Когда риск - это жизнь! - Маури Карло. Страница 27

Помимо группы топографов (они первыми проникают в лес после того, как выполнена аэрофотосъемка и намечен очередной участок строительства) здесь находятся еще семеро мужчин. Они вооружены на случай охоты, а также для защиты от диких зверей или индейских племен. У нас с собой несколько мотопил. Мы продвигаемся вперед, расчищая путь от кустов и валежника острыми лезвиями «терсадо». В лесу так темно, что трудно фотографировать. Расчистив пространство, измерив дистанцию падения ствола и выбрав деревья для повала, пильщик с мотопилой за несколько минут искусно выполняет свою работу.

Гибель пятидесятиметрового дерева производит большое впечатление, рев мотопилы эхом разносится по лесу, распугивая птиц и обезьян, с визгом и криком удирающих в разные стороны. Затем, когда надпилен ствол, в тишине, предшествующей его падению, слышны сухие короткие звуки рвущейся коры; наконец пильщик отбегает в сторону; и мы издалека наблюдаем за падением гиганта. Дерево рушится с громовым гулом. Сквозь образовавшуюся в кронах брешь брызжет яркий свет.

Вот так, одно за другим, в считанные минуты, десятки и десятки вековых деревьев гибнут на фронте Трансамазонской дороги. Зрелище это причиняет истинные мучения.

«Ты у нас мечтатель, — скажет мне потом один из моих друзей в Рио. — Прогресс остановить невозможно, А с интеграцией индейцев и сельвы действительно можно не спешить. Вс e равно рано или поздно им неизбежно придется исчезнуть». Оно, может, и верно, Но мне думается, что и индейцы и их сельва имеют право жить такими, какими их сотворил господь, хотя бы потому, что их образ жизни, столь близкий к природе по сравнению с нашим, является более человечным и истинным. Никакая наука не дала им иллюзии абстрактного счастья жизни и столь же абстрактной легкости жизни.

Вполне возможно, что наша цивилизация, наш способ существования есть лучшее из того, что когда-либо удавалось придумать человеку. Может быть, это самый удобный, самый «комфортный» способ. Однако мне приходилось жить в контакте с так называемыми примитивными народами и с девственной природой гор, океанов, лесов. И у меня возникли кое-какие соображения, на мой взгляд небезынтересные для многих. Отчего я, «цивилизованный» человек, прожил самые счастливые моменты своей жизни именно среди «дикарей»? Не оттого ли, что лучшая часть меня самого является «дикой»? Ведь в каком-то смысле дикарем можно назвать и грудного ребенка! И не оттого ли это, что я не верю больше слепо в «наш» прогресс, хотя и принужден жить в нем?

Я не верю больше в этот прогресс, так как мне не удается постичь его цели и смысла. Все больше требуется денег для удовлетворения желаний, рождаемых во мне этим самым прогрессом; все больше требуется культуры, чтобы рассеять сомнения, возникающие благодаря тому же прогрессу, чтобы понять самого себя, своего ближнего, наконец — всевышнего. Когда же я возвращаюсь в «примитивное» состояние, то и все вокруг становится простым и естественным, даже смерть,

И бога ощущаешь без малейшего намерения открыть его для себя, поскольку он присутствует в великих циклах природы

Моя жена говорит, что я экстремист и что в нашем обществе тоже есть много хорошего. Это верно. Но мне хорошо с индейцами, и я отправлюсь на их поиски.

Отыскать их будет нелегко, По мере того как Трансамазонская дорога уходит вперед, индейцы после нескольких попыток сопротивления покидают свои хижины, «малоче», и скрываются в глубине лесов. Они бегут (пока еще можно) от нашей цивилизации.

НФПИ (Национальный фонд в поддержку индейцев; отстаивает необходимость срочно интегрировать, то есть охватить цивилизацией, туземное население и предпринимает соответствующие действия. Однако с этим согласны далеко не все. За несколько дней до моего отъезда из Бразилиа я услышав мнение одного священника, падре Винсента Сезара, председателя «Миссионерского совета по местному населению». Он сказал: «Мы изменили религию индейцев, их образ мыслей, заставили их по-другому ловить рыбу, охотиться, жить, тем самым уничтожив их исконную культуру. И это большая ошибка. Индеец — такой же человек, как и мы. Нельзя насильно изменять его обычаи. Нельзя отказывать ему в праве располагать землей, где он живет».

А индеец нуждается в большом пространстве земли. Белый человек вполне может прожить на четырех квадратных метрах. Индейцу же для охоты и рыбной ловли требуется по меньшей мере квадратный километр. И вот по мере продвижения вперед автострады индеец бежит.

Здесь, близ Альтамиры, на берегах Рио-Ксингу, двое братьев рассказали мне о кранхакакоре, гигантских индейцах. У этих индейцев была состоявшая из малоче деревня в сельве, километрах в двадцати пяти от участка дороги Куйяба — Сантарен, и активисты из НФПИ надеялись установить с ними контакт, чтобы уговорить их «принять цивилизацию». Уже не раз самолет НФПИ пролетал над индейской деревней, разбрасывая подарки (кастрюли, ножи, топоры, продукты питания), и летчик заметил, что там, на земле, все очень радовались падавшим с неба подаркам. Когда же было решено выйти на прямой контакт с ними, их деревня оказалась совершенно пустой: испуганные грохотом строительства, гигантские индейцы бежали. Сейчас двое других активистов НФПИ, братья Клаудио и Орландо Виллас Боас, живут в лесу в ожидании, что гигантские индейцы сами выйдут на контакт. В своем лагере оба брата проводят дни напролет, распевая песни и отплясывая. Сторонний наблюдатель, чего доброго, подумает, что у них помутился рассудок. На самом деле они занимаются своей работой, то есть показывают туземцам, что ничего не боятся и явились сюда с миром. Поскольку строительство дороги продолжается и гигантским индейцам практически некуда деться (со всех сторон они окружены водой и не имеют каноэ), то очень возможно, что они сдадутся.

Те, с которыми я собираюсь встретиться (если сумею), называются синта ларга. Живут они по другую сторону Амазонии, на реке Мадейра, ближе к Порту-Велью. Поговаривают, что и они скоро сдадутся цивилизации.

Прежде всего я должен попасть в Порту-Велью на реке Мадейра, одном из тысячи притоков Амазонки. Наш реактивный самолет летит над лесным океаном (после проведенных в Амазонии двух месяцев мне хочется сказать — «над привычным лесным океаном») и приземляется, когда на часах уже почти полдень. Еще сводит спину от кондиционированного воздуха в салоне самолета, а я уже окунулся в густую липкую жару: 35 градусов и чудовищная влажность. Сегодня воскресенье, и на площади перед аэропортом лениво передвигаются редкие человеческие фигуры. Из громкоговорителя доносится хор: «Аве, аве, аве, Мария…» — гимн, который поют и в церкви моего родного Лекко. Тем не менее я никого здесь не знаю. Спрашиваю у водителя такси, не знает ли он какого-нибудь итальянского священника-миссионера, и он везет меня в собор — самую высокую постройку города. Навстречу мне действительно выходит итальянский священник. Однако, едва услышав, что я журналист, он, так и не назвав своего имени и даже не поинтересовавшись, из каких краев Италии я приехал, набрасывается на меня фурией. «Я уже двадцать лет живу здесь, среди индейцев! — кричит он. — А вы, журналисты, являетесь сюда на пару деньков за легкими деньгами, а потом пишете одну только ложь. Вам, журналистам, следует вообще запретить встречи с индейцами!» Он сухо и торопливо прощается со мной, как прощается ревнивый влюбленный со своим соперником (не знаю уж, о какой лжи и о каких журналистах твердил этот падре. Во время своих путешествий по самым отдаленным районам мира я встречался со многими миссионерами, и наши отношения всегда были самыми братскими. Устал, наверное, падре или понервничал. Впрочем, я попросил бы его только о содействии в поисках аэротакси, чтобы добраться до синта ларга).

Как нетрудно догадаться, Порту-Велью (столица Рондонии, одного из наименее заселенных районов Амазонии, где всего лишь 0,3 жителя на квадратный километр) не имеет особых туристских достопримечательностей. Изнывая от жары, пытаюсь найти гостиницу. Наконец в каком-то заведении, где нет даже электричества, нахожу небольшую комнату, которую приходится делить еще с одним постояльцем. Тот, раскинувшись полуголым на своей постели, уже храпит. Единственное украшение на прислоненном к стене хромом столике — ваза с тремя пыльными пластмассовыми розочками (а не более чем в километре отсюда начинаются леса, полные сказочных орхидей). Мне сообщают, что вечером можно послушать радио. Сейчас май — месяц, посвященный Мадонне, и по местной программе передают одни молитвы.