На грани жизни и смерти - Паниев Николай Александрович. Страница 20

Полковник Сиволап спускался в подземелье по темной лестнице. За ним следовали Кучеренко со своими помощниками.

— Кто идет? — окликнул их часовой.

— Свои, — немного помешкав, отозвался полковник.

— Пароль! — сказал часовой.

— Ласточкино гнездо. — Голос полковника прозвучал глухо, неуверенно.

Часовой недоумевающе смотрел на полковника, делавшего ему какие-то непонятные знаки... Полковник, видя, что тот не понимает, что от него хотят, вырвал у часового винтовку и прикладом разбил лампочку, струившую тусклый свет. Кто-то вскрикнул, послышался топот ног, возня. После ожесточенной короткой схватки в кромешной темноте раздался голос Кучеренко:

— Не слушаетесь, господин полковник, не слушаетесь. Вот и досталось вам.

Когда зажгли фонарь «летучая мышь», Кучеренко не смог удержать улыбку: Сиволап лежал на полу, а часовой сидел на нем верхом, крепко вцепившись руками в его горло.

— Вот до чего довело ваше гримасничанье! — ворчал Кучеренко.

— А вы... вы кто такие? — спросил обескураженный часовой.

— Мы друзья господина полковника, — усмехнулся Кучеренко, — и просим побыстрее открыть дверь. Ну живо! — уже строго сказал он.

Проникнув в камеру, Кучеренко поторопил арестованных:

— Быстрее, товарищи!

Балев поинтересовался:

— А как там пиф-паф?

— Пьет с певицей шампанское за ваше здоровье.

Полковник Сиволап готов был рвать на себе волосы с досады.

— Этот... француз тоже... ваш?

— Нас больше, чем вы предполагаете, господин полковник, — ответил Кучеренко.

После этих слов полковник совсем сник.

— Убивать будете? — прохрипел он.

— Нет, зачем же... лишний шум. Просто перемена... декораций, — ответил Кучеренко.

Полковника и часового водворили в камеру. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. На прощание Кучеренко сказал:

— Скоро сам генерал Покровский пожалует к вам на свидание. Вот с ним и объясняйтесь. Как с вами поступить — его дело. Кстати, горячий привет опытнейшему контрразведчику. А пока советую сидеть смирно, ласточкино гнездо. И выбрали же пароль! Ласточкино гнездо. Романтики-комедианты.

* * *

Бланше и Маша Нежданова встретили Кучеренко у выхода из особняка, и вся группа торопливо спустилась к лодке, укрытой в скалах.

Жорж Бланше и Сюзан Легранж отошли в сторонку. Бланше, нежно обняв Сюзан, сказал по-французски:

— Как мне хочется взять тебя в Париж!

— Сейчас я нужна здесь, — стараясь держаться спокойно, промолвила Сюзан.

— Если бы все так понимали значение русской революции...

— Рано или поздно... поймут. А пока надо агитировать французских солдат и моряков.

— Будь осторожна, Сюзан.

— Слушаюсь, месье Пикар, — улыбнулась девушка.

* * *

Капитан Агапов вошел в кабинет генерала Покровского.

— Разрешите, ваше превосходительство? — спросил он, зная, что его появлению здесь будут рады.

— А-а, сам красный командир пожаловал, — с нарочитой строгостью произнес Покровский. — Ну-с, не обожгло красное солнце?

Покровский протянул гостю руку, по привычке взглянул ему в лицо цепким взглядом. Один из тех, кому генерал Покровский особенно доверял, побывал у красных, служил в армии, сколоченной большевиками. А теперь вот бежал оттуда и прибыл к нему. Агапов прекрасно знает, что с Покровским шутки плохи. Никому еще не удалось перехитрить его. Нет, Агапов не станет играть в кошки-мышки с Покровским. Капитан не боится риска: либо пан, либо пропал. Он признает только открытый бой, честный поединок. Покровскому все это прекрасно известно. И все же... И все же надо быть осторожным. Не показывать вида, что существует подозрение, чтобы не отпугнуть. Надо постараться приблизить к себе этого толкового, честного русского офицера. Генерал заговорил, делая вид, что выкладывает на стол свои карты:

— Об эмоциях и воспоминаниях потом, Александр Кузьмич. Для нашей контрразведки вы, как сами изволите понимать... меченая карта. Вот так-то-с, дорогой капитан. Что делать? Закон наших джунглей. Побывал под лучами красного солнца, в наши джунгли уже ни-ни. Но вас, мой друг, высоко ценит наш высокочтимый и обожаемый барон Врангель. Он вас принял, по-отечески обласкал и простил. Что ж, нам негоже перечить начальству. В боях с красными вы, надеюсь, оправдаете доверие... России. Да, именно России, господин капитан, ибо здесь, в Крыму, решается судьба России. Быть ей или не быть. Разумеется, я имею в виду нашу Россию, а не большевистскую. Прошу извинить за такой... демарш, как вы понимаете, я вам выкладываю все начистоту, по-дружески... Мы с вами люди военные, не привыкли к реверансам, нам ошибаться не положено.

Покровский, бросив на стол две фотокарточки, продолжал:

— Вот каких птичек приходится вылавливать, ставить к стенке. Из самого Питера прилетели. Случайно не встречались с ними... там, Александр Кузьмич?

Агапов взглянул на фотографии Балева и Василия.

— Встречался. Этот болгарин... у вас?

— В клетке, — самодовольно ответил Покровский.

— Что их ждет?

— К сожалению, здесь не мы определяем меру наказания. Но красные лазутчики отправятся на тот свет, это ясно, как божий день. Ими интересуются оккупационные власти. Даже важные заморские птицы.

Покровский бросил на стол снимок французского гостя. Агапов смотрел на фотографию, мучительно вспоминая, где он видел это лицо или похожее на это... Вспомнился день, когда питерские анархисты совершили провокационное нападение на «жрецов Мельпомены». Тогда похожий на этого француза иностранец, вернее тоже француз, был с большевиками. Как же, как же! Помнится, он то и дело твердил «пиф-паф», «пиф-паф». Вспомнив это, Агапов невольно произнес вслух:

— Пиф-паф.

Покровский удивленно поднял брови.

— Да, если это пиф-паф, то знаю его, — сказал Агапов.

— Встречали? — Покровский насторожился.

— В Петрограде. Тоже схватили?

— Его... француза? — Покровский, заподозрив неладное, привстал. — Кто он такой?

— Если вы схватили того, кого я встречал, то правильно сделали, — не понимая, в чем дело, сказал Агапов.

— Кто он? — взревел Покровский.

— Должно быть, коммунист. Он друг этих...

И Агапов ткнул пальцем в фотографии Балева и Василия.

Покровский дрожащими руками пытался снять телефонную трубку.

— Где он? — спросил Агапов.

Генерал наконец-то поднес телефонную трубку к уху.

— Срочно в особняк! — задыхаясь, приказал он. — Взять всех... Этого француза, офицера, всех, всех живыми или мертвыми!

Трубка упала на пол. Агапов налил .в стакан воды, подал Покровскому.

— Что случилось? Где этот француз? — опять поинтересовался он.

— Он беседует с этими, — с трудом выговорил Покровский, показывая глазами на фотографии арестованных.

Генерал как ужаленный вскочил с места, смахнул фотографии со стола и крикнул:

— Нет, они от меня не уйдут! Своими руками расстреляю, как собак...

* * *

Подручные Покровского стремглав спустились в подвал, где находились арестованные. В камере смертников они обнаружили не агентов разведки красных, а полковника Сиволапа и часового. Это произвело ошеломляющее впечатление. В камере за закрытой на тяжелый замок железной дверью сидел не кто иной, как полковник белой контрразведки — правая рука самого генерала Покровского, — бледный, взлохмаченный, с безумными глазами. Из темного угла зверем смотрел низколобый часовой — безоружный, непонятно как очутившийся здесь. Сколько продолжалась бы эта немая сцена в камере смертников, никто из присутствующих не мог сказать, если бы не появление генерала Покровского, который ворвался в камеру и, уставившись на полковника Сиволапа, рявкнул: