Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав. Страница 8

Как бы в подтверждение этой доброй мысли на следующем же километре появилась деревушка, притулившаяся на левом берегу бухты. Она называлась Доброта.

Поворот номер двадцать пять

У нас захватило дух, когда мы взглянули наверх. Ехали мы, ехали, приковав взоры к воде, и вдруг очутились в ловушке. Конец бухты, конец сказке. Котор.

Когда-то мы видели фильм о Средней Азии — охота на редко встречающихся диких козлов. Самых породистых из стада, выбранных на племя, охотники окружают и загоняют на высокую скалу. И все-таки половина животных уходит от преследователей. Козлы отважно бросаются в глубину, на лету отталкиваются ногами от скал, лучшие из прыгунов достигают дна пропасти и скрываются невредимыми.

Здесь же все наоборот. Преследователи загоняют добычу в тупик на краю бухты, загораживают путь к отступлению — и теперь давайте, козлы, наверх, в горы, на крутые скалы, где какой-то военный стратег феодал понастроил крепостных стен, как будто эти кручи сами по себе были недостаточной защитой! Взглянешь надменным горам в лицо, увидишь каменные барьеры дороги — и примешься считать ее виражи, вырубленные буквально в отвесной скале, — и закружится голова. Последние повороты скрываются где-то у самого неба. Это, наверно, Ловчен, не гора, а, скорее, темная туча. Положа руку на сердце — мы объехали полсвета, но подобного не встречали даже в Кордильерах… Как будут вести себя наши «татры-805»?

Наполняем бензобаки до краев (с каким-то торжественным чувством, словно собираемся на великую битву), Ольдржих тайком проверяет тормоза, Они обязательно понадобятся нам, как только мы вскарабкаемся наверх. Но до того времени первое слово предоставляется моторам!

В самом деле удивительно, что об этой черногорской дороге так мало знают в Европе. Нам известны высокогорные трассы в швейцарских и австрийских Альпах; некоторые страшные участки знакомы многим автомобилистам, не говоря уж об участниках горных автогонок, наизусть знающих градусы подъема. А дорога, взбирающаяся из Котора на Ловчен? За несколько километров она поднимается от уровня моря ровно на тысячу метров!

— Здесь, на карте, у самой дороги имеется высотная отметка. Только никак не разберу — единица это или семерка. Не то тысяча сто пятьдесят девять метров, не то тысяча семьсот пятьдесят девять…

Не успели мы оглянуться, как уже были в четырехстах метрах над Котором. Найти бы теперь местечко пошире, чтобы заснять Боку с птичьего полета. Улиточный след, по которому мы кружили час назад, теряется в туманной дали, горы становятся расплывчатыми, словно их задернули кисеей. На склонах, в которых вырублена дорога, тысячи маленьких стенок, плотин и галерей, сложенных из нескрепленного камня. Это сделано для того, чтобы свободно пропускать сквозь щели бурные потоки дождевой воды, обуздывая тем самым их губительную силу, и не дать им возможности смыть в пропасть исполинское дело человеческих рук. Тремя сотнями метров выше защитные стенки получили подмогу: здесь на пути стремительных потоков стоят одинокие сосны и туи, прочно укрепляя склоны своими узловатыми корнями и не отступая ни на шаг.

Глубоко под нами, видимо в Троице, с небольшого полевого аэродрома как раз взлетает самолет. Вот он уже оторвался от земли. Это очень забавно, когда земное существо смотрит на летящий самолет сверху. Нго моторы ведут неравный бой с горами, такой же неравный, как и здесь на дороге. Но моторы наших «татр-805» упрямо поют свою песенку, они — как испытанные бойцы, и мы лезем наверх, делая семнадцать-восемнадцать километров в час, на пониженной третьей, а кое-где и на четвертой скоростях, не разбирая поворотов.

— Заметь, здесь повороты пронумерованы. Сейчас идет двадцать второй. Остановись на минутку, сделаем снимок…

На повороте работают трое каменщиков, обтесывая известняковые плиты и сооружая из них защитную стенку. Три горных орла, черногорцы, в глазах которых светится не только гордость, но и сила и упрямство. Нет, они не хотят, чтобы их фотографировали, поворачиваются к нам спиной, а старый с негодованием протестует. И все же немного погодя мы подружились: те услышали, что мы говорим на близком для них языке, что наши слова о том, какую важную работу они делают туг, звучат убежденно, что это не дешевая лесть. Кто знает, сколько жизней уже сберегли их мозолистые руки, скольким шоферам придали уверенности эти их каменные барьеры…

— Делаем, что умеем, — скромно говорит старый Блажо Вулович, — ведь в этом нет никакого чуда, посмотрите-ка.

Плиты одна к одной, цемент в стыках скрепляет их в сплошную стенку, слегка наклоненную к проезжей части. За поворотом стенка перестает быть сплошной, плиты следуют через интервалы: на каждой первой нанесены две косые черные полосы.

— Немного выше будет двадцать пятый поворот, — говорит молодой Шимо Перовнч из близлежащей деревни Ниегуши. — Это бывшая граница между Австро-Венгрией и королевством Черногорией.

Слово «королевство» он выделяет особо: ведь это был островок независимости в море австрийского и турецкого порабощения.

Точно на восемнадцатом километре от Котора, на перевале под горой Ловчен, мы оказались в наивысшей точке. Достаем из прицепов консервы и хлеб, чтобы пообедать на свежем горном воздухе, а заодно и моторам предо' ставить заслуженный отдых. Над нами возвышается вершина Ловчена, на ее склонах еще лежит снег.

— Слава богу, те тысяча семьсот метров, что отмечены на карте, относятся к Ловчену. А я уж думал, что нам придется карабкаться на самый верх.

Внизу смутно поблескивала водная гладь Боки, а над склонами кружили горные орлы.

Глава третья

В Албании

Доброе утро, черепашка! Куда ты в такую рань? В траве обильная роса, на кустах хрупкие листочки, лучшего завтрака и не найти… а ты бредешь по дороге. Она же для машин!

Пустые слова. Черепаха ползет себе посреди шоссе — и все. Испугалась бы, что ли, под панцирь спряталась, так нет… «Вы еще будете уговаривать меня, новички! Сами здесь первый раз в жизни, а собираетесь поучать оседлую черепашью братию. Если хотите знать, вон там кончается Югославия, напротив Албания, а тут никто не ездит, тут только ходят. Прогуливаются».

К сожалению, она права. Никто не приедет сюда окинуть взглядом эти холмы и пригорки, лощины и седловины, обрывы и кручи, эти горы — стройные и кругленькие, чарующе гладкие и старчески сгорбленные, посаженные в пуховые подушки утреннего тумана, чтобы не жестко было. Рядом с этой нетронутой красотой побледнела бы от зависти даже знаменитая Долина тысячи холмов, ради которой туристы отправляются в Южную Африку через целых полмира. Кто из них знает про Албанию? По этой дороге, в ничейной зоне, туристы не ездят. Здесь ходят только черепахи.

Школа на границе

Рукопожатия… Вот паспорта, карнеты, международные страховые полисы. Пограничники с интересом просматривают все это — и дальше ни с места. Тогда мы пробуем заговорить с ними по-русски, по-французски, затем переходим на итальянский, задаем на всякий случай вопрос по-сербски. И даже спрашиваем: «Sprechen Sie deutsch?»

После пятого явного «йо» [4] мы поняли, что албанское «йо» бесспорно означает «нет».

Там, где не хватает языка, на помощь приходит пантомима. Начальник таможни прикладывает кулак к уху и затем показывает на часах, что большая стрелка обежала половину циферблата. Это значит: «Мы позвонили по телефону, через полчаса кто-то приедет». Глагол «приехать» начальник изображает в пантомиме звуком «тррррр» — едет автомобиль. Мы нетерпеливо поглядываем на часы, а между делом занимаемся самообразованием… Вслух читаем албанские газеты, лежащие на столе, и просим исправлять произношение, хотя и не понимаем ни одного слова. «Gj» читается как «дь», из неотчетливого «q» получается совершенно обычное «ть», «nj» на самом деле «нь», a «zh» произносится не иначе как «ж». «Shqip» — албанский язык — читается «штип», «shqiptar» — «штиптар» — албанец. Албанские учителя рады, что ученики быстро схватывают, ученики рады тому, что занятие идет хорошо и что время бежит быстрее.