Набат. Книга вторая. Агатовый перстень - Шевердин Михаил Иванович. Страница 45

Сердитое и напряжённое лицо Энвербея делается более сердитым и напряжённым. Рядом с Энвербеем появляется всадник. Он ездит повсюду с Энвербеем, вслушивается в его распоряжения, порой кивает головой, порой качает неодобрительно, даже осмеливается вставлять слова, даёт указания. Курбаши и приближен­ные не без удивления поглядывают на наглеца. Никто не знает Чандра Босса, а потому для всех он непоня­тен и удивителен. Чего он здесь делает в такой час и почему так внимательно и, пожалуй, почтительно слуша­ет главнокомандующий  какого-то чёрного, похожего на мумию в белом скромном халате, в маленькой чалме человека, в облике которого нет ничего ни военного, ни значительного. Но говорит он с Энвербеем на непонят­ном языке, и курбаши ещё более расстраиваются.

Поглядывая тревожно на противоположный низкий берег, на затянутые серой мглой кустики, Чандра Босс продолжает говорить, постоянно прерываемый то рас­поряжениями Энвербея, то вопросами курбашей. Но Чандра Босс говорит и говорит. То, что он сообщает Энвербею, очень важно. И Эивербей, хоть и очень не­доволен, но слушает чрезвычайно внимательно.

Сущность разговора Чандра Босса, очень длинного, обрамленного всякими вежливостями, сводится к следу­ющему:

— Час большевизма пробил. Союзники готовят новый удар. В цепи событий международного масштаба ваша деятельность здесь, в сердце Азии, чрез-вычайно гм... гм... важна. На вас рассчитывают... Но не кажется ли моему другу господину Энвербею, что разговор о принятии звания халифа, так сказать, преждевреме­нен?..

—  Нет, не кажется!, — говорит Энвербей желчно. — Почему вас это пугает? Почему, дорогой друг мой Чандра Босс, в 1914 вы в личной беседе предлагали мне от имени Лондона звание халифа и пушки.

—  Прогнать немцев, захватить «Гебен» и «Бреслау» и стать главой всех мусульман — недурная была у вас перспектива. И быть может вы теперь из дворца в Стамбуле диктовали свою волю Петербургу.

—  Я и так поставлю на колени большевиков. Где обещанная артиллерия? Где афганские племена? Поче­му до сих пор не началось обещанное восстание в Бу­харе и Самарканде? В чём дело? — бросает сухо Энвер­бей. Он, сидя на коне, стоит на высоком обрыве и раз­глядывает долину в бинокль. Да, сейчас фигура его импозантна и внушительна. Басмачи смотрят на Энвербея почтительно и с восторгом.

—  Гм-гм, я жду с часа на час вестника с Аму-Дарьи. Переправа началась.    Что касается восстания в Зеравшанской долине, увы, там дело осложнилось. Наш эмиссар Саиб Шамун волей нелепой случайности погиб, — снова  начинает Чандра Босс, — но нас беспо­коит другое.

Всё ещё смотря в бинокль, Энвербей бросает:

—  Я не имел ещё возможности выразить соболезно­вание по поводу преж-девременной смерти Саиба Шамуна. Но неужели восстание сотен тысяч зависело от него одного? Это же...

Ему очень хочется сказать, что англичане скандально провалились, но он сдерживает злость.

—  Лондон озабочен, — говорит Чандра Босс, — успехами большевизма... гм... Мы принимаем меры, чтобы повстанцы выступили. Но необходимы ваши энергичные действия! Оружие, средства, всё будет. Надо напрячь все силы.

—  Я получил кое-что, — досадует Энвербей. — Но я слышал об огромных запасах оружия в Кабадиане. Почему мне их не передают? Я должен их получить. Одним словом, одним движением пальца я повелеваю массами. Они, — он показал на курбашей, — пойдут туда, куда их поведу я — «зять халифа».

Пока он говорил, Чандра Босс качал головой всё более многозначительно. Выждав, когда гневная тирада Энвербея закончилась, он, как бы невзначай, заметил:

—  Печально, но Ибрагима нет с вами. А у него четыре-пять тысяч винтовок. А? Боюсь, вы, простите за откровенность, обидели чем-то его... А сейчас не до игры самолюбий...

Чувствуя, что Чандра Босс недоговаривает чего-то, Энвербей оторвался от бинокля и стал разглядывать собеседника. Но мумиеобразное лицо того, ничего не выражало.

—  Кто Ибрагим? Ленивый лежебока, степняк-уз­бек, — свирепо отвечал Энвербей. — Сегодня вечером... после победы над русскими, я на одной виселице прика­жу вздёрнуть комбрига Гриневича и этого болвана Ибрагима.

Неизвестно, резкий ли тон, внезапный ли свист красноармейских пуль заставили Чандра Босса вобрать голову в плечи, но он ударил свою лошадь камчой к сразу же, отстав от кортежа главнокомандующего, оказался в укрытии — в  глубоком овраге.

Он остановил коня и в раздумье пожевал сухими губами, точно советуясь сам с собой... Поднявшаяся по всему берегу оживлённая стрельба отвлекла его от мыслей.

Ни бурный Тупаланг, ни значительное численное превосходство басмачей не остановили красных бой­цов.

Вместо того, чтобы форсировать реку в лоб, идти под массированный огонь и губить людей, части Красной Армии ударили южнее, переправились после упорного боя при содействии артиллерии через реку Сурхан и совершенно неожиданно вышли в тыл энверовской глав­ной группировке, стоявшей на тупалангских обрывах. Потеряв полтораста человек убитыми, басмаческие орды откатились по Дюшамбинскому тракту на восток. Добровольцы Файзи совместно с местной крестьянской беднотой громили беспощадно панически бегущие банды.

Наступление левой колонны Красной Армии шло безжалостно, неотвратимо. Тридцатого июня пал Регар, первого июля — Каратаг.

Отчаянными усилиями Энвербей пытался организо­вать отпор, но, потеряв ещё сотни убитыми, отступил к Ак-Мечети, что на реке Кафирниган.

С песней красная конница вышла на берег речки Дюшамбинки. Конники пели:

Вот мчится красный эскадрон,

И я среди его знамен.

Кто лучше и ловчей меня,

Когда гоню я в бой коня.

С сопок перед глазами бойцов открывался вид на многострадальный город Дюшамбе.

— Мы клялись, что вернёмся. И мы здесь! — крик­нул Гриневич. Высоко поднятый клинок, точно молния, блеснул в синем небе.

Глава   девятая. ОЧАГ   ПРЕДКОВ

                             Если нет у тебя плова с шафра­ном, сахаром и мускусом,

                             Хорошо и кислое молоко с луком и сухим хлебом.

                                                                                              Бехаи

                            Вельможи собирают сокровища: серебро и золото,

                            А  твоё  сокровище — свобода  и мудрость людей.

                                                                                              Тейан-и-Бами

Нельзя сыну, только что вернувшемуся домой после многих лет отсутствия, выражать малейшее неудоволь­ствие чем бы то ни было. Все сидели за дастарханом, и Шакир Сами с достоинством переломил лепёшку. Хлеб оказался темным, более похожим на комок глины с торчащими из неё недомолотыми зернами и мякиной. Только после очень скудной трапезы, состоявшей из бо­бовой болтушки на кислом молоке, Файзи все-таки решился спросить отца, почему в Курусае мука такого плохого  размола.

—  Ведь раньше мы возили зерно на мельницу бая Тешабая ходжи. Он никому не спускал долгов, но молол хорошо.

—  Сын, теперь  жернова мельницы Тешабая ходжи не вертятся более. Наш бай смотрит в сторону Ибраги­ма-конокрада, а Ибрагим-конокрад поклялся, что ку­русайцы захлебнутся ещё в своей крови.

—  О, чем же провинились курусайцы?

—  Мы приказали, — важно сказал старик, — сыновьям курусайцев вернуться из басмаческих шаек домой… И вот теперь наши женщины толкут зерно в каменных ступах, как сотни лет назад, а мы ждём с часу на час гостей.

Оказалось также, что вот уже полгода, после достопамятного случая, когда приезжая комсомолка, дочка полунищего Хакберды-угольщика из-под Кабадиана, осмелилась вступить в спор в Курусае с самим Ибрагимбеком, угрожала ему и застрелила его ясаула, — курусайцы живут в вечной тревоге. Ибрагимбек — сосед курусайцев, да ещё близкий, а известно, хороший сосед, — что отец да мать, а дурной сосед — беда  на голову. «Не сделай меня, аллах, и в могиле соседом плохого человека!» Правда, Ибрагимбек малость поуспокоился, узнав, что та дерзкая комсомолка  не из жительниц Курусая, а то бы всем курусайцам давно уже пришлось бы есть землю. Но и сейчас никто из куру­сайцев не решается ездить на базар. Басмачи нападают в глухих местах, отбирают лошадей. Тех из дехкан, кто смеет защищать свое добро, убивают. Никто ничего не покупает и не продаёт!