Демон Монсегюра - Крючкова Ольга Евгеньевна. Страница 5

В Шкодер двумя днями раньше прибыли рыцари из Неаполя, Барии и Бринзиди. После отдыха, который займёт пару дней, не более, мы двинемся в Фессалонику, далее в Константинополь.

Месяца августа, четырнадцатого дня

Константинополь прекрасен! Нет города красивее! Ничто не может сравниться с собором Святой Софии, поражая воображение простого смертного! Храмы моей родной Тулузы, взять хотя бы Сен-Сернен или Монферан, они, безусловно, великолепны, но в то же время слишком обыденны. Возможно, я привык к их виду и убранству, посещая столь часто. Но одно я знаю верно – после посещения Софийского собора, вера в нашего Господа только крепнет. Несмотря на некоторые разногласия священных обрядов византийской и римских церквей, нельзя не признать величие и красоту Софийского собора. Красота и размах, с которым сооружён собор, его убранство, святые лики на иконостасе приводят в священный трепет. И этот трепет напоминает о нашей миссии.

Месяца августа, девятнадцатого дня

Мои переговоры с Константинопольским императором Алексием увенчались успехом. Я, как предводитель войска крестоносцев, достиг всех необходимых договорённостей. В обмен на присягу верности императору и обещание части военной добычи за оказанную поддержку, я получил провиант и корабли. К сожалению, не все поняли мой тактический ход с принесением присяги. Германские рыцари, присоединившиеся к моему войску уже здесь, в Константинополе, не пожелали её принести. Бог им судья! Начинать поход с внутренних разногласий опасно и опрометчиво. Поэтому присягу верности принесли все французские и итальянские феодалы, что вполне достаточно для единства нашего святого дела.

Германцы держатся особняком, признают только своего князя, не прислушиваясь к моим разумным словам. Весьма напрасно! Их германское тщеславие и непомерные, ничем не подтвержденные амбиции невыносимы! Но мы свершаем единое дело, где нет место личной неприязни. Я усмиряю свой гнев, ведь я прекрасно знаю, что германцы бесстрашные опытные воины и это важнее всего. Их вера в Господа нашего сомнительна, похоже, что они не истинные христиане, а привержены некому ответвлению общепринятого учения. Но, несмотря на это обстоятельство, германцы вступили под знамёна крестоносцев, дабы сразиться за гроб Господень.

6598 года, месяца июня, десятого дня

Писать ещё тяжело, рука едва держит перо после сразившей меня лихорадки. Войска крестоносцев под моим предводительством двинулись вглубь Сирии. Нестерпимая влажность и жаркий климат повергли нас страшным испытаниям. Лихорадка косила ряды крестоносцев, как бубонная чума. К несчастью, отвратительная изматывающая болезнь сразила и меня. Я не прикасался к дневнику почти год. Сначала напряжённая осада Никеи, затем – её штурм не способствовали стройным записям мыслей. При штурме Никеи мы одержали победу, но какой ценой! Сарацины, бесстрашные воины, одержимые чуждой нам верой, бросались на воинов-крестоносцев подобно безумным. Они выкрикивали свои боевые кличи, страх им неизвестен!

Помимо рыцарей под предводительством своих сеньоров, на поиски богатства и удачи в Святую землю хлынули отряды крестьян-крестоносцев. Они примыкали к нам повсюду и в Бургундии, в Италии, Хорватии и Сербии. Если французские свободные крестьяне были вооружены, по крайней мере, луками, копьями или флэ-дармес, то сербы и хорваты – только луками, и то в лучшем случае. Их вооружение крайне примитивно – лишь одни дубинки.

Религиозное воодушевление и жажда наживы достигли своего апогея, крестьяне шли в поход, не имея ничего кроме холщёвой сумки с грубой пищей. Бой под Никеей* был страшен. Сарацины налетали полчищами, как пешими, так и конными. Их кривые мечи сносили головы беззащитных крестьян. Поле битвы было усеяно изуродованными трупами в холщёвых рубахах. На многих даже отсутствовали кожаные панцири, до такой степени они были бедны, надеясь на сказочное богатство в Святой земле.

После Никеи мы двинулись в Антиохию и осадили её. Осада продолжалась почти семь месяцев, пока в городе была вода и провиант. Мы перекрыли все подходы к городу. Климат здесь влажный, но может сопровождаться и сильными засухами. Подобная засуха случилась при осаде Антиохии. Сарацины умирали от жажды уже через полгода осады. Наконец мы вошли в Антиохию – перед нами предстал умирающий город. Колодцы были иссушены, люди погибали на наших глазах от боевых ран, голода и жажды. Так крестоносцы заняли изнурённую солнцем и осадой Антиохию.

Я дал обет, что не умру ни от ран, ни от болезней, пока не узрею Иерусалим и не припаду к подножию гроба Господня.

Месяца сентября, шестнадцатого дня

Пишу урывками. Город осаждён султаном Мосулом, затем ему подошёл на помощь сам султан Кеборги, известный своей жестокостью и кровожадностью. Мы остались без провианта. Слава Богу, жара несколько отступила. Колодцы на дне наполнились мутной водой. Её моментально вычерпывают и выпивают. У людей началась болезнь живота от нечистой воды, царящей повсюду грязи и ужасающей первобытной еды. Мы едим подобно дикарям. Если сарацины, бывшие обитатели Антиохии съели всех крупных домашних животных, так что нам остались только собаки и крысы. Но и они вскоре иссякнут, поскольку крысам также надо чем-то питаться. Они попросту передохнут в своих норах.

Месяца сентября, двадцать третьего дня

Крестоносцы умирают каждый день примерно по сто человек. Ещё немного и мы умрём все, если не случится чудо. Господи, молю тебя, ниспошли нам чудо! Помоги нам!

Пишу с трудом, к горлу подступает тошнота. Мы доведены до отчаянья. Раздолье лишь уцелевшим крысам, я был не прав, говоря, что они передохнут в норах от голода, они наслаждаются мясом умерших крестоносцев и плодятся с невероятной быстротой.

Вчера вечером рыцари графа Клермонского, их легко можно отличить по красно-жёлтым сюрко [14], разделывали умерших собратьев, жарили их разрубленные тела на костре, подобно дичи на охоте, нанизанной на вертела, и запивали свою страшную трапезу мутной водой из колодцев.

Когда я попытался призвать их с уважением относиться к телам умершим, мой отряд из пяти человек окружили клермонцы, вооружённые фальшионами, сказав, что если мы хотим умереть, то это наше дело, но они собираются вернуться во Францию с богатством и славой, а не передохнуть здесь от голода. Самое ужасное в этой истории, что мои люди отнеслись с пониманием к варварским действиям клермонцев. По виду своих людей, могу убеждённо сказать, что они были готовы примкнуть к их дикой трапезе. Мы ушли, клермонцы остались наслаждаться своим чудовищным ужином. Позже я узнал, что мои люди промышляют тем же. Ещё немного и мы превратимся в животных, питающихся падалью!

Не знаю, сможет ли простить нас Господь за подобные деяния! В кого мы превратимся, если будем заниматься поеданием мертвечины?

Утешает лишь одно – богатая добыча, полученная в Никеи и здесь, в Антиохии. Но сможем ли мы ей воспользоваться?

Месяца сентября, двадцать седьмого дня

Запасы моего личного провианта закончились. Сегодня утром трапезничать было совершенно нечем. Когда Жульбер, мой верный оруженосец, принёс мутной воды из колодца, меня затошнило от одного её вида, и я отказался испить из чаши. К полудню меня начала мучить нестерпимая жажда, казалось, я готов выпить всё что угодно, даже мочу лошади. Но лошадей всех съели ещё две недели назад. На обед мне подали жаркое, у меня возник естественный вопрос: из чего оно изготовлено? Жульбер замялся, сказав, что об этом знает только повар Леон. Я склонен подозревать, что подали зажаренного герольда Кристиана, которого я не вижу вот уже несколько дней.