Рыцарь Курятника - Капандю Эрнест. Страница 19

– Я увидел ее только сегодня утром, когда ее принесли.

– Ты вернулся вечером?

– Да. Я прошел к себе, думая, что Сабина в своей комнате.

– И ты ничего не заметил ни снаружи, ни внутри дома, что указывало бы на следы насилия?

– Ничего.

– Это все, что ты знаешь?

– Абсолютно все.

Жильбер сделал знак Фебу подойти.

– Что случилось здесь вчера вечером? – спросил он.

– Ничего особенного, – отвечал подмастерье. – Леонар и Блонден знают это так же, как и я. Мадемуазель Сабина сидела в лавке целый вечер. Она вышивала.

– Приходил кто-нибудь?

– Камердинер маркиза де Коссада, лакей главного откупщика Бежара и камердинер герцога Ларошфуко.

– Больше не было никого?

– Кажется.

Феб вопросительно взглянул на своих товарищей.

– Нет, никто больше не приходил после того, как ушел месье Ролан, – сказал Леонар.

– Никто, – прибавил Блонден, – только мадам Жонсьер и мадам Жереми приходили посидеть с барышней.

– Да, – сказала мадам Жереми, – я…

– Извините, – перебил Жильбер, – я сейчас попрошу вас ответить мне, но позвольте мне продолжить по порядку. В котором часу вы заперли лавку? – обратился он к подмастерьям.

– В половине десятого.

– Запирая лавку, вы ничего не заметили, ничего странного?

– Решительно ничего. Мадемуазель Сабина пела, когда мы запирали ставни.

– Да, – прибавил Феб, – барышня казалась очень веселой.

– Она не собиралась никуда идти?

– Нет.

– Вечером не приносили никакого письма?

– Ничего не приносили.

– Закрыв лавку, – продолжал Феб, – мы пошли наверх, в то время как барышня провожала этих дам по коридору.

– Вы ничего больше не знаете?

– Ничего, – отвечали три подмастерья.

– А ночью вы ничего не слышали?

– Решительно ничего.

Жильбер обернулся к мадам Жереми и к мадам Жонсьер.

– А вы что знаете? – спросил он.

– Ничего очень важного, – отвечала мадам Жереми. – Мы пришли провести вечер к Сабине и по обыкновению работали вместе с нею. Мы оставили ее в ту минуту, когда заперли лавку, и она проводила нас через дверь в коридор. С нею была Иснарда, она светила нам.

– Мы пожелали Сабине спокойной ночи, – продолжала мадам Жонсьер, – и больше не знаем ничего.

– А после, вечером или ночью, вы ничего не слыхали?

– Ни малейшего шума, – сказала мадам Жонсьер, – ничего, что могло бы привлечь мое внимание.

– Ни мое, – прибавила мадам Жереми.

– Ни наше, – докончила Урсула.

Жильбер посмотрел на служанок и сказал им:

– Подойдите!

Они подошли.

– Кто из вас оставался последней с мадемуазель Сабиной? – спросил он.

– Иснарда, – с живостью отвечала Жюстина. – Она всегда ухаживает за мадемуазель Сабиной больше, чем я.

Посторонившись, чтобы пропустить Иснарду вперед, она сказала:

– Говори же!

– Я ничего не знаю, – сказала Иснарда, и лицо ее вспыхнуло.

– Вы оставались с Сабиной, когда она заперла дверь в коридоре? – спросил Жильбер.

– Кажется, я… – пролепетала служанка.

– Как? Вам кажется? Вы сами этого не знаете точно?

– Я… не знаю…

– Кто запер дверь: она или вы?..

– Ни она, ни я…

– Кто же?

– Никто…

– Как! Никто не запер дверь из коридора на улицу?

Иснарда не отвечала; она машинально вертела на пальцах конец передника, потупив глаза.

– Отвечайте же! – с нетерпением сказал Жильбер. – Вы последняя остались с Сабиной?

– Я не знаю…

– Вы провожали ее в комнату?

– Я не знаю…

– Приходил ли к ней кто-нибудь, пока вы были с нею…

– Я не знаю…

При этой фразе, повторенной в третий раз, Жильбер посмотрел на Доже и Ролана. Отец и сын казались сильно взволнованными.

– Иснарда, – с живостью сказал парикмахер, – ты должна говорить яснее…

– Хозяин, – сказала служанка, сложив руки – умоляю вас, не спрашивайте меня ни о чем!..

– Почему же это? – вскричал Ролан.

Жильбер снял распятие, висевшее на стене, и подал его Иснарде.

– Поклянись над этим распятием, что ты не знаешь ничего, что ты не можешь ничего сообщить нам, а я тебе поклянусь, что не стану тебя расспрашивать.

Иснарда не отвечала. Лицо служанки сделалось бледным. Она продолжала молчать; губы ее сжались.

– Клянись или отвечай, – сказал Жильбер угрожающим тоном.

Она начала ломать себе руки.

– Говори же! Отвечай! Объяснись! – запальчиво закричал Доже.

– Хозяин, умоляю вас… – пролепетала Иснарда, сложив руки и упав на колени перед парикмахером.

– Говори! Скажи все, не скрывай ничего! – закричали в один голос мадам Жереми, Урсула и мадам Жонсьер.

– Говори же, – прибавила Жюстина.

Иснарда все стояла на коленях с умоляющим взглядом.

– Еще раз спрашиваю тебя: будешь ли ты говорить? – настаивал Жильбер.

– Как! – закричал Доже. – Дочь моя была ранена, она умирает, она не может говорить, а эта гадина не хочет нам отвечать!

– Стало быть, она виновата, – сказал Ролан.

Иснарда вскочила.

– Я виновата?! – закричала она.

– Почему ты не хочешь говорить?

– Я не могу.

– Почему же?

– Я поклялась спасением моей души ничего не говорить.

– Кому ты клялась? – спросил Доже.

– Вашей дочери.

– Сабине? – закричал Жильбер.

– Да.

– Она сама потребовала у тебя этой клятвы?

– Она сама.

Все присутствующие переглянулись с удивлением. Очевидно, никто не ожидал, что Иснарда участвовала в этом роковом и таинственном происшествии. Жильбер подошел к служанке.

– Скажи нам все! – потребовал он.

– Убейте меня, – отвечала Иснарда, – но я говорить не стану.

– Что же может заставить тебя говорить? – вскричал Доже.

– Пусть ваша дочь снимет с меня клятву.

– Ты с ума сошла! – возмутился Ролан. – Как?! Моя сестра стала жертвой ужасного злодеяния, а ты не хочешь объяснить нам, ее отцу и брату, обстоятельств, связанных с этим преступлением?! Еще раз повторяю: берегись! Раз ты отказываешься отвечать на наши вопросы, значит, ты – виновна.

– Думайте что хотите, – сказала Иснарда, – я поклялась и не буду говорить до тех пор, пока мадемуазель мне не прикажет.

Губы Жильбера побледнели, а брови нахмурились; он был в бешенстве. Глубокое изумление отразилось на лицах

женщин. Подмастерья, по-видимому, ничего не понимали. Добрый Рупар с начала допроса таращил глаза, раскрывал рот, делал гримасы, что, по словам его жены, обнаруживало в нем большое усилие мысли.

Настала минута тягостного молчания, которое Рупар прервал первый.

– Как это все смешно! – воскликнул он. – Очень смешно!.. Так смешно, что я даже не понимаю ничего! Эта девушка не говорит: можно подумать, что она немая, но…

Жильбер схватил руку Иснарды:

– Ради жизни Сабины ты будешь говорить?

– Нет, – отвечала служанка.

– Ты не хочешь?

– Не хочу.

– Ну, когда так…

– Месье Доже! Месье Доже! – послышался громкий голос с верхнего этажа.

Доже вскочил.

– Что такое? – спросил он хриплым голосом.

– Идите сюда скорее! – доносился тот же голос.

– Боже мой! Что опять случилось? – произнес несчастный отец, прислонившись к косяку двери.

Раздались легкие шаги, и в комнату вбежала Нисетта; она казалась глубоко взволнованной.

– Скорей! Скорей! – торопила она. – Вас спрашивает Сабина.

– Сабина? – закричал Доже.

Он помчался вверх по лестнице, как сумасшедший, которого ничто не может остановить.

– Месье Ролан! Месье Жильбер! Ступайте и вы также,

– продолжала Кино.

– Сабина очнулась? – спросил Жильбер, взяв за руку Нисетту.

– Да, – отвечала молодая девушка со слезами на глазах,

– она пришла в себя, узнала нас, поцеловала и спрашивает вас.

– Пойдемте! – закричал Ролан.

Жильбер схватил Иснарду за руку.

– Ступай и ты! – сказал он. – Теперь мы узнаем все.

Сабина с лицом уже не столь бледным и с полуоткрытыми глазами сидела на постели, поддерживаемая рукой мадемуазель Кино. Очаровательно выглядела эта молодая женщина во цвете лет и красоты, в блистательном наряде, окружившая заботами юную девушку, еще больше похорошевшую от страданий и в которой теперь возрождалась жизнь.