На речных берегах - Семаго Леонид Леонидович. Страница 14

Поначалу птенцов родители кормят мелкой водной живностью, которой достаточно плавает под боком: разными личинками, водяными клопами, бокоплавами. Потом в их клювах начинают поблескивать мальки. Подрастают птенцы — крупнее становится добыча для них. На десятый день жизни птенец без усилий проглатывает окунька или красноперку длиной в мизинец. Утром или под вечер, когда на воде нет ряби, а солнце светит сбоку, возвращение с охоты и кормление выглядят как торжественная церемония. Чомга, отдав очередную порцию одному из птенцов, тут же ныряет и словно совсем исчезает с плеса, без предупреждения покинув семью. Но через несколько минут она уже плывет от дальних зарослей, раздвигая атласной грудкой коротенькие свечки нежно-розовых соцветий земноводного горца. Высоко поднята голова на тонкой, стройной шее, огнем вспыхивают перышки развернутого воротничка, сверкает в клюве золотой карасик. Будто драгоценный подарок несет, то и дело окуная его в воду, чтобы не потускнел. Подплывет, вспомнит, кто еще не получил своей доли, тому и отдаст рыбешку. Если малыш уронит тяжеловатую для него и скользкую добычу, то кормилец успевает подхватить ее и подать снова. Если все сыты, то последний улов достается ему самому.

Когда птенцы накормлены, рыболов (пусть это был отец) начинает усердно чиститься. Птица то перебирает клювом перья спины и крыльев, то ложится на бок и старательно и быстро расчесывает и укладывает перышки на брюшке, потом переворачивается на другой бок и снова принимается за верхнюю сторону, встряхивается, плещет по воде крыльями, окунается, не ныряя, и опять принимается за перо. Ни мать, ни птенцы на ней не торопят отца, чтобы он снова отправлялся за кормом. Но затянувшееся чуть ли не на четверть часа охорашивание кажется молчаливым и упорным намеком на то, что за детьми и он посмотреть может, что и ему отдохнуть надо после часового плавания и ныряния.

И самка, встрепенувшись и стряхнув остатки дремоты, сбрасывает с себя птенцов и тоже начинает охорашиваться. А птенцы гурьбой устремляются к отцу и, заплыв сзади, забираются к нему на спину, выставив из-под крыльев только головки. Проходит минута за минутой, птенцы на отцовской спине начинают ссориться, ударяя друг друга клювиками. Отец в это время дремлет, не обращая внимания на их возню. А самка, занятая своей внешностью, будто готовится к какому-то визиту или встрече. Но птичий сон — дело быстрое, да и малыши на спине не сидят смирно, и отец, подняв голову, как бы разрешает самке отправляться на охоту. Она тут же, не отплывая, мгновенно ныряет и словно исчезает с плесика, а через час, накормив выводок, повторяет то, что делал самец. Тот отдает ей после этого птенцов и отправляется на охоту.

Проходит еще дня два-три, и родительская спина теряет привлекательность для птенцов. Они уже подолгу лежат на воде под боком у отца или матери, ныряют. Со спины соскакивают сами и не торопятся влезать на нее. Родители отдают им рыбешек уже не из клюва в клюв, а кладут на воду придавленных мальков: схвати правильно сам. И наконец, наступает короткий заключительный этап обучения самостоятельной охоте. Кормилец, поймав щуренка или плотвичку, старается не помять рыбешку, часто окунает ее в воду, чтобы не обсохла, не заснула. Остановившись с такой добычей чуть в сторонке от птенцов, ждет, когда самый голодный подплывет поближе, и опускает голову на всю длину своей шеи в воду: нырни, мол, и возьми там. Птенец ныряет и ловит щуренка живьем еще раз и, вынырнув, проглатывает его, как полагается. Если не получится сразу, у родителей хватит терпения довести умение до нужной сноровки. А выучив птенцов, нет-нет, да и отдадут то одному, то другому долю из своей охоты.

Подрастая, птенцы меняют полосатый наряд, в котором из яиц вышли, на другой, из пуха, необыкновенно нежного, короткого и густого, как недоваляный фетр. Этой особенностью сходны они с далекими пингвинами. Только жители моря не подходят к воде, пока у них не вырастет настоящее оперение, а молодняк чомги живет на воде. Пух непромокаем, прижать его к телу, как перо, невозможно, поэтому у подростков плавучесть выше, чем у родителей, а под водой им держаться труднее. Одеваются птенцы в перо лишь в конце лета, когда ростом почти сравниваются со взрослыми птицами.

Семья чомги очень дружна. Пока птенцы сидят на спине, они могут клевать друг друга (это в птичьих семьях не редкость), но, сойдя на воду, становятся добрее друг к другу. В жизни молодых птиц кроме обязательных действий есть место нехитрым играм с братьями или с родителями. Одна из них выглядит так: мать медленно, словно подгоняемая ветерком, плывет, не оборачиваясь, а один из птенцов, торопливо бултыхая лапками и вскидывая ими фонтанчики, гонится за ней с той же скоростью. Вдруг большая птица взъерошивается, становясь еще больше, поворачивает назад, пугая преследователя. Тот удирает, как может, но не всерьез, и шутливая погоня повторяется снова.

Взрослая птица в те свободные минуты, когда все сыты, позволяет себе немного порезвиться в сторонке. То неторопливо плывет, выставив из воды только шею. То, вытянув ее вперед, как-то по-щучьи проплывает несколько метров, едва погрузившись в воду, лишь две косые волны разбегаются за ней, да видны маленькие бурунчики от резких и сильных толчков ног. То начинает бегать по воде, вздымая каскады брызг. Затем опустит голову поглубже и лежит неподвижным обломком, разглядывая подводный мир не как охотник, а как любознательный наблюдатель.

Чомги — перелетные птицы с непостоянными сроками прилета и отлета. Ранняя весна — рано прилетают и они. В затяжное, теплое предзимье стайка чомг на уловистом ершином местечке держится до морозов, до ледостава. Чтобы остаться зимовать, птицам нужны открытая вода и живая рыбешка. У плотинных водосливов, около электростанций и в самые жестокие морозы столько открытой воды, что на нее никаких уток не хватит. В таких местах среди грузных утиных силуэтов нет-нет да и появятся стройные фигурки парочки чомг в скромных зимних нарядах без рожек и воротничков. Только зимой маловато им дневного времени на кормежку: ведь чомги берут лишь живую добычу, ловя ее на глаз. И птицы начинают охоту рано, когда еще не каждый рыболов может уверенно разглядеть, шевелится или нет в темной лунке маленький поплавок. С берега кажется, что у кромки льда течение сильнее, чем в середине промоины, что стремнина непременно утянет под лед каждого, кто окажется близко от него, что если нырнет там чомга, то никогда больше не вынырнет. А их так и манит к опасному месту, и ныряют они чаще всего у самой-самой закраины, выныривают же метров на двадцать выше, проплывая их у дна против течения.

После нескольких неудачных нырков одна из птиц выныривает, держа в клюве изогнувшегося и растопырившего все свои колючки ерша. От морозного воздуха у рыбешки мгновенно захватывает дух, но чомга, боясь упустить добычу, прижимает ее к груди, чтобы удобнее было, перехватывает и, немного помяв клювом, чтобы не трепыхалась, проглатывает. Тут же ныряет снова и ловит еще одного, видимо, напав на стайку. Другая тоже вылавливает двоих, и на этом утренняя охота заканчивается.

Позавтракав, обе чомги принимаются за туалет. Когда же над стылой долиной поднимается тускловатое солнце, птицы начинают купаться. От косых лучей не становится теплее, но их сияние приводит чомг в неописуемый восторг. Плывут по воде кусочки льда, клубится парок, рыбаки поодаль неподвижными копнами сидят над лунками, а они так плещутся в холодной струе, что начинает казаться, будто овладело ими весеннее настроение, будто этот мороз последний. Окунаются, закидывают голову на спину, словно намереваясь опрокинуться, шлепают полуразвернутыми крыльями так сильно, что искрами разлетаются по сторонам крупные брызги. Потом, сверкая серебристым пером грудок, перебирают клювами каждое перышко, купаются снова и засыпают, словно утомленные утренним туалетом до изнеможения. Друг к другу в это время они не проявляют заметного интереса. Но весну встретят вдвоем и вместе с теми парами, которые вернутся сюда издалека, утвердят ее приход красивым птичьим танцем.