На грани жизни и смерти - Паниев Николай Александрович. Страница 17

— Шестьдесят тысяч? Франков?

— Долларов!

Леопольд, побледнев, бессильно опустился в кресло.

* * *

На рассвете Христо и Василий, как было условлено, встретились во дворе угольного склада у самого входа на пирс, который строго охранялся. Из запыленного окна склада была хорошо видна «Надежда».

Василий высказал предположение:

— Ремонтников на корабль не пустила охрана. Яснее ясного, что не для ремонта здесь торчат.

— Все наши сомнения должен рассеять Спас, — задумчиво произнес Балев. — Вот только приведет его Тигран или нет?

— Тигран тебе хоть самого капитана приведет! — убежденно произнес Василий.

— Интересно, какой он...

— Кто, капитан?

— Да нет! Я о Спасе. Как поведет себя? В девятьсот пятом наши люди вели себя достойно. Мы в Болгарии тогда еще не знали, что такое революция. А теперь... Солдатское восстание под Софией подавили совсем недавно. Такое не проходит бесследно. Нет, брат, «Надежда» не будет стрелять. Не будет! Потому что это и наша революция. После вас поднимемся мы.

— Идут! — воскликнул Василий, показывая на окно.

По пирсу шел Тигран, а за ним на почтительном расстоянии высокий моложавый моряк в офицерской форме.

Балев и Василий делали вид, будто заняты работой на угольном складе. Тигран остался у ворот на страже. Болгарский моряк вошел в помещение, внимательно разглядывая тех, с кем его друг Ангел просил встретиться, предупредив, что один из них был соотечественником. Казалось, Балева невозможно узнать в «гриме». Но болгарский моряк дал понять, что узнал его.

— Выходит, что в военно-воздушных силах его величества царя болгарского кормили лучше? — спросил он, продолжая внимательно разглядывать Балева.

— Борода всегда худит, — улыбнулся Христо и вплотную подошел к моряку. — А офицеры военно-морских сил идут вверх? Вижу еще одну звездочку.

— Стало быть, это мы. Живые и невредимые. Ты — это...

— Не запамятовал?

— Нет. Но не буду называть. Свое имя носишь под этой... робой? Ну а я...

— Ты на виду, старший лейтенант Спас Спасов.

— Это и твоя революция?

— Вопрос поставлен ребром. Моим вопросом все тебе станет ясно, Спас. Ты будешь стрелять в революцию?

— Ты хочешь, чтобы я помешал? Что я должен делать конкретно?

— Кто капитан?

— Собака.

— А если арестовать? Как на «Потемкине».

— Нашу старушку потопят, а нас расстреляют союзники. Если не здесь, то в отчем крае.

— Варна вас встретит красными знаменами, цветами, поцелуями...

— Романтика!

— Романтику делают люди. Сегодня наша с тобой романтика, Спас, встать грудью за революцию братушек.

— Мы как щепки в бурных водах.

— Нет, вы не одиноки, брат мой. Это я тебе говорю от имени двух братских партий. Нашей. И русской. «Надежда» должна восстать. Понимаешь, Спас? Весь мир узнает, что болгарский крейсер на стороне русской революции.

— И как ты это себе представляешь?

— А вот это другое дело. Для этого и встретились. Давай обмозгуем вместе.

Через несколько минут Спасов вышел из угольного склада. Тигран встретил его болгарским словом:

— Добре?

— Много добре, дорогой товарищ.

— Точно така.

— О, слова моего друга-летчика имеют крылья?

Балев и Вася смотрели в окно. Болгарин уверенно сказал:

— Такой ремонт закатим, дорогой Вася, что «Надежда»...

Вдруг послышался грозный окрик:

— Руки вверх!

Василий успел куском угля разбить стекло в окне, чтобы привлечь внимание Тиграна и Спаса. На него навалились несколько человек, повалили на землю... Балев схватился было за револьвер, но его сбили с ног.

Тигран, услышав шум разбитого стекла, спрятался за грудой ящиков и сделал Спасу знак, чтобы тот спешил к «Надежде».

— Обыскать! — приказал старший.

Агенты принялись обыскивать арестованных. В кармане у Балева, который отчаянно сопротивлялся, удалось обнаружить лист бумаги. Старший быстро пробежал ее глазами:

— Все ясно. Интересуетесь «Надеждой»?

Он подал знак, и несколько агентов, выбежав на пирс, бросились за Спасом. Тигран, выскочив из своего укрытия, открыл стрельбу... Двое преследователей упали, скошенные пулями, а остальные кинулись к Тиграну. Вдруг один из них обернулся и стал целиться в Спаса. Болгарину грозила неминуемая гибель. Тигран, выбежав на середину пирса, выстрелил в преследователя и тут же рухнул на землю.

Спас вбежал по трапу на палубу. Его окружили болгарские моряки. На «Надежде» поднялась тревога. Человек пятнадцать матросов с «Надежды» во главе со Спасом подбежали к складу, но натолкнулись на цепь карателей. Из угольного склада вывели арестованных. Руки у обоих были связаны за спиной. Они шли, оглядываясь по сторонам. Балев увидел болгарских моряков и громко крикнул на родном языке:

— Товарищи! Я болгарин. Советская Россия — наш друг!

Старший подбежал к Балеву и рявкнул:

— Замолчать!

И поднял руку для удара, но под взглядом Балева не сделал этого. Балев сказал отчетливо и громко, чтобы все слышали:

— Болгары не будут стрелять в Советскую Россию!

* * *

Пчелинцев и Дина стояли перед зданием Мариинки. Пчелинцев грустно сказал:

— Погиб Тигран, погиб как герой. А Балев и Василий в лапах самого Покровского. Вся надежда на одного человека. Если у него ничего не выйдет, тогда просто не знаю. Трудно, очень трудно рассчитывать на спасение.

— Операция провалилась?

— Как тебе сказать. Сама операция... нет. Экипаж «Надежды» восстал. Болгарские моряки арестованы. Есть среди них и офицеры. Это симптом, скажу я тебе. Да еще какой! А вот наши ребята...

Из театра вышел Павел, крепко обнялся с Пчелинцевым.

— Ну, комиссар оперы и балета, пошли, — сказал Пчелинцев.

— Подождем одного... товарища, — загадочно предложил Павел.

Пчелинцев удивленно взглянул на Дину. Из театра выбежала стайка ребят с сумками в руках, среди них был Тимка. Он бросился к своим взрослым друзьям.

— Будущий солист балета, — представил Павел Тимку. — Узнаешь питерского Гавроша?

— Ого! Я вижу, вы делаете большие дела! — воскликнул Пчелинцев.

* * *

В поле зрения контрразведок англо-французского оккупационного командования оказался болгарский крейсер «Надежда». К этому «интересу» присоединилась служба генерала Покровского. За несколько дней до инцидента в угольном складе Покровский встречался с одним из руководителей французской контрразведки в Севастополе полковником Пьером Леманом, еще не старым, с седой бородкой и коротко постриженными усами, которые делали похожим его на «матерого волка». Француз держался самоуверенно и дерзко, острый, колючий взгляд словно пронизывал собеседника. Обрюзгший, с брюшком, стареющий и порядком уставший Покровский недолюбливал его, но не мог не считаться с этим высоким чином во французской контрразведке, который имел большой вес в оккупированном Севастополе.

— Вы имеете представление, господин полковник, что это за болгарская посудина? — спросил Покровский.

Француз посмотрел в упор на своего собеседника и серьезно ответил, акцентируя на слове «крейсер»:

— Крейсер, болгарский крейсер «Надежда» — модель образца 1887 года, действительно находится несколько в сомнительном техническом состоянии, как находится в сомнительном состоянии и его экипаж.

— Господину полковнику должно быть известно, что болгары видят в нас, русских, своих братьев. Их свобода завоевана той Россией, которая сейчас сражается с большевиками. Россия в их глазах — это одно, большевики — другое.

— Нужно смотреть на положение в России, да и в Болгарии реально, господин генерал. Большевики — это тоже... Россия. — Леман закурил длинную сигарету. — Хотите коньяк? Кстати, вы Ленина читаете?