Сокровища Королевского замка - Шиповская Мария. Страница 25

– Да ведь это Замок, два его крыла и площадь! – вскричал Стасик. – Отсюда, из Сенаторских ворот, в нас стрелял Бруно…

– Да.

– Можно это взять в комнату и рассмотреть при свете?

– Подожди. Надо еще прополоскать, закрепить и снова прополоскать. Испортить все – дело нехитрое…

На очередном негативе появился темный вертикальный прямоугольник со светлой точкой на одной из сторон. Потом другой, также вертикальный прямоугольник, прилегающий к предыдущему. Оба срезаны наискось вверху и внизу. Через мгновение на нижнем и верхнем краях этих прямоугольников возникли горизонтальные изломанные линии, светлые и темные попеременно. Уже можно было разглядеть нечто похожее на поставленный вертикально огромный короб, но, скорее всего, это была колонна. От нее расходился расширявшийся кверху темноватый веер, у основания которого тоже виднелись три тревожащие светлые точки или отверстия.

Тяжелая колонна, которая первой возникла из неясной лунно?молочной глубины розоватого стекла, сейчас приобрела в качестве фона теневую полосу, обозначенную двойным рядом светлых точек, размещенных хотя и не совсем ровно, но в строгой последовательности.

И вдруг Стасик узнал:

– Да это же зал в Большом дворе, над моим подвалом! А это… это…

Все было одновременно и подлинным и нереальным. Массивная колонна стояла на каменном полу, поддерживая могучие, вековые своды, казалось бы нерушимые. Но светлые следы предостерегали, тревожили, кричали. Напоминали, что даже эти гигантские каменные стены перед безжалостной враждебностью динамита могут оказаться такими же хрупкими, как и стеклянные негативы, как жизнь каждого из них.

Стасик хотел было поделиться всеми этими мыслями со Станиславом, но сказал только:

– Там, в Замке, стена была светлой, а пробуравленные немецкими минерами отверстия – темными. А здесь, на пластинке, стена – темная, отверстия – светлые. Это и есть негатив?

Станислав прополоскал стеклянную пластинку с контрастным изображением, поместив ее в большую ванночку с закрепителем, внимательно проверил, не касаются ли негативы друг друга, а потом ответил:

– Если бы даже нас не стало, кто?нибудь с этого негатива сделает снимки, один?два, десяток, сотню, и они расскажут о том, как здесь было.

Глава XVI

Вечером, вскоре после проявления снимков, незадолго до полицейского часа, панна Дыонизова пришла с известием, что засады на Беднарской нет и что на Старувке тоже все спокойно, никаких проверок.

Первым простился с хозяевами Стасик. Он был здорово не в духе, потому что Марцинка, войдя в раж, не только подрубила его обтрепавшуюся снизу куртку, но и сунула ее в таз с мыльной пеной, приговаривая при этом, что порядочный мальчик никогда не станет ходить в таком виде. Он хотел отправиться в путь в одной рубашке, но, взглянув на старую пани Миложенцкую, натянул голубой свитер, хотя делал это с явной неохотой.

– Завтра принесу свитер и заберу куртку, – угрюмо сказал он Марцинке.

– Завтра твоя куртка будет высушена и выглажена, – ответила Марцинка.

– Завтра принесу свитер и заберу куртку, – повторил он.

Станиславу Стасик на прощание кивнул.

– Беднарская, дом три, – сказал он ему тоном заговорщика, – третий этаж, вход с улицы, фамилии на дверях нет.

– Попутного ветра, Стасик, – попрощалась с ним Кристина.

И парень исчез, словно бы его и впрямь ветром сдуло. Лишь деревянные ступеньки загудели.

Станислав и Кристина, несмотря на уговоры Миложенцких остаться, тоже решили вернуться домой. Оба хотели с самого утра пойти на работу, каждый в свою «фирму».

Перед уходом Станислав еще раз проверил негативы. Тщательно промытые после проявления и закрепления, они теперь были помещены им в маленькие деревянные решетки, которые он тоже нашел в наборе у Антека. Теперь они стояли одна к другой на широком подоконнике в его комнате.

– Пока не высохнут, лучше не трогать, – объяснял он Кристине, – а то еще склеятся, и тогда начинай все сначала.

Откуда?то из дальних комнат вышла Галя.

– Приходите завтра, – сказала она Станиславу и, словно угадывая Кшисино любопытство, добавила. – Я познакомлю вас с мамой. Отец сейчас спит. Но тоже просил вас завтра к вечеру зайти. Приходите обязательно, – повторила она. – И мама будет.

Подавая ему на прощанье руку, она добавила:

– Пожалуйста, пан Станислав, поберегите ногу!

Неизвестно почему, Станиславу вдруг показалось, что она хотела ему сказать что?то совсем другое.

Неожиданно для самого себя он наклонился и поцеловал ей руку.

– Значит, завтра к вечеру. Я буду ждать, – сказала она, и в голосе ее снова зазвучала скрипка.

В ту же минуту в прихожую вошла Кристина, в руках у нее была большая светловолосая кукла, та самая, что накануне глядела на них с подоконника Галиной комнаты.

– Галя… – начал было он, собираясь передать сестре приглашение Миложенцких.

– Галинка, – поправила она, как будто Станислава могла интересовать только кукла. – Я возьму ее в мастерскую. Буду по вечерам отрабатывать, заодно и ей сошью. Мы сейчас как раз шьем кофточки и платья из розового шелка. Столько оборок, что хватит и на бант для медведя.

«Сопливые еще!» – подумал Станислав, и ему вдруг стало и смешно, и досадно, что недавним Галиным словам он придавал какой?то особый смысл.

– Галюся, мама зовет! – Панна Дыонизова снова увела девочку.

– Я хотел бы попрощаться, поблагодарить, – рванулся он было за ней.

– Завтра! Завтра! – отвечала панна Дыонизова, как всегда, суховато и резко.

– Завтра, – повторила Кристина. – Завтра придем сюда! А сейчас на Беднарскую!

Станислав неприязненно поглядел на куклу.

– Сделай одолжение, заверни это сокровище в бумагу! – сказал он сурово. – Привлекает внимание, – добавил он, смягчившись, ему не хотелось обижать сестру насмешками, что в ее, мол, возрасте с такими игрушками по улице не ходят.

Они пришли домой, и Кристина сказала вдруг с неожиданной серьезностью:

– У них теперь началась новая жизнь.

Он не сразу понял, о ком идет речь.

– Ты видел, как Галя счастлива, что известие о смерти отца оказалось неверным. И что именно Ирэна Ларис… его нашла, спасла ему жизнь…

Она умолкла. И тотчас же снова заговорила о том же:

– Сташек, а ты видал когда?нибудь Ирэну Ларис?

– Только на фотографиях.

– Она, наверное, красивая. Больше, чем красивая. Все восторгались ею. Ее пением. Когда они познакомились с паном Миложенцким, она уже была знаменитостью. Но вышла замуж и перестала петь. У них родился Антек, потом Галя. Но пани Ларис все равно решила вернуться на сцену. Муж не разрешал. Он любил ее больше всего на свете и боялся потерять. Ну и потерял. Когда она настояла на своем, думали, он сойдет с ума или застрелится. Мать его не могла этого забыть. Во всем винила музыку.

– А ты откуда все это знаешь?

– Марцинка рассказывала, когда мы стирали куртку Стасика.

Кристина говорила об этом так естественно, как будто разгадка столько лет мучившей ее тайны была чем?то самым будничным.

А потом все же не выдержала и, должно быть подражая Марцинке, заговорила восторженно, нараспев:

– Они расстались. Из?за музыки. Из?за пения. Из?за сцены. Любили друг друга больше всего на свете. Но и уступить не могли. Поссорились. «Пока не позовешь – не вернусь», – сказала пани Ларис. А он не уступил. Пани Ларис ни разу не пришла к себе домой. И сюда на Козью. С мужем не видалась ни разу. С Галей тоже. Только Антек у нее иногда бывал. А бабушка убивалась из?за сына и во всем винила музыку и невестку.

– И поэтому музыка в их доме была под запретом?

– Конечно… Но только… Не мешай! – И Кшися снова заговорила торжественно, чуть протяжно, должно быть от Марцинки переняв этот тон. – В тридцать девятом люди передали, что ротмистр погиб в отряде Хубала. Об этом сообщили пани Ларис. А она говорит: он живой. «Он звал меня, я слышала». Люди говорят, что когда человек умирает, он перед смертью думает о тех, кого любит, иногда родные слышат его голос. А пани Ларис свое: «Он не умер, я знаю. Он жив».