Тени пустыни - Шевердин Михаил Иванович. Страница 51

— Итак, их превосходительство приглашает нас…

— …выслушать из его уст… э–э… по поводу вашего выезда за границу.

— По поводу заграничных виз?

— Почтительнейше осмелюсь подтвердить, — именно по поводу заграничных виз.

— Где сейчас генгуб?

— Их превосходительство господин генгуб изволят охотиться в угодьях поместья Баге Багу, близ священного города Мешхеда.

Когда посланец генгуба с тысячью поклонов и льстивых улыбок удалился. Гулям почтительно и несколько шутовски поклонился Насте–ханум:

— Если бы не вы, мадам, этот болван уполз бы на четвереньках.

— Я же сказала, за что тебя полюбила. Много гордости и немало еще дикости…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Доктор не послушался советов «дорогого брата». Поднявшись по скрипучей лестнице, он пощупал пульс Джунаид–хана, дал ему жаропонижающее и вышел. Он предпочел не заметить набившихся в каморку двух десятков ражих низколобых степняков в помпезных белой шерсти папахах и темно–малиновых шелковых халатах.

Удивительно, сколько в поместье перса Али Алескера толкалось туркмен. Еще со времен аламана, когда столетиями война опустошала север Персии, между персами и туркменами сохранилась вражда. Туркмены не жили в Хорасане. Но, обнаружив, что глава туркменских контрреволюционеров нашел себе приют в сторожевой башне Баге Багу, доктор предпочел не удивляться… Сад, заключавший дом в свои тенистые объятия, поражал воображение великолепными цветниками, водоемами и фонтанами. Руки человека создали среди Соляной иссушенной пустыни рай корана и пророка Мухаммеда. По арыкам обильно струилась вода, вытекавшая, как пяснил управляющий имением, из большого подземного кяриза. Под холмами лет десять назад каторжники, пригнанные в Баге Багу хорасанским генгубом, прорыли десятикилометровую водосборную галерею и вывели на поверхность отличную, кристально чистую воду. Ею оросили свыше восьмисот гектаров садов и виноградников. Управляющий был недоволен работой арестантов. Они так ленивы, требуют палки. Много едят. И к тому же мрут как мухи. Начальник канцелярии генгуба до сих пор не успокоился: сдал он господину Али арестантов девятьсот восемьдесят восемь голов, а получил обратно триста семьдесят шесть. Четыреста двадцать каторжников закончили жизненный путь на землекопных работах от болезней, двенадцать задавило рухнувшим сводом водовыводящей галереи, человек тридцать пристрелили жандармы за попытку к бегству, ну а около двухсот с лишним сбежали… На мертвецов составили акт, а вот беглые и до сих пор числились за имением Баге Багу. Каждый год с канцелярией генерал–губернатора начиналась неприятная переписка. Управляющий не любит вспоминать о кяризе… Еще услышишь из–под земли стоны мертвецов. Нет, пусть доктор лучше полюбуется… Какие арыки! Какие фонтаны, каскады, пруды. Рай! За каких–нибудь десять лет выросли рощи густолиственных деревьев, целые заросли декоративных кустарников. Зелень, прохлада, тенистые дорожки, певчие птицы — все оправдывало живописное название поместья Али Алексера Баге Багу — Сад Садов.

На версту тянулась центральная аллея парка. Но она так внезапно обрывалась, что доктор ошеломленно остановился и только поцокал языком. Парк был великолепен. Но то, что начиналось непосредственно за низкой, кстати уже полуразвалившейся, оградой, поражало прежде всего обоняние. Нечистотами несло от кривой пыльной улочки, шедшей вдоль парка и отделявшей его от домишек селения. Казалось, что сады Баге Багу и селение находятся в разных мирах.

На улочке не росло ни деревца. Приземистыми глиняными холмиками выглядели дома. Плоские крыши их звенели от сухой травы. Рои мух гудели над головой. Мухи лезли в глаза, рот, нос. В грязи слонялись колченогие облезлые суки… Пыль, поднятая ветром с навозных куч, из мусорных ям, несмотря на раннюю весну, была раскалена. Да и знает ли это жалкое селение, что такое весна?

У темной норы–двери мазанки копошилось тщедушное существо с ножками, ручками обезьянки, с темными очками на носу. Доктор удивился: в такой нищете — и вдруг на ребенке очки. Но, приглядевшись, он обнаружил, что никаких очков нет. В глазницы набились серые мухи, а ребенок так обессилел, что и не отгонял их.

— Больные есть? — громко спросил по–фарсидски Петр Иванович, промывая борной глаза малышу. Доктор всегда держал при себе в карманах кителя склянки и пакетики с самыми необходимыми лекарствами.

Ребенок не ответил. Тельце его тряслось не то от озноба, не то от страха.

— Больные? — закашлялся кто–то в хижине. — В селении у нас все больные. Все болеют, а ты что, доктор?

На порог вылез скелет, чуть прикрытый лохмотьями.

— Э, — удивился он, — да это инглиз?

— Инглиз! Инглиз! — завопила ввернувшаяся из–за угла старуха, придавленная к земле целой копной сухой колючки. — Ой, инглиз пришел лечить простых людей? Эй, люди, посмотрите на великодушного инглиза!

Мгновенно Петр Иванович оказался в толпе сарыков, набежавших со всего селения. Они подступили плотно к нему, дышали в лицо, толкали щупали руками его карманы.

— Инглиз?

— Ха–ха!

— Инглиз хочет лечить нас.

— Сгори его отец! Чего ему надо.

— Инглиз–благодетель!..

— Прячьте детей от людоеда инглиза!

Все кричали, все кривлялись. И в криках и во всем их поведении чувствовалась угроза.

Петр Иванович усмехнулся:

— Эй вы, тише!

— Ого, их превосходительство инглиз приказывает.

— Я оттуда! — И Петр Иванович махнул рукой на серо–стальную пирамиду гор, высившуюся на севере.

Крики смолкли. Кто–то удивился:

— Он русский! Чего же он не говорил?

— Кваканье лягушек не перекричишь, — улыбнулся Петр Иванович.

Тотчас же добрые улыбки расплескались по лицам курдов.

— Эй, да он оттуда… из России! Он не инглиз. Он — человек! — важно сказал выступивший вперед пожилой сарык. Вся одежда его состояла из длинной, до пят, заплатанной рубахи и войлочной наподобие горшка шапки. Когда–то, судя по уцелевшим клочьям шерсти, она имела меховую опушку.

— Ассалам алейкум, горбан! Привет тебе в нашем селении, доктор–урус! Пожалуйте к нам, горбан!

— Почему вы голодаете? — спросил Петр Иванович. — Вы же собрали осенью хороший урожай, я слышал…

— Э, доктор! Три года, как мы откочевали сюда из Серахса, и три года бог посылал нам легионы саранчи. Все жрет саранча. Хлеб посеешь — сожрет. Тыкву посадишь — сожрет… Арбузы, дыни — все сожрет… В сундуках у господина Али золото, а в амбарах зерно, а в желудках рабов аллаха ничего, кроме степной травы. Сабз, так мы ее называем, да и ту саранча повыбила за три года.

— Покажите мне ваших больных…

Доктора провели в хижину. На циновке стонал юноша. Он рубил в степи колючку, и его руку укусила гюрза. Руку зашили в свежую баранью шкуру. Парень остался жив, но рука гнила. Петр Иванович принялся промывать гнойник.

— Эй–эй! — завопил кто–то испуганным голосом, и над головами толпившихся в дверях возникла усатая физиономия. Отвисшие щеки толстяка прыгали и тряслись.

— Управляющий! — взвизгнули женщины и бросились во все стороны.

— Всех кусает змея, а нас навозный жук! — проворчал старый сарык в рубахе.

Управляющий втиснулся в каморку.

— О, горбан доктор, позвольте выразить восторг: вы здоровы и благополучны! А вы, эй, убирайтесь! Звери! Собаки! Вы поплатитесь!

Тогда нашел нужным подать голос доктор:

— Но позвольте… Мне надо посмотреть больных…

Управляющий подхватил Петра Ивановича под руку и потащил на улицу.

— О мудрейший из докторов, разве можно ходить по Хорасану одному?.. В степи ужасно много бандитов… Без охраны никак невозможно… Бандиты и у жандармов оружие отбирают, охо–хо! Прошу, умоляю! Идемте отсюда!