Сталинъюгенд - Кирпичников Алексей Феликсович. Страница 16

* * *

Среднего роста, плотный, даже чуть упитанный парень с круглым, улыбчивым и бесхитростным лицом – Лёня Барабанов был антиподом Арманда. На голове у него темнела густая шапка волос, зачёсанных на пробор. Доверчивость и простодушие не мешали Лёньке уметь постоять за себя, а непоседливость приводила к тому, что он мгновенно терял интерес к любому малодинамичному процессу и начинал тянуть друзей заняться чем?нибудь деятельным. Лёня страстно влюбился в одноклассницу и соседку по двору Ирочку Бусалову – дочку главврача страны, начальника лечсанупра Кремля Алексея Бусалова. Эта влюблённость вызывала сильные переживания: Ира охотно общалась с ним, дружила, но видела в Барабане лишь товарища, никак не отвечая на раннее мальчишеское чувство. Как и большинство ровесников, Лёня обожал технику. Учился – неважно, по причине безалаберности. Одиночества не терпел. Поэтому с радостью записался в тайное общество и признал лидерство Шахурина, подыгрывая ему безо всякого насилия над собой.

* * *

Среди ребят нашёлся лишь один, вступивший в противоборство с Шахуриным – Петя Бакулев. Чуть выше среднего роста, щуплый – с первого взгляда он производил впечатление нежного интеллигента, тем более что был очкариком. Однако этот сероглазый и черноволосый юноша с тонким лицом и пушком на месте будущих усов оказался с характером.

Бакуль хорошо знал Володю – их матери общались, и по обоюдному согласию родителей, зимние каникулы Петя провёл у Шахуриных на Николиной горе. Там он увидел многое, чего до сих пор не встречал и что в его семье представлялось немыслимым. Софья Мироновна, холёная женщина, тщательно следила за собой, одевалась ярко, со вкусом, и натура у неё была очень властная. Бросалось в глаза, как она любила себя, как часто пренебрежительно относилась к супружеству – её поведение, порой, становилось просто экзальтированным. Многие черты матери передались сыну, единственному человеку, кому Шахурина не могла ни в чём отказать. Пользуясь особым положением в доме, Володя вёл себя, как непризнанный Чайльд Гарольд – мог демонстративно положить на журнальный столик тот же «Mein Kampf» и сказать: «Сегодня ночью я буду изучать эту книгу». Или начинал мечтать, что когда?нибудь возглавит страну и пройдёт впереди победных колонн по Красной площади.

Петя терялся, но поначалу принял правила хозяина дома, однако, вернувшись в Москву, сразу избавился от неловкости и восстал. Правда, это мало что изменило – не умея ещё по?взрослому аргументировать и не строя каких?то наполеоновских планов, он лишь затеял соперничество с более безобидным подтекстом.

* * *

– Когда орган заиграл, я подумал, что не выдержу и заплачу, – сознался Артём.

– Да, действует сильно. Нина – как живая лежала. Мне от этого ещё страшней стало, – согласился Барабанов.

– Ну и как вам всё это? По?моему, Шах просто свихнулся, – поделился своим мнением Хмельницкий.

– Да… натворил Вовка дел, – грустно поддержал его Петя.

– А почему Микоянов нет? – спросил Хаммер.

– Знаете, у нас дома говорят, что Шах стрелял из Ваниного «вальтера», – вступил в разговор Лёня Реденс.

– Да ты что?! – Хаммер даже подскочил на месте. – Слушайте, ребята, а ведь и вправду у Шаха оружия не было. Он ещё страшно завидовал Микоянчикам.

– Неужели Ваня мог отдать ему пистолет без разрешения отца? – удивился Барабан. – Что же с ним теперь будет?

– Да уж по головке не погладят. Неужели сам не сечёшь? – ответил за всех Хмельницкий.

– Мне две вещи неясны, – снова вклинился Бакулев. – Почему Ваня, такой правильный, дал Шаху оружие? Это на него совсем не похоже. Шах что – его загипнотизировал?… И ещё я не понимаю, что с Вовкой последнее время происходило? Он какой?то взвинченный был, нервный. Чуть что – сразу в крик. И отчего эта фашистская чушь ему в голову засела?… В последний день занятий он меня на чёрной лестнице к стене припёр: «Бакуль, тебя ребята уважают. Твоя организация, считай, распалась, а моя осталась! Поэтому ты должен первым протокол по присвоению названия "Четвёртая Империя" подписать». Достал его из портфеля… а сам бледный весь и трясётся. Я отвечаю, что против «Четвёртой Империи» ничего не имею, но не подпишу, пока не уберёт приписку, что это – «рейх». И говорю, мол, никакие немецкие звания мне тоже не нравятся… а он губы сжал, глаза сузил… желваки на скулах ходуном ходят. Потом протокол на пол швырнул, схватил меня за куртку и заорал: «Выгоню к едрене матери из организации». Я его оттолкнул… он – меня. Чуть не подрались. Короче, плюнул на условности и поставил его на место: «Подумаешь, фюрер вшивый выискался. Ну и выгоняй!… Очень?то надо». Так и расстались, поссорившись.

Какое?то время ребята сидели молча.

– Ну а что думаете, обыск у него был? – нарушил тишину Реденс.

– Кто знает? Наверное, был, – ответил Хмельницкий.

– Тогда считайте – протоколы нашли.

– Ребята, – не удержался Барабанов. – Я уже Тёмке говорил… А что плохого в нашей организации? С «рейхсфюрером» и с «Четвёртой Империей» мы ведь так и не решили ничего… И никому эта идея Шаха не понравилась. Кто?нибудь этот протокол подписывал?

Все дружно замотали головами.

– Слушай Барабан, дело не в том, что мы не подписали. После убийства наверняка этим делом занимаются органы. А если протоколы нашли, да к тому же… ой, постойте!… Бакуль! А вы, когда с Шахом пихались… он потом бумага подобрал? – Реденс с надеждой уставился на Петю.

– Не знаю. Я первый ушёл.

– Да, если Вовка протокол там оставил, нас бы уже давно всех чехвостили за милую душу, – рассудительно вставил Феликс.

– Но даже если забрал… и если нашли… он же нами не подписан. Мы можем говорить, что и не знали о нём вовсе!

– Реденс, думай! Ты одно скажешь, я – другое, Барабан – третье…

– Погоди, Кирпич. А чего это – я «третье» скажу?

– Отзынь. Это – к примеру. В общем, если станем говорить неправду, всё сразу вылезет наружу. Когда спросят – считаю – врать нельзя. Мы ничего плохого не делали. И наказывать нас не за что. Вот Ваня… дал пистолет. Ему плохо… Его есть, о чём спрашивать. И нас тоже. Только мне кажется, что нас будут мучить о Шахе… и о Нине… а вот если об игре спросят… ну и что такого? Мы играли. Мы же соревновались, кто покажет лучшие результаты… а Шах был лидером и судьёй.

– Кирпич прав, – согласился Бакулев. – Но надо помнить, что Шах?то к организации относился серьёзно… На всякий случай нам нужно уничтожить записи про тайную организацию.

Все загалдели, что никаких записей у них нет. Тогда Петя сказал, что это относится к нему, поскольку по его обществу остались кое?какие документы.

– …Тём, я слышал – вы с Кирпичом и Реденсом всё видели? – переменил тему Хаммер.

– Ага. Только не всё. Мы слышали выстрелы, но нас мать не выпустила. Потом она, правда, уползла, но мы ещё какое?то время выжидали, а когда на мост прискакали, всё уже закончилось – Шаха в машину затаскивали, а Нина лежала на носилках под простыней. Нас чекист чуть не палкой отгонял, но мы Вовку увидели. Зрелище – гибель Помпеи.

– Отец сказал, что Нина сразу же умерла. Он ей в сердце, как в яблочко засадил, – вставил Петя.

– …Чего делать?то теперь будем? – после паузы спросил Барабанов.

– Сымать штаны, да бегать.

– Реденс, сейчас не до шуток. Лёнька правильный вопрос задал, – вступился за друга Хаммер. – Ребята, как думаете, нас арестуют?

– За что?! Ты в чём?нибудь виноват?

– Да нет, Феликс… Просто из?за убийства на нашу игру могут посмотреть как?то иначе.

– Убийство – ни при чём. Плохо, что Шах подо всё политику подводил. Мне вот плевать на его рассуждения о «Четвёртой Империи» и о том, как вырастем и станем руководить страной – по барабану.

– Опять я?!

– Нет, Лёнь, по какому стучат.

– Можно подумать, по нашему Барабану нельзя стукнуть? – и Реденс пару раз легонько приложился к Лёнькиной макушке.

Все расхохотались. Реденс дождался, пока отсмеются, и уже серьёзно продолжил:

– Я с Кирпичом согласен. Мне тоже на это чихать. Шах меня просто задолбал своими планами. Только кому сейчас это докажешь?