Дорога на Аннапурну - Москвина Марина Львовна. Страница 20

Кроме красоты гор, хозяин отеля ничего из перечисленного не видел и не встречал.

Тогда Лёня сказал:

— Вы знаете, у моей жены болят колени. Я хочу за небольшую плату нанять носильщика.

— Я и сам пошел бы с вами, — проговорил мечтательно хозяин. — Жалко, мне нельзя носить тяжестей по состоянию здоровья. Зато я играю на фисгармонии — ручной, пою и хорошо танцую. Завтра на рассвете у вас будет очень выносливый носильщик. И когда вы вернетесь с Аннапурны, мы с вами снова будем говорить о горах. А то всем надо только одного — лезть, лезть и лезть, а кто будет смотреть, какая нас окружает красота???

Он удалился, наигрывая на фисгармонии, а я говорю возмущенно:

— Зачем ты сказал, что у меня болят колени?

— Ну не мог же я признаться, что мне тяжело! Подумает еще, что я слабак!

Наверное, мы целый вечер просидели, не отрывая глаз от вечно меняющихся картин, раскинутых по небесам этой Вселенной.

Проводники, носильщики — и без того веселые гурунги — приняли душ, переоделись в белые рубашки, выпили пива чанг. Развеселились окончательно, запели, затанцевали!.. Откуда ни возьмись зазвучали девичьи голоса…

— Всюду жизнь! — глубокомысленно заметил Лёня.

И вдруг его осенило:

— Слушай, — говорит. — Эти завтра все уйдут — выпускники Кембриджа. А давай здесь останемся и будем отдыхать, как в санатории?!

— Как это — останемся? — я чуть не упала с парапета в бездну. — И что? Ни туда и ни сюда?..

— Ты права, — он вздохнул. — Движение — все, конечная Цель — ничто!

На столе горели свечи. И стаи бабочек летели на огонь из космической мглы. Свою свечку мы с Лёней задули, чтоб никто не обжег крылья. Поэтому бабочки просто летали вокруг нас и садились нам на руки и на лица.

Лёня им говорил:

— Слушайте сами и передайте ночным и дневным товарищам: надо опасаться двоих харьковчан. Их отличительные приметы — белолицые, голубоглазые, громкоголосые, в синих тренировочных костюмах. В руках они держат сачки!

Мы пошли к себе в комнату, легли, но долго не спали — смотрели на горы, белеющие совсем рядом своими снежными шапками. Особенно Аннапурна ярко вырисовывалась в черном небе, словно висела в воздухе. Над ледяными вершинами «рыбьего хвоста» Мачапучхаре зажглась звезда и поднялась глубоководная рыба-фонарь — половинка луны.

Вдруг мы увидели, как между звездой и луной возникла огромная огненная капля — и, не долетев до раздвоенного хвостового плавника, сгорела без следа.

— Мне померещилось — или ты тоже видела? — спросил Лёня, протирая глаза.

…Вот где мне всегда хотелось оказаться, я теперь поняла. Причем не спать, а бодрствовать. Я наблюдала, как со мною вровень плывут абсолютно незнакомые созвездия. Только с перевернутым ковшом Большой Медведицы встретились мы словно старые друзья. Всем своим видом он говорил:

— Узнаешь? Это я, но кверху дном!

И наша каморка — фанерная, угловая с окнами во все стены — величественно проплывала среди звезд.

В ту ночь несколько раз я просыпалась с ощущением колоссальной энергии. Возможно, это была сила, которая есть в реке, в горе, в дереве. Меня переполняло ощущение какой-то потрясающей красоты и любви и завершенной полноты, которая покрывала землю.

Я села на кровати и произнесла очень тихо, чтобы не будить Лёню:

— Аминь! — исправно пробормотал Лёня.

15 глава

Зеленое сердце природы

Тут занялся восход, редкие облака благодушно окрасились розовым светом. Лёня хотел начать фотосъемку. План такой: Никодим сидит на крыше сарайчика и глядит на удивительно приблизившуюся к нам Аннапурну. (Слово «Аннапурна» означает на санскрите «Гора Еды».)

Для фотографии был сочинен стих:

Но пока он собирался да чистил зубы, из-за вершины появилась большая туча в виде клубящейся черной птицы. И все заволокло.

Наши вчерашние знакомые заходили, громко топая, засобирались, застегнули ветровки, нахлобучили шляпы, утрамбовали рюкзаки, тюки увязали, вытащили коробки. Их носильщики тоже посерьезнели, не шутят, не смеются, не балагурят. Погрузили все вещи в соломенные корзины, забросили их за спины, прочной лентой каждый носильщик привязал корзину ко лбу, и мерным шагом, покачивая в такт спинами, двинули по каменистой дороге.

А уж навстречу, тяжело дыша, красные, взмокшие, топали горовосходители, видимо, возвращались с Аннапурны. Один шел — ну прямо вылитый боксер Виталий Кличко: так этот атлет и тяжеловес еле ноги тащил, опираясь на две лыжные палки. Идет налегке, без поклажи, пару его рюкзаков несет за ним гурунг, такие люди выносливые, а оба на последнем издыхании.

Мы с Лёней в панике смотрели на них и думали: мать честная! Если в таком состоянии плачевном находятся явные физкультурники, что ж с нами-то будет? Куда мы собрались?

Дойдем ли до снегов Аннапурны? Вернемся ли обратно?

Полное безрассудство, конечно. Ведь некоторые горы из тех, что нас окружали, вообще не были покорены человеком!

Взять хотя бы Мачапучхаре. Издали заметно — там с середины склона развеваются снежные флаги, а уж на пиках без остановки метет метель. Все экспедиции, которые отважились ее штурмовать, не вернулись обратно. Но снова и снова альпинисты пытались взойти то на одну, то на другую ее вершину.

В конце концов, правительство Непала запретило восхождения и объявило ее holy mountain — священной горой. Был издан строгий указ, в нем говорилось: мол, на обеих вершинах Мачапучхаре обитают небожители, они не желают, чтобы их беспокоили люди.

Ей-богу, эти горы не похожи ни на какие другие, встреченные мной на Земле. Все, что я читала, о чем думала или мечтала, что мне снилось когда-то или я могла лишь вообразить — не было подобно им. Это нечто иное, одновременно прекрасное и пугающее.

Но отныне уж мы не так одиноки и беззащитны. С нами в поход выступил на вид совсем не могучий, но очень заботливый парень по имени Кази Гурунг. Он забрал у нас тяжелый рюкзак и уверенно зашагал впереди, а его родная деревня, живущая здесь со времен, когда еще не было королей — так говорят в Непале о незапамятной древности, — высыпала на дорогу: дети, женщины, старики окликали его, махали руками, выкрикивали напутствия. Причем у всех жителей этой деревни одна фамилия — Гурунг!

Дома этой деревушки окружают кошмарную впадину на склоне горы, а над ними вздымаются уходящие вдаль вершины.

Стены своих жилищ гурунги складывают из грубо обтесанных камней, скрепленных раствором извести и глины, крыши держатся на стропилах и покрыты дранкой или плоскими каменными плитами.

Некоторые семьи живут совсем бедно — в деревянных сараях с жестяными крышами. В таких лачугах дверью служат доски, связанные друг с другом полосками мягкой коры.

Обычно в одной комнате ютится целая семья. Здесь все домочадцы едят, спят, судачат, и печка у них топится «по-черному», без отводной трубы. Деревня прямо окутана пеленой едкого дыма. Стены и стропила, поддерживающие крыши, покрыты многовековой копотью. Видимо, из всех задач для гурунга наиважнейшей является сохранить тепло. Поэтому окошек в домах практически нет. Порой лишь слабое мерцание тлеющего огонька на маленьком очаге остается единственным источником света.