Дикари - Мож Роже. Страница 11
Сулла повертел в руке вторую табличку с личной печатью Менезия – зубчатое колесо между двумя мечами над силуэтом корабля – и положил ее на низкий столик, стоявший перед кроватью. Он вспомнил о той ночи, когда Менезий спас его самого и его людей от смерти или ужасного плена. В то время легиону пришлось по приказу консула Квинтилия Яго быстро отступать, чтобы избежать окружения. И вот вопреки этому приказу легат Менезий вернулся с двумя десятками человек, чтобы прийти к нему на помощь. С собой они притащили по размытой дороге баллисту[18], при помощи которой он затем смог соорудить нечто вроде моста. Не будь этого моста, отряду Суллы никогда бы не спастись.
"Если вы нарушите мой приказ, – сказал Квинтилий своему легату, – и у вас ничего не получится, то пусть лучше даки[19] возьмут вас в плен! В противном случае при возвращении в лагерь вас за неповиновение лишат звания и изгонят из армии с позором... "
Но у Менезия получилось. Он захватил с собой все веревки, какие только были в легионе, привязал к ним тяжелые камни и с помощью баллисты перебросил на противоположный берег крутого оврага, по дну которого мчался поток, разбухший от дождя, не прекращавшегося уже целую неделю. Веревки затем натянули и установили подвесной мост. Менезий первым перешел по нему и направился к скалистым холмам, по которым струились дождевые потоки. Он предполагал, что Сулла и его разведчики, преследуемые даками после того, как они восемь дней назад сожгли запас фуража и уничтожили большое количество лошадей, спрятались именно там, в надежде переждать дождь и перебраться через поток.
Вот что сделал для него Менезий, богатый римлянин. Коротко говоря, он участвовал в войне не для того, чтобы увеличить свои владения или число своих торговых кораблей, а служил он легатом, следуя патрицианским традициям. И только благодаря ему Сулла сегодня вечером отдыхает на своей ферме, ожидая ванны, чтобы стряхнуть усталость после здоровых трудов на поле.
Галл встал с кровати и снял одежду. Голый, он направился в ванную по длинному коридору, стены которого были сложены из камней, залитых известковым раствором. Он вошел в комнату со сводчатым потолком, где его ожидал слуга Сатон. Ванна представляла собой большой чан из лавового камня, который заполнялся теплой водой и куда вели три ступеньки. Сулла сел на последнюю, и Сатон начал намыливать ему спину. Было нестерпимо жарко от раскаленных на огне камней, которые Сатон то и дело окатывал водой.
Сулла думал о том, что завтра ему надо уезжать и какие распоряжения в связи с этим надо сделать на ферме.
Он поговорит с Тоджем и сообщит ему о давнем намерении освободить его от рабства и поручит ему управлять имением каждый раз, когда он сам будет отсутствовать.
Теперь уже перс очень хорошо говорил на латыни, и потом, разве Суллу и Тоджа не связывали незримо смерть его сестры Марги и ребенка, которого она носила? В то время как пальцы Сатона разминали его плечи, стараясь изгнать пот и пыль, впитавшиеся за день, Сулла вспоминал большие черные глаза Марги, ее отчаянный взгляд, который она устремила на него, когда поняла, что умирает... Если бы Марга была жива, то он взял бы ее с собой, ее и ребенка, к Менезию. У Менезия в Риме был дворец с множеством комнат, сады, рабы, слуги, телохранители. У него были также загородные имения и виллы на море около Остии и Поццуоли, двух больших портов, где были расположены его склады.
Но Марга не поедет в Рим, потому что покоится в могиле, там, в саду...
Тогда?то Сулла и подумал о девочке, которую он перекупил у грека, для того чтобы она смогла остаться рядом с могилой своих родителей, зарытых как собаки, без надгробного камня, где?то за конюшнями на ферме Патрокла.
– Сатон! – приказал он. – Пойди и найди старуху, знаешь, ту, которая недавно пришла из имения Патрокла...
– Да, хозяин.
– Скажешь, чтобы она устраивалась вместе с девочкой, которую я привез с собой, в комнате рядом с кухней. Они будут жить там, а ты проследишь за тем, чтобы никто им не надоедал... – Он прервался на мгновение, а потом объявил: – Завтра я уезжаю.
– Хорошо, хозяин, – сказал Сатон.
Правила поведения не позволяли Сатону спросить, куда уезжает хозяин и надолго ли. Сатон не произнес больше ни слова, а Сулла добавил:
– Я еду в Рим и останусь там надолго. Тодж будет управлять фермой, а ты – домом.
– Спасибо! Спасибо, хозяин, – сказал Сатон, кланяясь. Он уже закончил его намыливать.
Возможно, когда?нибудь хозяин освободит и его...
– А теперь оставь меня. Пойди поищи старуху и покажи ей комнату.
* * *
Сулла лежал в кровати в вышитой льняной рубашке. Он погасил масляную лампу, стоявшую у изголовья, но сон не шел к нему. Завтра... С рассветом он выедет на лошади во Вьенну. Там сядет на одну из лодок, управляемых ловкими лоцманами, которые не боятся ни стремнин, ни подводных камней, усеявших дно реки, и быстро спустится по Роне до Марселя. Он будет в Марселе через два дня и пойдет прямо на склады корабельной компании Менезия. Там он покажет табличку с печатью, которую привез консул Вецилий, тогда его сразу же посадят на корабль компании, отплывающий в Остию. А от Остии до Рима было час езды на лошади...
Сулла вновь зажег масляную лампу, понимая, что не заснет. Вдруг послышались шаги, и в дверь постучали.
– Открой! – сказал голос старухи. – Ты же хорошо видишь, что сегодняшняя ночь не принесет тебе сна.
– Чего ты хочешь, старуха? – спросил Сулла.
– Я хочу того же, чего и ты, потому что принадлежу тебе! Только имеешь ли ты то, чего хочешь?
Сулла рассмеялся и поднялся, чтобы открыть дверь.
Он отодвинул засовы. Старая ведьма крепко держала за руку девочку, одетую в длинную белую рубашку до пят, распущенные волосы лежали на плечах. На красивом и отдохнувшем лице выделялись большие синие глаза. Старуха слегка подкрасила ей щеки и губы, и Сулла внезапно увидел женщину, в которую скоро превратится эта молодая девственница.
– Я привела тебе ту, которая тебе принадлежит, – сказала старуха, вталкивая девочку в комнату. – Разве она не красива? Ты что же, пренебрежешь своим добром, как хозяин, который не умеет как следует управлять своим домом?
Сулла нахмурил брови.
– Не тебе решать это, – сказал он недовольным тоном.
Старуха строго посмотрела на него:
– Ты отправляешься в поездку, и надолго! Так сказал твой слуга. Это правда? Ты уезжаешь завтра?
– На заре, – ответил Сулла.
Эта?то явно не боялась задавать вопросы хозяину...
– Разве ты знаешь, когда вернешься? – продолжала она с явной укоризной.
Сулла хотел ответить, но старуха перебила его:
– Я знаю, что тебя долго не будет, и вот эту твою козочку, которая день за днем будет дожидаться тебя, кто отметит ее раскаленным железом, кто поставит клеймо о том, что она ему принадлежит? Разве ты хочешь, чтобы кто?то другой сделал это в твое отсутствие?
Сулла в растерянности не отвечал. Девочка опустила глаза.
Старуха подошла к лампе, задула ее, комната погрузилась в сумрак.
– Борозди и сей вовремя, – пробурчала она, выходя.
Она закрыла за собой дверь, оставив хозяина и рабыню наедине, в слабом свете, который пробивался сквозь щель ставня. Это был свет летней ночи, исходивший от звезд...
Сулла задвинул засовы и вернулся к девочке, взял ее за руку.
Рука девочки была теплой, она сжала пальцы хозяина, ища защиты.
– Как тебя зовут? – низким голосом спросил Сулла.
– Хэдунна, – прошептала она.
Он нагнулся и, приблизив к ней свое лицо, увидел, что она улыбается ему.
Глава 3
Стремнины Роны
Утром Сулла отправил Тоджа к Патроклу с табличкой, в которой сообщал своему соседу и другу, что уезжает в Рим по просьбе одного товарища по легиону, галлу, как и он, который тяжело болеет и просит успеть, пока парки не перерезали нить его жизни. Затем отправился во двор фермы седлать свою гельветскую лошадь. Там же, во дворе, уже собирались рабы, чтобы отправиться на поля заканчивать жатву. Многие женщины подходили к нему, пока он сидел в седле, чтобы поцеловать ноги, как будто чувствовали, что хозяин уезжает надолго и по серьезному поводу. Сулла велел им сохранять мир и согласие в его отсутствие и повторил, что передает бразды правления Тоджу. Чем дальше он отъезжал от дома, тем сильнее сердце его раздиралось противоречивыми чувствами: привязанностью к мирку, в котором он правил, как бог, и давно забытым ощущением новизны и встречи с неизвестным.