Македонский Лев - Геммел Дэвид. Страница 63

— У меня сообщение для Пармениона, — прошептал человек.

— Нож у твоего горла очень острый. Руки за спину.

Мужчина повиновался, стоя тихо, пока его запястья связывали вместе. Потом его провели в темный андрон, и он увидел, как его рыжебородый пленитель зажег три светильника. — Ты, стало быть, Мотак?

— Стало быть, да. Сядь. — Мотак толкнул незнакомца на скамью. — Парменион! — позвал он. Спустя несколько мгновений высокий, стройный мужчина, с пронзительными голубыми глазами на узком лице, вошел в комнату. Он держал в руках сверкающий меч.

— Клеарх! — воскликнул Парменион, отложив меч в сторону и приветливо улыбнувшись.

— Он самый, — пробурчал слуга Ксенофонта.

— Развяжи его, — приказал Парменион. Мотак разрезал ножом связывавшие мужчину кожаные ремни, и Клеарх принялся растирать запястья. Его волосы стали белее и реже, чем помнил молодой спартанец, а морщины на лице стали глубже, точно порезы на коже. — Странное время для визита, — заметил Парменион.

— Мой господин просил меня убедиться, чтобы за мной не следили. — Сунув руку под плотную шерстяную рубаху, Клеарх достал свиток, который протянул молодому спартанцу.

Парменион отложил его в сторону и сел лицом к пожилому мужчине. — Как поживает полководец?

Клеарх пожал плечами. — Он печален. Сейчас всё больше пишет. Много всего — о верховой езде, о тактике, об устройстве Греции. Он каждый день часами сидит над своими записями. Не могу вспомнить, когда он последний раз выезжал на верховые прогулки или на охоту. И он растолстел. — Клеарх почти выплюнул последнее слово, будто само его выговаривание оскорбляло его рот.

Парменион протянул руку к свитку, затем заметил, что Мотак все еще стоит рядом, с ножом в руке. — Все в порядке, друг мой. Это Клеарх, помощник полководца Ксенофонта. Ему можно доверять.

— Он спартанец, — проворчал Мотак.

— Осторожно, сынок, нето я тебе череп проломлю, — процедил багровеющий Клеарх.

— Возможно, когда-нибудь, однажды, дедушка, — ответствовал Мотак. Клеарх вскочил на ноги.

— Прекратите, вы оба! — приказал Парменион. — Мы все здесь друзья — или должны быть ими. Как долго ты пребывал в Фивах?

— Прибыл этим вечером, — ответил Клеарх, устремляя убийственный взгляд на Мотака. — Я навестил друзей в Коринфе, а затем купил коня и приехал сюда через Мегару и Платеи.

— Я рад видеть тебя. Не хочешь ли поесть или выпить?

Клеарх покачал головой. — Я удалюсь как только ты дашь ответ для моего господина.

Мотак пожелал Пармениону спокойной ночи и отправился в свою спальню, оставив двух спартанцев наедине. Младший из них развернул свиток и сел поближе к фонарю.

Приветствую, друг мой (прочел он), годы идут, времена ускоряют шаг, мир с его делами уносится все дальше от меня. И все же я вижу события и их причины чище, чем в молодости, и с возрастающей печалью. Был в Спарте юноша, который убил другого в поединке из-за женщины. Отец погибшего мальчика все еще скорбит, и он нанял убийц, чтобы разыскать душегуба, который больше не живет в Спарте. Я догадался, что четверо убийц были умерщвлены мальчишкой, который теперь стал мужчиной. Но за ними могут прийти и другие. Я надеюсь, что ты жив и здоров, и что твоя жизнь счастливее, чем та, которой жил тот спартанский мальчик, давно покинувший свой дом. Я часто вспоминаю того мальчишку. Думаю о его отваге и его одиночестве. В худшем случае боги улыбнутся тебе, в лучшем — не удостоят тебя внимания. Подписи не было.

Парменион взглянул в обветренное лицо старого слуги. — Ты многим рисковал, чтобы доставить это мне, Клеарх. Благодарю тебя.

— Не стоит благодарностей, — ответил старик. — Я сделал это для полководца. Ты мне нравился, парень. Но это было задолго до того, как ты стал предателем. Надеюсь, убийцы отыщут тебя — до того, как ты успеешь сыграть в еще одну из своих смертельных игр.

— Но никто из вас этого не увидит, верно? — произнес Парменион ледяным голосом. — Вы спартанцы считаете себя демиургами. Берете ребенка и мучаете его всю жизнь, повторяя ему, что он не спартанец, а потом обвиняете его в предательстве, когда он призывает вас к ответу за свои слова. Что ж, вот пища для размышлений, Клеарх, тебе и всему твоему тупому племени: после того, как я обманул Сфодрия, я был задержан скиритайским воином. Он годами сражался за вас; он был призван сражаться за вас. И когда мы скрестили с ним мечи, он сказал мне, что всегда хотел убить спартанца. Вас ненавидят не только Фивы и Афины, но даже народ, который сражается на вашей стороне.

Клеарх открыл было рот, чтобы ответить, но Парменион поднял руку.

— Ничего не говори, слуга! — процедил он. — Ты доставил свое сообщение. А теперь убирайся!

Краткое мгновение старик смотрел на него, затем отступил и скрылся во тьме.

Подошел Мотак, все еще держа нож. — Не расстраивайся из-за этого, — вежливо молвил он.

Парменион грустно усмехнулся. — Как, по-твоему, мне это сделать? После того, как приходили убийцы, Менидис сказал мне, что ему плевать, выжил бы я или погиб. Так на меня смотрят фиванцы, Мотак: я спартанский предатель. И это прозвание задевает меня до самой кости.

— Думаю, нам надо напиться, — предложил Мотак.

— Вообще-то, это не тот ответ, который я ищу, — отозвался Парменион.

— Это лучший из тех, что есть у меня.

— Тогда придется напиться, — сказал спартанец. — Доставай мех.

Фивы, лето, 371й год до Н.Э.

Фетида проснулась рано. Ее сны были добрыми, безмятежными. Она вытянула руки и перевернулась на бок, глядя на мужчину, спящего рядом с ней. Протянув руку, она ласково убрала локон волос с его лба. Он вздохнул, но не проснулся.

Последние шесть лет были хороши для них обоих. В свои двадцать девять Парменион был в наилучшей форме и выиграл бега в Коринфе, Мегаре, Платеях и даже в Афинах. Теперь его лицо стало острее, выступающий нос — еще более орлиным, волосы медленно начинали редеть. Но его улыбка оставалась мальчишеской, а прикосновения — ласковыми.

Хорошие годы…

Сначала он заметил, что она томится, безвылазно сидя в четырех стенах, и как-то утром пришел к ней с рыночной площади, где приобрел темный хитон, сандалии до колен, пару персидских шаровар из светлой ткани и фетровую шляпу. — Надень это, — сказал он.

Она рассмеялась. — Ты хочешь переодеть меня в мужчину? Нам что, нужны такие ухищрения?

— Нет, — ответил он с усмешкой, — но я научу тебя ездить по-другому.

То было приключение, захватившее ее сильнее, чем она когда-либо могла себе представить. Все еще слабая после чумы, она села на высокую стройную кобылицу и поехала через город в фетровой шляпе, прикрывавшей ее волосы, и в легком хитоне, прятавшим изгибы ее тела. Оказавшись среди холмов, она открыла для себя удовольствие скачки галопом, на невероятной скорости, когда ветер шумит в волосах.

Они занимались любовью в горной лощине, прикрытые от полуденного солнца ветвями высоких кипарисов, а потом сигали голыми в холодный горный ручей. Воспоминание об этом дне чистым светом сияло в ее памяти. — Когда я уеду, — сказал он, — ты можешь отправлять Мотака седлать лошадей и продолжать ездить верхом. В этом есть неповторимая свобода, и никто не станет расспрашивать тебя ни о чем, или поражаться тому, как плохо блюдет свою честь благородная женщина.

— Уйдешь? — обеспокоилась она. — Куда ты собрался?

— Эпаминонд решил, что пришло время взяться за освобождение Беотии. Мы поведем войска в захваченные города и присоединимся к тамошним мятежникам. Мы должны защитить страну от Спарты.

Однажды рано утром, спустя около пяти недель, Фетида проснулась и увидела, что Парменион стоит рядом с кроватью. Он был облачен в бронзовый шлем с нащечниками, обтянутыми изнутри кожей, и нагрудник с изображением головы рычащего льва. Его меч висел на боку, и ножны покоились на юбке, сделанной из обитых бронзой кожаных полосок.

— Так значит, сегодня? — сказала она.