Когда риск - это жизнь! - Маури Карло. Страница 8

К концу каждого этапа я, например, прихожу совершенно усталым, несмотря на усиленное питание, а носильщики, как ни в чем не бывало, радостно улыбаются и, сбросив ношу, отправляются на поиски сушняка для костров, а потом готовят себе скудный ужин, состоящий из выпеченного тут же, на месте, хлеба, который они обмакивают в соус «карри». «Неужели они чем-то отличаются от меня? — задаюсь я вопросом. — Неужели они сильнее?» Нет, все дело в том, что они намного проще меня и не избалованы познанием комфорта.

На заходе солнца они удаляются в сторону — помолиться среди камней, обратившись лицом к Мекке. В призрачном вечернем освещении их молитва напоминает танец. Стоя на коленях, они кланяются до земли и совершают ритмические телодвижения.

10 июня.

В Пайю (3400 метров) мы любуемся последними на нашем пути травой, цветами, растительностью. Бригада грузчиков взваливает на себя связки дров. Мы ступаем на ледник Балторо — ледяное чудовище, заполняющее всю долину на протяжении 60 километров. Перед началом пути носильщики выкрикивают обращенные к Аллаху молитвы: уходящий по леднику путник не знает, суждено ли ему вернуться обратно.

Идти становится все труднее. Сплошные подъемы и спуски; я то и дело переступаю через камни, перепрыгиваю через ручьи и трещины. Мы приближаемся к высоте 4000 метров, дает о себе знать разреженный воздух. Носильщики по-прежнему бодро несут свой тяжелый груз, причем некоторые из них ступают по леднику босыми ногами, нигде не останавливаются, разговаривают друг с другом так, словно им неведома усталость.

11 июня.

Разбиваем палаточный лагерь среди гранитных глыб, своими формами напоминающих хижины «снежного человека». Пришли в Урдукасс на отметке 4053 метра и задержались тут на пару дней для акклиматизации. Когда 13-го числа мы отправляемся дальше, дышится уже гораздо легче. Углубляемся в истинное царство Балторо. Здесь высятся поразительные замки, воздвигнутые Землей. По левую руку стоят Каттедрали, превышающие 6000 метров, с башнями из красного гранита. День спустя справа от нас открывается Машербрум (7821 метр), а левее — башня Музтаг (7273 метра). Наконец прямо перед нами возникают Броуд-Пик (8047 метров) и наш Гашербрум- IV (7980 метров), как бы замыкающие ледяную долину Балторо.

Эти горы с их ледниками столь пропорциональны своей грандиозной величине, что трудно составить представление об их реальных размерах. Шагаешь, шагаешь, а они почему-то не приближаются. Тем временем я сам себя тренирую. От одного дня к другому, от этапа к этапу ноги мои становятся все сильнее и все меньше устают; сердце приобретает большую упругость, и я понимаю, что оно исправно выполняет свою задачу, орошая кровью мое тело, руки, ноги, голову, которая постепенно перестает страдать мигренью. Теперь и я часами шагаю без устали, словно лечу на крыльях.

15 июня — цирк Конкордия (4600 метров).

Вчера была ужасная ночь. Из-за высокого снега, в котором мы утопали по пояс, пришлось довольствоваться кое-как разбитым лагерем. Едва начались вечерние заморозки, сагибы, отказавшись от ужина, скрылись в палатках и забились в пуховые спальные мешки, потому что промокшая одежда смерзалась на открытом воздухе. Носильщики укрылись за экспедиционными ящиками. Они расстелили на снегу брезент и, кое-как прикрывшись мокрой одеждой, улеглись на брезент, обнаженные, тесно прижавшись друг к другу, согреваясь теплом своих тел.

В атмосфере преобладал стальной, с лиловым оттенком цвет. Воздух навевал смертную тоску. Затем выпал снег, покрыв все белой пеленой, в том числе носильщиков. «Сколько их сегодня померзнет?» — думал я. Но как только рассвело, они поднялись вместе с солнцем, обнаженные, смеющиеся, готовые со свежими силами занять свое место в караване. Образ жизни этих носильщиков подсказывает мне, каким должен быть человек в Гималаях. Стараюсь кое-чему научиться у них.

Солнце сегодня пылает, словно факел. Мы находимся в цирке Конкордия — самой большой «площади» мира, поскольку она действительно огромна и окружена гигантскими фантастическими замками из камня и льда. Хорошо просматривается К2 (8611 метров) — дворец владыки всего Каракорума, вторая по величине горная вершина Земли. Она горделиво возвышается, словно король в окружении свиты гигантов.

На К2 Вальтеру Бонатти и носильщику Хунце Махди пришлось однажды разбить лагерь на высоте 8000 метров. Они с трудом выжили тогда среди снегов. Махди при этом обморозил ноги. Теперь Бонатти здесь, рядом со мной. Мы неразлучны с тех самых пор, как покинули пределы Италии. Ночуем в одной палатке, вместе шагаем, вместе едим, вместе страдаем и радуемся. Он рассказывает про то, как обеспечивал нашим землякам Лачеделли и Компаньони победный штурм вершины 31 июля 1954 года, и мне передается его волнение.

Пришли двое в связке, появившись из-за ледяных, прикрытых мореной холмов. Это курьеры. Почта. Новости из дома, газеты десятидневной давности. Я получил фотографию моего сына Луки, родившегося полгода назад. С гордостью демонстрирую ее окружающим, и каждый из моих товарищей, в свою очередь, показывает и рассказывает мне, как дела у него дома. Здесь, наверху, мы все — родственники.

26 июня — базовый лагерь (5150 метров).

Сижу в большой палатке, которая служит нам столовой, и варю спагетти в кастрюле-скороварке. Тут же, растянувшись на ящиках, спит доктор Дзени. Неожиданно он просыпается и спрашивает: «Карло, а ты умеешь скороваркой пользоваться?» «Еще бы, — отвечаю. — Я уже целый месяц в ней готовлю». Дзени сообщает: «Мне приснилось, что она прямо у тебя под носом рванула», — и засыпает снова. Проходит минут десять, и… раздается взрыв. Меня обволакивает паром, ничего не вижу, ничего не понимаю. Лицо, и без того обожженное солнцем, горит. Свитер намок, я стаскиваю его, и вместе с рукавом слезает кожа с моей правой руки. Когда проходит шок, мне становится плохо, очень плохо. Не хватает воздуха. Дзени немедленно оказывает мне медицинскую помощь. Добираюсь до своей палатки и валюсь на спальный мешок. Приходит Вальтер (он вместе с Гобби поднимался на разведку в сторону первого лагеря) и дежурит возле меня всю ночь. А я всю ночь не могу заснуть, несмотря на то, что наглотался разных успокоительных средств. К горлу подступают рыдания, и я даю волю чувствам, потому что наедине с Вальтером не боюсь показаться слабонервной девицей. От слез становится легче, да и Вальтеру ничего не нужно объяснять. Мы не раз плакали с ним после успешного штурма какой-нибудь вершины или после неудачи. Я рыдаю не столько от боли, сколько от обиды. Проделать такой путь, забраться так высоко и теперь по совершенно идиотской причине отказаться от дальнейшего восхождения… Вальтер успокаивает меня, говорит, что без меня на штурм не пойдет — дождется моего выздоровления, и это приятно слышать.

Тянутся дни. Доктор Дзени делает перевязки и отмечает, что моя рука выглядит все более обнадеживающе. К счастью, обошлось без нагноения. Тем временем товарищи уходят наверх: ставят первый лагерь, второй, третий.

Я сижу, как в западне, в базовом лагере вместе с доктором Дзени, мучаюсь от собственной никчемности и понимаю, что должен рискнуть и наперекор всему предпринять восхождение. Верю в то, что победить себя, выйти из своего ущербного состояния для меня имеет гораздо больше смысла, чем для вполне здорового спорстмена, когда он берет восьмитысячник. Эта вера и умение не раз помогали мне справиться с неприятностями, в которых я, случалось, оказывался, например с болезнями: я выбирался из них, совершая огромные усилия с единственной целью — снова стать нормальным человеком.

В первые дни июля вместе с Дзени я покидаю базовый лагерь и, следуя уже проложенным маршрутом, обозначенным от начала до конца красными флажками, столь нужными при тумане или в плохую погоду, поднимаюсь по нижнему ледопаду ледника Южный Гашербрум. Ледопад — это нечто вроде грандиозной застывшей ледовой реки, которая, низвергаясь по крутому руслу, разрывается и разламывается во многих местах, образуя трещины. Ледопад — это как бы ледяной водопад.