Священный лес - Гэсо Пьер Доминик. Страница 23

Разборка вчерашней почты еще не кончилась, и Жан в нетерпении поносит почтовые власти Франции и Африки и обвиняет в разгильдяйстве служащих местной конторы, хотя они буквально из кожи лезут вон, чтобы ого удовлетворить. Наконец, перерыв по нескольку раз мешки с почтой и даже бандероли с газетами, они, широко улыбаясь, протягивают Жану телеграмму недельной давности. Жан бледнеет, лихорадочно вскрывает депешу, тут же, взбешенный, кладет ее в карман и, к великому разочарованию почтовиков, выходит, не говоря ни слова. Я благодарю служащих от его имени и догоняю Жана. Он смотрит прямо перед собой.

— Девочка, — говорит он. — И, как будто этого мало, они назвали ее Виржинией!

Я чувствую, что в этом «они» Жан объединяет все человечество. Это оно виновато в том, что у него родилась девочка и что ее назвали романтическим именем, которое кажется ему смешным!

Я ему рассказываю, что сам пережил подобное испытание во время экспедиции по Ориноко и Амазонке, и стараюсь убедить его, что люди ко всему привыкают.

Несколько наших друзей-европейцев, живущих в Масента, думали утешить Жана хорошей выпивкой, но добиваются лишь того, что мы опаздываем на обратный грузовик. Вечером они затягивают нас в кино на вольном воздухе.

На краю деревни, между двумя кусками брезента, прикрепленного к колышкам, маленький 16-миллиметровый аппарат отбрасывает весьма туманное изображение на кое-как натянутую простыню. Рокот динамо иногда заглушает голоса артистов и дребезжащие звуки музыки. Простые скамейки, переполненные зрителями, пошатываются на неровном земляном полу.

Публика состоит в большинстве из африканцев, которые, смотря документальный фильм о работах Пастера, со страстным интересом следят за борьбой между бациллами и микробами, подбадривая противников громкими выкриками. Фильм о кетче [32] не вызвал бы большего энтузиазма. После первой части программы последовал без перерыва старинный водевиль, перипетии которого остались непонятными даже для нас.

Мы ушли до окончания сеанса, чтобы выпить пива у Форомо, «трактирщика № 1» Масента.

Форомо, высокий, широкоплечий, с веселым лицом, ведет нас к свободной кабинке.

— Укресливайтесь, господа, укресливайтесь, — говорит он, указывая на грубые скамейки. Затем он представляет нам своих именитых клиентов, в частности Коли Зуманиги, вождя кантона Баэзиа.

— Да, — подтверждает Зуманиги, поглаживая короткие усы, — вот уже семнадцать лет, как я командую кантоном.

— И ты ни разу не был отравлен? — Я задаю этот вопрос тоном человека, который в курсе дела. Кантональный вождь может нажить много завистников!

Зуманиги щурит блестящие глазки.

— Нет, я для этого слишком хитер.

Он присаживается к нашему столику. Коли знает о всех наших трудностях и предлагает свою помощь. Он даже приглашает нас на большой праздник девушек, который должен состояться в его деревне через несколько недель.

Коли уходит. Мы возвращаемся к нашим друзьям и проводим у них остаток ночи в ожидании, пока найдут грузовик, который доставил бы нас в Бофосу.

Тони и Вирэль ожидают нас на основной базе, куда уже снесли заснятую пленку и озвученные магнитофонные ленты. За два месяца нам удалось, сверх всяких ожиданий, заснять тайные обряды тома и записать дикую музыку Афви. Но главное еще впереди. Удастся ли нам присутствовать на церемонии инициации в Согору? Приближается период ливней, а дата этого торжественного праздника еще не назначена.

Скрытая оппозиция большинства знахарей и колдунов сводит почти на нет наши шансы. И тем не менее Вуане ничуть не сомневается, что мы будем допущены к «большой татуировке». Зэзэ Соховоги, главный распорядитель инициаций, уже семь раз руководил церемонией, и при его поддержке все возможно.

Чтобы обескуражить наших противников, Вуане решил просить поддержки у духов леса и принести сегодня утром в жертву своему духу-покровителю белого петуха. Мы сопровождаем Вуане. Он направляется к болотистому берегу реки, в которой женщины стирают белье. Оттуда мы идем по едва заметной тропинке, уводящей нас довольно далеко вниз по течению, к высокому водопаду в густой тени деревьев. В самом густом кустарнике между двумя большими камнями открывается узкий просвет, в глубине которого поблескивает черное озерцо. Вуане преклоняет колени перед этой щелью и, отбивая земные поклоны, начинает молиться духам. Затем он перерезает горло белому петуху, и тот, трепыхаясь, расправляет крылья и бросается в воду.

— Жертва удалась, — говорит Вуане вставая, — заговор провалится.

На обратном пути Вуане останавливается у маленького полуостровка. Там среди деревьев и кустов устроена узкая земляная платформа. В центре ее на большом плоском черном камне, под протянутой между двумя ветвями лентой из хлопчатобумажной ткани, расставлены в «канарейках» рис и пряности. Это жертвоприношение змее [33].

— Если змея принимает твои подарки, — говорит Вуане, — если она ест принесенные тобой яйца, она всегда тебе покровительствует. Змея никогда не обманывает.

И я вспоминаю: тома считают, что вода и змея существовали до человека и, следовательно, даже раньше Афви.

Лес накладывает на нас свой отпечаток.

Мы осунулись и обросли бородами. Целые созвездия крестиков липкого пластыря покрывают наши руки и ноги, разъедаемые плесенью кроу-кроу, которая неизбежно появляется в сезон дождей.

Несколько дней, проведенных в Бофосу, стали для нас чем-то вроде каникул. В харчевне Борэ можно найти красное вино, хлеб из Масента и даже консервы; хижина, обставленная мебелью из ящиков, предоставляет относительный комфорт, в болотистой реке мы купаемся — все это отдых от трудной жизни в чаще.

После этой короткой передышки мы с удовольствием возвращаемся в свою хижину в Тувелеу. За время нашего отсутствия Зэзэ, обнаруживающий гораздо больше беспокойства, чем Вуане, не раз обходит окрестные деревни, чтобы помешать деятельности сторонников Даразу.

Меня удивляет их ожесточение.

— Они думают, что вы хотите лишить тома их положения, — говорит мне Вуане.

Иногда мы сопровождаем Зэзэ. Он считает, что клевете наших противников лучше всего противопоставить дружелюбие.

Мы уже хорошо знаем тропы Геригерика, и у нас теперь много друзей в деревнях. По-видимому, тома слишком заняты, чтобы интересоваться нашей деятельностью. Каждый год после жатвы они забрасывают старые участки, и старейшины распределяют в лесу новые. Мужчины должны их раскорчевать, затем сжечь срубленные деревья. В это время днем в деревнях остаются только старики и дети — все трудоспособное население готовит землю к посеву. Этот тяжелый труд должен быть закопчен до больших дождей. Но по вечерам, когда жители возвращаются домой, они приходят сердечно приветствовать нас, и гостеприимство их неизменно. Нам кажется, что ничто не подтверждает тревог Зэзэ.

Путешествия по лесу убеждают нас в том, какое большое значение в жизни тома имеют жертвоприношения.

В каждой деревне мы видим ритуальные предметы, которых до сих пор не замечали.

На могилах предков лежат кресты из бревен, просверленные посередине и нанизанные на длинный стержень, словно наложенные один на другой турникеты.

На площадях стоят колышки, около них кучкой положены кольца. В хижинах к стенам прикреплены пучки лиан-вьюнков. Под навесами крыш висят гирлянды гибких лиан. Все эти талисманы защищают селение или семью от огня, от смерти, от болезней.

А вдали от деревень, в самой глубине лесной чащи, то там, то сям от главной троны отходят узенькие тропинки, ведущие к местам, где каждый мужчина приносит свои жертвы воде и змее.