Священный лес - Гэсо Пьер Доминик. Страница 22

Если в такой замкнутой общине, какой является африканская деревня, группа мужчин собирается в священном лесу и принимает решение о наказании или о смерти одного из своих, то у последнего, как это нетрудно себе представить, мало шансов избегнуть предназначенной ему участи. Даже не прибегая к силе, одним простым внушением знахари могут заставить намеченную жертву выполнить их волю. Если же обреченный оказывает неповиновение, ему помогают умереть. Все знахари умеют пользоваться ядами, и Вуане во время наших прогулок по лесу показывал нам лианы, из плодов и коры которых извлекаются эти яды. Эти знания составляют часть арсенала знахарей и колдунов.

Я, кажется, понимаю беспокойство старого Зэзэ, хотя он и великий зоги, по поводу замышляемого его противниками заговора. Прежде чем прийти к равнодушию, которое он проявляет сейчас к верованиям предков или даже к отрешению от них, он их разделял. Он сам связан тайной, соблюдать которую обязывает других. Его положение главы блюстителей культа позволяет ему распоряжаться по своей воле коллективной магической силой тома, но он не может ни изменить этому миру, часть которого он составляет, ни уйти из него без риска получить ответный удар. Союз с нами ставит его в ложное положение: разглашение им тайны священного леса отталкивает от него большинство тома и заставляет их группироваться вокруг его противников. Зэзэ не может недооценивать силы, к помощи которых он так долго прибегал, и он страшится их.

Но разгадать магию тома не столь уж просто. Нам не удалось выяснить загадку нашей первой ночи здесь, в Тувелеу, молнии в Доэзиа и раздвоения Вуане в Сагпау. В то же время, когда Зэзэ говорит нам: «Это все сделали сами люди», он, конечно, выражает не личный взгляд на духов леса, а то, что думают все знахари; и когда он отгоняет торнадо своим трезубцем, повторяя магические формулы, переданные ему его предшественниками, то вериг в их действенность. Если его заклинания не дают желаемого результата, он, чтобы спасти положение, прибегает к своей сообразительности.

Я барахтаюсь в этих противоречиях, понимая, что в глазах тома они но выглядят таковыми и совершенно их не смущают. Любая реакция, которую я приписываю Зэзэ, любое объяснение, которое я даю его поступкам, имеют значение лишь для меня, белого. Сам он ставит перед собой гораздо меньше вопросов и во всяком случае формулирует их совсем иначе, чем я.

В эту самую минуту он, наверное, дрожит в своей хижине от страха, от непреодолимого страха перед возмездием созданных людьми духов, власть которых он, однако, и не думает отрицать. Женщины и дети боятся Бакороги, хотя знают, что под устрашающей маской скрывается какой-то мужчина; посвященные, завидев Окобюзоги, обращаются в бегство; сам Вуане боится Зэзэ, когда тот одет в бубу-«снадобье», и мечтает приобрести такое же. Его отношение к этим вещам не соответствует представлениям европейцев о логике. Нам эта игра мыслей может казаться ребяческой, но с ней следует считаться, если мы хотим попять тома. Мы пытаемся разрешить противоречия — тома просто живут с ними.

В последние дни Вуане все чаще думает и говорит о заговоре. Он ужо не может войти утром в нашу хижину без того, чтобы не сказать: «Против нас заговор» или: «Заговор потерпел неудачу», — в зависимости от результатов разведки в соседних деревнях. Мы уже заключаем пари о том, с каким заявлением придет он на следующий день.

Сегодня, однако, мы все проиграли.

— У меня есть идея, — объявляет Вуане, входя вместо с Зэзэ. — Нужно сходить к Даразу, великому шарлатану.

Для него это слово, произносимое с благоговением, озпачает одну из высших степеней магической власти.

Гадатель Даразу Коивоги из деревни Лнорэзиа, ио своему могуществу почти равный Зэзэ, руководит интригами, которые во имя закона предков плетут против нас. По зрелом размышлении Зэзэ и Вуане решили, что было бы тактически правильным встретиться с ним лицом к лицу.

Мы вышли из Тувелеу очень рано и уже прошли несколько деревенек.

— Стойте, — вдруг говорит нам повелительным тоном Вуане, — У Даразу ость дышащий гри-гри. Я должен вымыть вам лица магической водой, иначе вы не сможете ничего сделать.

Мы выполняем этот обряд. Немного погодя мы приходим в Анорэзиа. Деревня наполовину пуста. Высокая трава покрыла сплошь каменистую почву вокруг полуразрушенных хижин с провалившимися крышами.

Как всегда, в середине дня жители работают на своих полях, и все кажется вымершим. Наконец нам удается найти какого-то старика, и он показывает, где живет гадатель.

Даразу — жирный великан с хитрыми глазками.

Своим луноподобным лицом, тремя косами на бритом черепе (по старинной моде тома) он напоминает скорее азиата, чем африканца. Он отказывается разговаривать с нами без старшины деревни и шлет за ним в поле гонца. В ожидании великий шарлатан ведет нас в пустую хижину, садится напротив. Две его жены приносят нам калебасы со сведшей водой.

Вуане страшно вращает глазами и делает нам знак ничего не принимать. Но мы, все четверо, пьем, чтобы доказать паше доверие к Даразу. Затем мы долго неподвижно стоим перед гадателем, который даже не открывает рта.

Наконец приходит старшина деревни, сопровождаемый всеми старейшинами. Они окружают нас.

Вуане передает мою просьбу:

— Я хочу говорить только с Даразу или при старшине, если он на этом настаивает.

Старейшины растеряны. Споры у тома решаются большей частью силой, а мы — враги, но они убеждаются, что у нас нет оружия и что они ничем не рискуют.

После долгих колебаний Даразу решается и ведет нас на маленькую лужайку за пределами деревни. Я привожу ему по порядку все аргументы, которыми уже удалось убедить других знахарей. Чтобы но смотреть на меня, Даразу сидит рядом со мной, полуприкрыв глаза, наклонив голову, и веточкой что-то чертит на песке. Я сразу понимаю, что Даразу никогда не станет нашим союзником. В его глазах Зэзэ совершил непоправимую ошибку, заслуживающую примерной кары. Кроме того, он весьма заинтересован в том, чтобы занять место Зэзэ.

— Я не прошу тебя помочь пам, — говорю я наконец, — но просто ничего не делай против нас.

Даразу отвечает не сразу. На его губах появляется саркастическая улыбка. Сидящий напротив Жан с трудом сдерживает раздражение.

Наконец Даразу поднимает голову и излагает свою точку зрения. Он уверяет, что питает к нам самые добрые чувства, и утверждает, что обязательно пришел бы на церемонию в Тувелеу, если бы старшина его деревни разрешил. К несчастью, никто его не предупредил. Мы знаем, что он врет, так как видели его в Доэзиа. Он продолжает, и мы узнаем, что он якобы совершенно не против того, чтобы мы знали тайны леса, но он не хочет сам открывать их нам.

— Я слишком боюсь смерти.

Он явно хитрит. Мы ничего не сможем от него добиться, настаивать бесполезно. Сидящий рядом с ним старшина деревни, с тусклым взглядом, отвислой губой и подобострастным выражением лица, подтверждает слова Даразу бесцветными «эгов».

Смысл всей этой истории ускользает от него, это ясно, и он ограничивается тем, что механически поддакивает Даразу.

— Я ничего не буду делать против вас, — повторяет в последний раз великий шарлатан.

Ему хочется одного: чтобы мы ушли. Свидание закончилось неудачей. После обычных формул вежливости мы расстаемся. На обратном пути я догоняю Вуане, который с мрачным видом идет впереди нас по тропе, и делюсь с ним своим разочарованием.

— Люди из Анорэзиа очень хитры, — наставительно говорит Вуане. — Они назвали старшиной самого большого идиота. Поэтому, когда кантональный вождь дает приказ, который им неприятен, они ничего не делают, а потом говорят, что старшина не умеет управлять. Но когда старшину хотят заменить, они не соглашаются.

7

По четвергам один из нас ездит в Масента за почтой, пользуясь грузовиком местного торговца, отправляющегося на рынок за припасами. Сегодня моя очередь, но на этот раз Жан сопровождает меня. Судя по последним письмам из Парижа, полученным дней пятнадцать назад, у него должен вот-вот родиться сын. Речь, конечно, может идти только о сыне. И едва грузовик сбрасывает нас на рыночной площади, Жан, увлекая меня за собой, огромными шагами спешит в почтовую контору.