Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав. Страница 20

Шумный лагерный день обычно завершается вечерней прогулкой по берегу озера. В такие минуты хорошо привести мысли в порядок, вспомнить о родине, о жене и детях, продумать план на завтрашний день. А сегодня вдобавок ко всему светлая лунная ночь без единого облачка. До второго полнолуния в нашем путевом календаре остается ровно два дня.

Вдруг за спиной у нас раздался слабый шорох.

— Слышал?

— Слышал, тс-с-с!

Змея? Откуда ей взяться здесь сейчас, среди ночи? На лягушку тоже не похоже… Вот опять послышался шорох.

— Я сбегаю в машину за фонариком, а ты не сходи с места.

Потом мы добрых полчаса наблюдали интересное зрелище.

Нарушителем вечерней тишины был крупный навозный жук. Он добросовестно трудился на очень сильно пересеченной для него местности, пробираясь среди камней и гальки, отполированной озерным прибоем, и толкая перед собой огромный плотный комок. Бедняга не видел, что ждет его за очередным камнем, хотя дорогу ему освещала луна. Намучившись со своей непосильной ношей, он изо всех сил вкатил комок на камень, но, забыв в пылу работы выпустить его из лапок, тут же перелетел через голову, отброшенный им. Не растерявшись, однако, жук моментально поднялся, поднатужился — и снова в путь, между камешками-голышами и через них.

Мы стараемся посветить ему на дорогу, чтобы он, работяга, лучше видел, что и как. Но — гляди-ка! — он остановился, постоял в нерешительности, затем обежал комок с другой стороны и потащил его туда, откуда только что приволок… Зачем? Ты подумал? Или просто заблудился?

— Юрко, посвети сюда, здесь не видно…

Жук снова остановился, опять обежал свою ношу и толкает ее в сторону, в канавку, откуда перед этим с таким трудом вытащил.

— Ребята, ведь это же фототаксис [6], дайте-ка, — говорит Роберт и берет у Иржи фонарик. — Жук всегда будет идти на свет, посмотрите…

И действительно! Откуда исходит свет, туда и направляется жук. Нале-во, кругом, напра-во — как приказывает фонарик. Но при этом не выпускает ноши.

— Братцы, оставим его в покое, ведь мы его вконец замотаем, так что он и своих не узнает. Пусть ему луна светит. Или давайте спрячем его вместе с этим комком под консервную банку, а завтра снимем на пленку…

Мы нашли местечко среди камней, где не было щелей, и хорошенько запрятали жука, чтобы ему не мешал даже лунный свет.

Утром, до умывания, спешим к месту ночного происшествия.

Жука как не бывало.

Исчез не только он — из-под консервной банки исчезла и его ноша. Сколько же пришлось ему потрудиться, чтобы сделать подкоп под камнями во сто раз тяжелее его самого и спасти не только себя, но и свой комок!

Вот и говорите после этого, что живые твари — эгоисты!

Нет, они думают о потомстве.

Филология, геология, кнедлики

Наси удалось найти блестящий пример, чтобы объяснить нам. как произносится слогообразующее албанское «ё».

Дело в том, что мы отправляемся на близлежащие хромовые и железные рудники в Пишкаши. Неподалеку от них группа чехословацких геологоразведчиков проводит изыскательские работы. Это место называется Perenjez.

— Попробуйте произнести это как четыре отдельные согласные, но не так, как читается в алфавите — пэ-рэ-энь-зе, — предлагает Наси. — Надо произнести их раздельно, П-Р-НЬ-3. Отлично! А теперь можно ехать, вы всегда сумеете спросить о дороге.

Итак, мы едем в П-р-нь-з, в те места, которые поставили Албанию на пятое место в мире по добыче хромовой руды! «Газик» карабкается по головокружительным склонам, но вскоре начинается такая круча, что даже машине высокой проходимости, обремененной к тому же кинокамерами и пятью пассажирами, не преодолеть подъема, и мы продолжаем путь пешком. Около буровых вышек сейчас тишина, люди ушли на обеденный перерыв. В деревянном ящике на земле тут лежат извлеченные из скважины керны. Результаты многообещающие, и в скором времени эти места тоже начнут сотрясаться от взрывов и рева грузовиков, как в недалеком Пишкаши.

Гора похожа издали на Столовую гору над Кейптауном, такой ровный у нее гребень. Но снизу она вся изрыта, в ее краснорудном нутре роются экскаваторы, добывая из недр тонны драгоценной руды, содержащей свыше пятидесяти процентов металла. Рудный пласт отходит в долину; на глубине восьмидесяти метров толща залежи составляет уже двадцать метров, а еще ниже, в долине, к сожалению, именно там, куда албанцы сваливают пустую породу, рудные пласты гораздо мощнее. В длинную очередь выстроились тут грузовики с прицепами. Погрузка идет без передышки, ведь руда приносит Албании значительный валютный доход.

Мы торопимся, чтобы успеть закончить съемки до сумерек. Больше двух часов потеряно из-за того, что производились взрывные работы. Сейчас на основную территорию разработок уже надвинулась тень от Столовой горы. Все, конец, отснят последний метр.

Уже в сумерках мы возвращаемся в Поградец вместе с ведущим геологом инженером Папоушеком и буровым мастером Грушкой.

— А знаете что, — говорят они, прощаясь с нами в лагере — приезжайте к нам в воскресенье обедать — за все наши сегодняшние мучения. У нас будет ростбиф с кнедликами.

И вот в воскресенье мы сидим за столом у Папоушеков, пополняем наши знания о добыче руды, расспрашиваем, каким образом возникло карстовое Поградецкое озеро, как из бесчисленного множества микроскопических организмов, в чьих телах содержался кремний, образовались красивые, своеобразной формы камни, на которые мы натолкнулись в долине реки Ксерии, — и наслаждаемся сочным ростбифом с отличными кнедликами.

— А теперь я открою вам секрет: их делала не моя жена, — смеется Папоушек. — Автора я представлю вам после обеда. Он сейчас на кухне и очень вас стесняется…

После обеда мы сами пошли к автору. У плиты стоял высокий молодой человек, настоящий красавец. Он как раз снимал с себя белый халат. Словами искренней похвалы мы привели его в еще большее смущение.

— Вы научились готовить кнедлики в Чехословакии?

— В Чехословакии? — удивленно повторил он. — Что вы! Здесь, у чехов, вот по этой книжке.

И он протянул нам «Поваренную книгу» Сандтнер, прибавив, чтобы мы оставили в ней свои подписи, раз уж нам так понравился обед.

— Меня зовут Хасим.

Следующим утром у нас в лагере остановился инженер Папоушек.

— Вчера я забыл вам сказать, что единственная мечта Хасима — попасть в Пражскую школу кулинарного искусства. Он уже строит планы, как поедет в Чехословакию, причем виза ему не понадобится. Она, как он говорит, у него в «Поваренной книге»…

Мудрое озеро

Озеро — это сама жизнь. Каждый день оно другое.

Просыпается озеро с зарей, до завтрака обычно любезничает с кудрявыми облачками, которые выглядывают из-за противоположного югославского берега, а потом ведет себя в зависимости от настроения. То закутается в туман, то празднично нарядится, открыв свое зеркало папоротнику и ситнику и позволив им любоваться живым волнистым отражением своих стройных тел. Бывает, что озеро упрямо хнычет, словно капризное дитя, сердится на свет белый и грозится, что не перестанет, пока не добьется своего.

Ярослав вовсе не обращает внимания на эти капризы.

Мы уезжаем в Поградец за покупками, а озеро все плачет и плачет. Однако Ярослав, не говоря ни слова, сует за сиденье свою «лейку» — мол, посмотрим! Вечером возвращаемся домой и — вот вам, пожалуйста! Озеро выплакалось и теперь игриво кокетничает с надменными слоистокучевыми облаками, поднявшимися на головокружительную высоту над двухкилометровой горой — великаном за Пештани — и ждет лишь того мгновения, когда солнце спрячется за албанские горы, чтобы можно было полюбезничать с закатом. Ну вот и настал подходящий момент. Сначала взять в кадр общий вид, потом быстро спуститься по скале к самой воде и снять так, чтобы в левый верхний угол попало дерево, которое оттуда, с шоссе, нарушало вид. Затем отбежать метров на двадцать и сделать кадр в высоту, с ситником на переднем плане. И на всякий случай тот же кадр с меньшей и большей диафрагмой. В кинокамере у нас цветная пленка.