И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич. Страница 9

Ягила смотрел вокруг и радовался: кажется, ничего не забыли, успели. А вот людей было мало, заметно меньше, чем в прошлый раз, — на празднике встречи весны, в день весеннего солнцестояния, откуда начинается отсчет дней нового годового круга-кола.

Да, роды сурожских русичей тают на глазах. Сурожское княжество никогда не было большим и сильным. Зажатое между эллинским Боспором, греческим Херсонесом и маленькими осколками когда-то великой Скифии и так же исчезнувшей Готии, оно процветало лишь в союзе с Русколанью. Не стало той, потом могучих антов — и пришли беды на их землю.

Есть еще Киев, но до него далеко. Да и он теперь не в силе, сам данник Хазарского каганата. Далеко-далеко на полуночи уж не один век существуют Ладога, Новгород и другие города словен, на западе солнца — от холодного Венедского моря до теплых полуденных морей и от жмуди до франков — расселось множество славянских княжеств, но о них вестей почти нет. Вот и приходится бедовать одним.

Подошли несколько старцев, встали рядом. Взгляд Ягилы потеплел, но был все так же печален: как мало их осталось. Пора было начинать, и он подошел к алтарю. Простер руки над огнем, испросил позволения у богов, принес им жертвы — хлебом, мясом добытого барана, сурицей. Огонь на алтаре вначале ослаб, заметался с полешка на полешко, а затем разгорелся еще пуще. Помолье облегченно вздохнуло — приняли боги их жертвы, благословили праздник.

Потом он пропел славы всем причастным к этому случаю богам — и Влесу, научившему их пращуров пахать и водить стада, и Огнебогу с Сурьей и Даждьбогом, дающим свет и жизнь, защитнику и оплодотворителю родной земли Перуну, богу всех богов Сварогу. В привычных местах помолье вторило ему, но до чего же нестройны и слабы были эти голоса!

Как всегда, особенно воодушевлялся, перейдя к наставлениям и поучениям. Говоря о нынешних трудностях, напоминал, через какие испытания и беды не единожды проходили их пращуры за долгую жизнь славянского племени.

— Вспомните, родовичи, как выводил нас Орий Древний из нашей замороженной и заледенелой родины, которая и сейчас такая же суровая далеко на полуночи. Теряя близких нам людей, стада, силы, мы упорно двигались за Отцом Орием в сторону света и тепла. Долго шли — через снега, мороз, мертвые земли, где не было даже деревца, чтобы согреться у костра. Мало нас осталось. Но мы все-таки вышли, потому что верили и были едины. И было это две тьмы лет назад.

А еще вспомните, как строились готы с гуннами и ударили на нас со всех сторон, как погибала наша славная Русколань. А ведь что погубило нас? Разве не то, что потеряли единство, перессорились наши племена? И это нам знать и помнить надо, ибо и ныне у нас весьма тяжкие испытания и беды. Враги не только вокруг нас, но и внутри каждого. Распахните друг перед другом свои души, помогите избавиться от лжи, беспутья, корысти и всяческих соблазнов. Только все вместе, вместе со своими извечными богами и пращурами в синей Сварге, только идя путем Прави, сможем мы выстоять и ныне. Иначе изведемся все, как те наши рыбоеды на Pa-реке, что отказались быть вместе со всеми, когда пошли на нас иные гунны и злые племена. Но мы еще живы. Боги наши любят нас, щедро одаряют теплом и достатком, и потому славим мы их…

Когда опять заговорил о Яре-Яриле, ветви дубов раздвинулись и к помолью медленным шагом на прекрасном белом коне выехал сам Ярила. Собравшиеся встретили его дружными веселыми кликами, особенно молодые, девушки забросали цветами. А самые смелые с обеих сторон подхватили коня под уздцы, обвели вокруг помолья, прогуляли по полянке. Здесь вокруг них быстро образовался хоровод, пошли песни, пляски, веселье.

Ягила тем временем проводил старцев и всех, кто не участвовал в играх, к разостланным на траве холстам, уставленным мисками, горшками и кружками. Приобщились к богам сурицей и принялись за угощенье. Все были довольны, помолодевшими глазами поглядывали на хоровод, на весело принимавшего поклоны и славы Ярилу-Добреца, вспоминали свою молодость.

В урочное время зажглись и костры. Вокруг каждого образовался свой малый хоровод, а когда пламя чуть ослабло, началось очищение огнем. Зачин этой забаве положил сам «Ярила», поочередно перескочив через каждый. За ним последовали остальные. Немного их было, но визга, смеха и крика хватило на всю поляну.

Борцов на этот раз оказалось совсем мало. Добрец легко пораскидал их и стал победителем. И опять Ягила заметил, как по-особенному ласково глядела на него сестрица Блага.

Глава шестая

Александр Иванович Сулакадзев, известный ученый-археограф, коллекционер и антиквар, весь этот день провел в очень расстроенных чувствах. Все началось с утра, когда он поехал навестить своего друга Дубровского, недавно вернувшегося из Парижа.

По опыту он уже знал, что с пустыми руками Петр Петрович из Европ не возвращается, обязательно прихватит что-нибудь эдакое, — вкус к старине у него есть.

Вот и на этот раз он надеялся увидеть у него какую-нибудь древность. И не просто увидеть, а бог даст, даже приобрести для своей растущей коллекции.

И что же оказалось?

Петр Петрович, конечно, принял его с распростертыми объятьями, даже прослезился на радостях, но тут же предупредил:

— Жаль, очень жаль, друг мой, что не выпало нам нынче счастие посидеть за самоваром, побаловаться чайком и кое-чем еще, посмотреть мои новинки. Часу лишнего нет. Видит бог, совсем нет!

— Чем же ты так занят, друг мой? — огорчился Александр Иванович.

— Ох, и не спрашивай. В дорогу собираюсь. Не ожидал такого, да ведь что поделаешь в моем положении?..

— Что, опять в свой Париж? По делам Отечества?

— Какой Париж, милый! Какое Отечество!..

— Тогда с визитами, поди?

От такой наивности друга Петр Петрович на какое-то время даже растерялся. Потом поманил пальчиком в соседнюю комнату, в углах которой громоздились еще не разобранные ящики, и шепотом, как соучастнику страшного заговора, сообщил:

— В деревню! Из Коллегии иностранных дел меня, извольте знать, вычистили. А теперь и из столицы гонят. В ссылку меня!..

— Бог ты мой! — ахнул Сулакадзев. — И за что же кара такая? Ограбил кого? Убил? Начальству своему надерзил?

Делая отчаянные знаки, чтобы тот притишил голос, Дубровский так же, шепотом, договорил:

— Мое дело, дорогой, дипломатическое. А дипломатия — это, друг, такая политика… Одним словом, с государем в точках зрения разошлись. А наш государь, извольте знать… Вот и еду… Прямо сейчас… Бог даст, еще свидимся. В лучшие времена…

— Господи, спаси и сохрани! — опять ахнул Александр Иванович, перекрестил на прощанье опального друга и вышел на крыльцо.

Всецело погруженный в дела давно минувшего, ученый плохо знал современную ему жизнь, да она и не была ему интересной. А вот, гляди-ка, и в ней, оказывается, что-то случается. Петра Петровича, честнейшего и благороднейшего человека, умом и сердцем радеющего о благе Отечества, не случайно же лишили службы и выставили из столицы.

О государе тоже разное говорят. Вот повелел дружить с мятежной Францией и не дружить с торговкой Англией. А разве нельзя — и с той и с другой? Я, к примеру, с одинаковым удовольствием дружу и с Петром Петровичем, и с Павлом Александровичем, и со многими другими. И мне от этого весьма хорошо…

А затем случилось вообще невообразимое: неожиданно скончался еще не старый государь Павел Первый. Тут же поползли уточняющие слухи, мол, не скончался, вернее, не сам собой, добровольно скончался, а убили! Заговорщики. Кто, что, зачем и как — один бог знает.

Александр Иванович верил и не верил. Только догадывался: и тут, поди, политика. И есть вещи, за которые лишить службы и сослать в деревню — мало. Вот и покойному тоже, по всему, было мало…

С воцарением Александра Павловича Первого все вроде бы должно было успокоиться. И верно, о покойном монархе стали быстро позабывать, те, кого он обидел, были восстановлены в своем прежнем состоянии, сосланные вернулись в свои дома, — чего еще?