Капитан Сорви-голова. Возвращение - Лагун Павел Адамович. Страница 44

– Я тоже, – произнес голос. И Жан узнал говорившего не только по интонации, но и по запаху одеколона. И он уже не сомневался, что в углу на соломе лежит погибший смертью храбрых пулеметчик – коммивояжер Эдвард Фардейцен. Узнал его также и Пиит Логаан.

– Как вы здесь оказались? – удивленно спросил он. – Я попал в плен, – с придыханием проговорил Фардейцен и вдруг закашлялся глухо и надсадно.

– Вы больны? – спросил Сорви?голова. – Да и очень тяжело. Близко ко мне не подходите. Придется разговаривать так. Я вас тоже узнал. И я все расскажу. Надеюсь, вам это интересно.

– Смотря что, – сказал Пиит, усаживаясь в темноте на деревянный пол возле двери. Жориса и Жан сели рядом. – Вы же хотите знать, как я оказался здесь, в подвале президентского дворца? – с остатками внутреннего вызова негромко воскликнул Эдвард.

– Мы вас слушаем, – Жан прислонился головой к двери. Жориса прижалась к нему. Он обнял ее за плечи.

Жан еще никак не мог отойти от пережитого. Внезапное появление живого и невредимого Барнетта опять всколыхнули успокоившиеся было частички души, связанные с этим бандитом. Значит, Фанфан не убил его. Конечно же, ему это только показалось. Он только ранил Барнетта. И тот будет мстить своим пленникам. Безжалостно мстить. А тут еще один оживший убиенный. Интересно послушать его рассказ.

– Я заподозрил Отогера почти сразу, – хриплым голосом начал Фардейцен. – Но поначалу не знал, что за ним слежу не только я один.

– Был еще кто?то другой? – спросил Логаан.

– Догадайтесь, – предложил Эдвард. – Хаессен, – уверенно предположил Сорви?голова.

– Он самый, – подтвердил Фардейцен. – Он, оказывается, видел, как этот англичанин давал Отогеру деньги, и решил по?шантажировать его. Отогер?байвонер[8] – беден как церковная мышь, вот и клюнул на фунты. – Друзей своих, земляков предал, – возмущенно бросил Логаан. – Сейчас, господа, время прагматизма, а не романтики, – назидательно сказал Фардейцен. – Так зачем же буры головы свои кладут за Родину и свободу? – возмутился Жан. – Сдались бы англичанам и договорились полюбовно. – Еще договорятся, будьте уверены, – в голосе коммивояжера прозвучала ирония. – Войне скоро конец. Проиграли мы ее. Разве не ясно? Да и не нужна нам эта война была. Все амбиции президента. Свобода, независимость! А сам думал, как бы англичан со Столовой горы сбросить. "От Замбези до бухты Саймоне – Африка для африкандеров!"'"' Да как мы без Британии с этой страной справимся? Как негритосов в узде станем держать? Ведь их миллионы. И они рады без памяти, что белые друг друга убивают. – Так что же вы с такими убеждениями в кладовой темной сидите? – с ехидством спросил Логаан. – Давно бы уж у Китченера в адъютантах ходили. Он предателей любит. – Тут, господа, вмешалась злодейка?судьба, – горько хмыкнул в темноте Фардейцен. – На свою беду я подслушал разговор Отогера и Хаессена. И в голову мне пришла мысль пошантажировать шантажиста. Я знал о хранящейся в саквояже буссоли, реагирующей на золото. И решил погреть на этом руки. Я потребовал у Хаессена войти к нему в долю при сделке между Отогером и Барнеттом после похищения саквояжа. А сам до того вытащил оттуда буссоль, разрезав дно, когда Фортен спал, и сунул на ее место камешек. Хаессен ничего об этом не знал и поделился со мной фунтами Отогера.

– Теперь понятно, кто украл план английского штаба из палатки! – воскликнул Сорви?голова.

– Каюсь, идея была моя, но стащил листок Хаессен, так как был у меня на крючке. Я договорился с ним при удобном случае добраться до Претории и написать оттуда письмо Китченеру с предложением выкупить этот план, в противном случае угрожая разослать его фотокопии по всем крупнейшим газетам мира, как вы и хотели, Жан.

– Да, шантажист вы немелкого масштаба, – произнес Сорвиголова.

– Благодарю, – невидимо ухмыльнулся Фардейцен, приняв восклицание Жана за похвалу. – Поначалу удрать от вас было невозможно. Мы бы сразу раскрыли себя. Шанс представился, когда мы отправились из лагеря Бота в бригаду Ковалева. Мы искали только момент исчезнуть незаметно. Лучше всего "геройски погибнуть". Так и случилось при засаде на обоз. Пока вы участвовали в перестрелке, мы для порядка дали очередь в воздух и, бросив пулемет, сбежали с места боя. Пробирались по лесу, бушу и вельду несколько дней. Чуть не попали в лапы к английскому разъезду. Застрелили двух йоменри[9], которые решили отдохнуть в кустах. Забрали лошадей и их форму и почти беспрепятственно прибыли в Преторию. Тут у моего друга на окраине имеется небольшой домик. Друг этот, наверняка, где?нибудь воюет, он фанатичный патриот, в отличие от меня. И к тому же – холостяк. Я надеялся – англичане не заселились в его доме. Так и оказалось. Домик не привлек никого из офицеров. Мы с Хаессеном поселились в нем и в первый же день послали письмо на имя Китченера с нашими предложениями. Назначили свидание с его представителями. В условленное место пришел этот самый Барнетт. С ним разговаривал Хаессен, а я следил издали. На другой день договорились обменять деньги на план. Я понимал, что доверять ни Китченеру, ни Барнетту нельзя, и потому встреча произошла на пустыре за городом, где был хороший обзор и трудно организовать засаду. Но засаду организовали возле нашего дома, когда мы возвратились с деньгами. Наверняка, проследили за Хаессеном накануне. В перестрелке Хаессена убили, а меня взяли в плен. Появился Барнетт и потребовал отдать буссоль. Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. Они перерыли весь дом и обыскали с ног до головы меня и убитого Хаессена. Но ничего не нашли. И тогда сопроводили меня в президентский дворец на прием к самому главнокомандующему лорду Китченеру. Он долго расспрашивал меня об этом штабном плане. Не сделал ли я с него фотокопию, прежде чем предложить ему сделку. И я пожалел, что так не поступил. Китченер меня разочаровал. Абсолютно серая, невзрачная личность. Про буссоль он не спросил. О ее существовании он, очевидно, не знал. Зато Барнетт терзал меня расспросами почти ежедневно, но не добился ничего. Я – орешек твердый. Держусь стойко. Но вот заболел и, чувствую, серьезно. Барнетт не мог найти ко мне подхода. Буссоль ему не достанется, – Фардейцен замолчал, тяжело дыша и покашливая, потом, видно, приняв решение, снова заговорил: – Я отдам буссоль вам. Вы, наверное, знаете, где ее применить?

– Она сейчас у вас? – удивленно воскликнул Жан.

– Я всегда носил ее с собой.

– Но вас же, как вы сказали, тщательно обыскали.

– Не так тщательно, как должны бы. Они не обратили внимание на мою обувь. У меня в каблуках тайники. В одном из них я спрятал буссоль. Послышалась какая?то возня и скрип, словно отвинчивалась ржавая гайка. – Возьмите, – сказал Фардейцен, протягивая в темноте невидимый предмет. Жан Грандье поднялся и на ощупь дотронулся до холодной руки Эдварда. На его ладони он ощутил небольшую коробочку, гладкую и теплую, словно она грелась изнутри. Жан взял с ладони эту коробочку и вернулся на свое место рядом с Жорисой. Затем спросил Фардейцена:

– Почему вы ее отдали нам?

– Я догадался, что внучка президента владеет какой?то серьезной тайной, а этот Барнетт тоже хочет узнать ее, потому он и преследовал наш отряд после того, как вы освободили Жорису из лагеря. Я выяснил также, что эта буссоль – открытие Леона Фортена, имеет необычные качества – она реагирует на золото. И ее ищет Барнетт. А из этого всего я сделал вывод, что тайна, известная Жорисе, связана с золотом, в чем ничего удивительного нет. И это золото где?то спрятано, без буссоли его не отыщешь. Но я этой "золотой тайны" не знаю и вряд ли узнаю. Меня отсюда не выпустят, даже если бы я отдал Барнетту буссоль. Я осведомлен слишком хорошо и могу проговориться, и эта информация дойдет до Китченера, что совсем не входит в планы Барнетта. Он решил прихватить золотишко себе. И со мною не поделится ни при каких условиях. Не убивает меня лишь потому, что все еще надеется узнать, где прибор. Вы знаете тайну этого золота, и если вырветесь отсюда, то можете его найти и использовать во благо. Как видите, я не такой уж пропащий и алчный тип. Особенно изменяется психология после сидения здесь впотьмах и ощущения неизлечимости своей болезни. Становишься альтруистом.