К вулканам Тихого океана - Якеш Петр. Страница 12

День, полный впечатлений, еще не закончился. Обратный полет в Порт-Морсби не обошелся без приключений. На юг от хребта Оуэн-Стэнли плохая погода. Радиосвязь с Порт-Морсби не налаживается, и пилот злится. Согласно инструкции из Порт-Морсби, мы должны лететь очень высоко и, если погода совсем испортится, нам следует держаться северной стороны Оуэн-Стэнли и приземлиться на аэродроме в Кокоде. После этих инструкций теряем связь полностью. Летим над горами в густых облаках, и пилот высматривает хоть какой-нибудь просвет, чтобы спуститься ниже. Нам удалось только разглядеть, что мы летим между горами и очень низко над землей. В Порт-Морсби наши сигналы не слышат или не обращают внимания на них: таких, как мы, много. Облачность сгущается. Пилот смотрит по карте, как долететь до Кокода. Мы находимся как раз там, где во время второй мировой войны разбился американский военный самолет, примерно в ста километрах от Порт-Морсби. Каждый, кто этой историей интересовался, помнит названия Кокод и Оуэн-Стэнли. Перед моими глазами стоит листок, который несколько недель назад я видел в музее в Порт-Морсби. Это дневник экипажа самолета С-47, который упал на склоны Маунт-Обре. На север от горного хребта тоже туман, и держать курс на Кокод небезопасно. Начинаем нервничать. Если спускаемся ниже, ничего не видно, только капли дождя оставляют волнистые дорожки на переднем стекле. Если поднимаемся выше, солнце светит и линия обзора немилосердно приближается.

В Порт-Морсби мы прилетели на час позже, чем было намечено.

5. Господин, хотите каменный топор? Маунт-Хаген

Порт-Морсби и на этот раз мне показался неприветливым, немного грязным и беспокойным. Правда, я там встретился с многими интересными людьми. Времени у меня было в обрез, я торопился продолжить исследование вулканов Новой Гвинеи. В архиве геологической службы я изучал геологические отчеты, в канцелярии филиала Австралийского национального университета уточнял подробности о получении нами машины и домика в Маунт-Хагене, в полицейском участке я должен был получить водительское удостоверение, а для этого продемонстрировать способность управлять машиной в сложных условиях на узких горных дорогах. Лиде, своей жене, я поручил наменять побольше десятицентовых монет. Она с сыном еще в Канберре решила участвовать в моих дальнейших экспедициях. Этот ее шаг многие считали неразумным. Особенно те, кто никогда на Новой Гвинее не был или же побывал лишь в ее главном городе Порт-Морсби. Они постоянно подчеркивали, как опасно ребенку «среди дикарей и людоедов», и начинали рассказывать о всевозможных болезнях, которые может подцепить ребенок, попав в страну, где считается, что мыться совершенно необязательно. Еще хорошо, что я не объяснял, куда мы направляемся: Новогвинейское нагорье на запад от Маунт-Хагена принадлежит к наименее изученным районам.

А мои друзья-антропологи Эрик и Лейел, так же как и жившие на Новой Гвинее геологи, не сговариваясь твердили обратное:

— Возьми с собой жену и сына — это только поможет твоей работе. За вами будут постоянно наблюдать десятки глаз, но зато с папуасами у тебя не будет никаких затруднений.

О нашей первой встрече на Новогвинейском нагорье еще и сегодня вспоминаю с улыбкой, но тогда она привела в замешательство не только мою жену, но и меня самого, хотя я считал себя стреляным воробьем после путешествий в Кендату и на Виктори. На маленького Петра эта встреча не произвела никакого впечатления, наверное, потому, что еще в Австралии мы его подготовили к разным случайностям, показывая картинки, а скорее потому, что для детского восприятия все было вполне естественно.

Нас единственных никто не встречал на аэродроме в Маунт-Хагене. Мы сели в микроавтобус компании ТАА, который должен был ехать в город, удаленный от аэродрома километров на пятнадцать. Автобус ритмично подпрыгивал на горбатой дороге, как вдруг водитель затормозил. Вошла полная папуаска. На ней был лишь шнурок с бахромой, повязанный вокруг талии, бахрома закрывала только самое необходимое. И хотя все места были свободны, она села рядом со мной и непринужденно, с нескрываемым интересом стала меня разглядывать. Она потрогала пальцами мою одежду и рюкзак. Разглядев как следует меня, она переключилась на маленького Петра. Несколько раз его погладила, рассмеялась и что-то сказала, мы не поняли что. После этого она поочередно разглядывала Петю, Лиду и меня. На окраине Маунт-Хагена водитель остановил машину, и папуаска вышла. После нее в микроавтобусе остался крепкий запах английской солонины, характерный для жителей нагорья, которые большую часть времени проводят в хижинах без дымоходов у открытого очага.

Почему я описываю эту встречу? Она была первой из сотни подобных. Врожденное дружелюбие, естественность, нечто такое, что нас, взрослых и «воспитанных» людей, сначала удивляет, а потом приводит в восхищение, но что папуасам и маленькому Петру кажется вполне нормальным. Когда пятилетний Петя немного загорел и смог бегать в нояске из свиной кожи, он счел такую одежду единственно возможной. Еще до отъезда на Новую Гвинею, когда Петя разглядывал картинки, на которых папуасы изображены с костью или кольцом в носу, он спрашивал:

— А мы тоже будем носить такие палочки?

На конечной остановке автобуса компании ТАА, наверное, в десятый раз перечитываю телеграмму: «Ваш автомобиль и ключ от дома находятся в гараже Нга Впма. Тэйлор». Показываю телеграмму местному чиновнику, который утверждает, что такого названия никогда не слышал. Свое нежелание помочь нам он выражает тем, что не позволяет воспользоваться ни телефоном, ни справочником. На мне надета клетчатая рубашка и джинсы, и приехал я не на такси и не на нанятом автомобиле, а на автобусе, и это, очевидно, не вызывает у него почтения. С подобным отношением я сталкиваюсь здесь впервые. Чиновник обращается со мной как с несмышленым ребенком, и он явно рад возможности выставить меня за дверь: уходит и запирает канцелярию. На улице идет дождь.

Время близится к пяти вечера, а значит, тот загадочный гараж, в котором стоит мой автомобиль, может закрыться. Я иду один по улицам Маунт-Хагена, что требует немалого мужества, особенно в дождь. В городе, наверное, не больше сотни метров асфальта, и сейчас грязь невероятная. Мне уже ясно: в каком направлении я ни пойду, всюду одинаково грязно. Не прошел я и двадцати метров, как у меня появился попутчик.

— Гуд автернун, сэр! Вы только что приехали?

Пареньку, наверное, лет тринадцать, он, по-видимому, местный, но говорит на приличном английском. На нем плащ цвета хаки, видавшие виды остатки военной формы.

— Не хотите ли купить каменный топор?

— Нет, спасибо, мальчик. Я ищу гараж Нга Впма и господина Тэйлора. Может быть, ты знаешь, где он живет?

Парень вытаскивает красивый топор, вещь, которой, по-моему, место в музее.

— Всего доллар, господин.

Я снова спрашиваю, не знает ли он где гараж.

— Не знаю, господин. Один гараж там, другой за углом. Но у меня для вас есть еще кое-что.

Он тянет меня за рукав, и мне приходится, хочу я того или нет, идти с ним за угол ближайшего дома. Там он быстро распахивает плащ, подкладка и все тело парня покрыто прекрасными перьями.

— Райские, господин. Хотите купить райские перья? Всего десять долларов штука. Нигде больше не достанете. Белые господа всегда покупают…

Такой контраст — сказочная красота перьев и грязное тело парня! И все это обернуто в старый, рваный плащ. Кто-то подстрелил прекрасную птицу ради жалких десяти долларов, мелькает в голове.

— Купите, господин, в другом месте вы можете продать дороже.

Мое молчание парень расценивает как заинтересованность и делает еще одну попытку. Покупка, говорит, очень выгодна: если продать перья в другом месте, можно получить за них раз в сто больше. Я наконец прихожу в себя и говорю:

— Нет, благодарю, я этим не интересуюсь.

Да, парень, не интересуюсь, я приехал на Новую Гвинею собирать камни, а не перья райских птиц. Он явно не понимает, крутит головой, несколько озадачен. Однако уходит не особенно огорченный: зиает, что подвернется другой покупатель.