О появлении Хармионы и о гневе Сепа

Вечером того же дня, когда мы ужинали, в дом постучали. Дверь открыли, и вошла женщина, закутанная с ног до головы в большое темное покрывало так, что лица ее почти не было видно.

Когда мой дядя поднялся, женщина сразу же произнесла пароль.

– Я пришла, дядя, – произнесла она чистым красивым голосом. – Хотя, сказать правду, сбежать с празднества, когда во дворце такое торжество, было не так-то просто. Но я сказала царице, что у меня от солнца и шума на улице заболела голова, так что она меня отпустила.

– Хорошо, – ответил он. – Сбрось покрывало, здесь ты в безопасности.

Устало вздохнув, она расстегнула застежку. Когда покрывало соскользнуло с нее, я увидел ту самую красавицу, которая стояла в колеснице с опахалом рядом с Клеопатрой. Сейчас она показалась мне еще красивее, да и греческое одеяние ее подчеркивало стройность юного хрупкого тела. Пышные волосы ее, спускавшиеся на плечи сотнями тонких буйных завитушек, были перехвачены золотым обручем, на ногах у нее были сандалии тоже с золотыми застежками. Ее щеки с ямочками алели, точно распустившийся цветок, а мягкие темные глаза были скромно опущены вниз, хотя на устах ее играла улыбка.

Когда дядя увидел ее наряд, лицо его омрачилось.

– Почему ты в таком виде, Хармиона? – строго спросил он. – Разве одежда, которую дала тебе мать, для тебя недостаточно хороша? Сейчас не время и не место думать о женском кокетстве, о нарядах. Ты здесь не для того, чтобы на тебя обращали внимание, чтобы покорять сердца мужчин.

– Не беспокойся, дядя, напрасно ты сердишься, – ласково ответила она. – Ты просто не знаешь: та, которой я служу, запрещает нам носить при дворе нашу египетскую одежду, потому что это не модно. Если бы я так оделась, я бы вызвала подозрения. К тому же я очень спешила.