Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович. Страница 52

Лето, полное степного солнца, ветра, купанья, рыбной ловли с Тимишом, неизменных собак и лошадей, промелькнуло как один радостный, жаркий день.

Подошел день отъезда.

— Ты уже взрослый, — сказал отец. — Поедешь один.

И снова Юра, на этот раз без сопровождающих, отправился в Екатеринослав. Тимиш отвез его на станцию. И Юра с особой гордостью сам купил себе билет у того самого фатоватого кассира с воинственно подкрученными усиками — интересно, почему его не взяли на войну? — который когда-то предал его жандарму.

Жандармов теперь уже не так боялись, как раньше. И в вагоне Юра снова услышал разговоры о предательстве, о страшном старце Распутине, о том, что война всем надоела. Только говорили иначе, чем в гимназии: зло и громко.

С чувством каких-то перемен, назревавших в мире, вернулся Юра в гимназию, где все было по-прежнему, словно не существовало ничего, кроме пансиона и классов. Только кормить стали еще хуже, а звонки звенели все так же.

Глава III. РЕВОЛЮЦИЯ РЯДОМ

1

В этот февральский день все началось, как обычно. По звонку поднялись с постелей. Младшие классы построились, чтобы идти в столовую, и тут почувствовали какое-то замешательство. Старшеклассники стояли толпой и о чем-то шептались.

— Господа, — услышал Юра голос Феодосия Терентьевича, — слухи еще не подтвердились. Я очень прошу вас, — он сделал ударение на «я», — идти в столовую, как положено… И очень прошу не вносить сумятицу в умы младших.

Старшеклассники, все еще тихо переговариваясь, стали в строй. После завтрака классы по издавна заведенному порядку выстраивались в рекреационном зале.

В этот день инспектор Матрешка был не так спокоен и уверен, как обычно. Он все ходил взад и вперед по ковровой дорожке от двери к царскому портрету, нервно потирая коротенькие ручки. Несколько раз он просил старшеклассников «вести себя достойно».

Обычно каждый класс очень быстро и без всяких пререканий становился в две шеренги. Сегодня же у старшеклассников даже такая простая вещь не клеилась. И Юра был очень горд за свой третий, который сделал все, что положено, быстро и четко.

— А они еще проходят военную подготовку! — осуждающе сказал он своему соседу.

Теперь это был уже не Петя, так как Юра его перерос. Юра стоял шестым в шеренге, а Петя — девятым.

Наконец и восьмиклассники стали в ряд. Воцарилась тишина. Обе половинки дверей открылись, и на ковровой дорожке появился директор. Он шагал степенно и грузно. Под белым стоячим воротничком на короткой шее у него висел орден. Но почему-то ордена красовались еще и на груди. Между тем сегодня не был праздник.

Насупив густые брови, директор смотрел только, прямо, на портрет царя. Он и раньше шел, так же важно подняв голову, но всегда грозно поглядывал то вправо, то влево. А сейчас даже не покосился ни на кого. Когда директор остановился, регент поднес камертон к уху, подал тон. Гимназисты дружно запели молитву. Затем вторую. Наступила минутная пауза перед «Боже царя храни!». Регент вытянул руки, затем взмахнул ими. Юра и его соседи, все младшие классы, запели. Из рядов же старшеклассников слышались только разрозненные голоса.

— Отставить! — рявкнул директор, багровея.

Замолчали. Регент снова взметнул руками, призывая

начинать. И снова запел хор тоненьких детских голосов, среди которых слышались лишь отдельные ломающиеся голоса «молодых петушков», как их называл регент. Старшеклассники молчали.

— От-ставить! — крикнул директор. — Крр-амолы в стенах вверенной мне гимназии не потерплю! Приказываю петь!

Юра услышал шепот позади: «Не петь!» — «Почему?» — «Старшие классы передали: «Не петь».

В третий раз регент словно в отчаянии поднял руки.

Запели первоклассники, второклассники, третьеклассники… Пел директор, пел священник, воспитатели.

— Перестать! — донесся шепот сзади.

Юра замолчал.

И тут из задних рядов громко раздалось писклявым, дурашливым голосом:

— Ку-ка-ре-ку! Царствуй, лежа на боку-у-у…

Все оцепенели.

Чей-то другой голос прокричал:

— Долой самодержавие!

— Кто? — рявкнул директор.

В зале стало тихо-тихо.

— Иду, чтобы позвонить его высокопревосходительству! Берегитесь! — грозно объявил он. И еще больше втянув голову в плечи — теперь уже не было никаких признаков шеи, — он быстро-быстро, как не ходил никогда, заспешил к выходу…

Из рядов старшеклассников кто-то озорно свистнул. Директор обернулся. Тишина. Он молча погрозил кулаком и исчез.

Ряды расстроились, смешались.

— Что такое? В чем дело? Что случилось?.. — зашумели в шеренгах.

— Господа, ре-во-люция! — прокричал кто-то.

— В классы, в классы! — требовали озабоченные воспитатели.

Они уже не пытались построить ряды. Они хотели одного: разделив учеников, запереть их по разным классам.

Третий класс шумел, как потревоженный улей. Пришел священник, но урока не начинал. Затем вошел инспектор.

— Встать! — Встали. — Садитесь, — сказал Матрешка и поспешно начал: — Я прошу вас быть дисциплинированными и сознательными.

«Сознательный», — мысленно повторил Юра новое слово.

— Темные элементы распускают злонамеренные слухи, чтобы возбудить чернь. Не верьте! Все ложь! В трудную годину войны мы верноподданно обязаны служить опорой веры, царя и отечества. Крамола будет искоренена! Нашему государю императору урра!

И все закричали «ура», и еще раз, и еще, и Юра тоже кричал «ура», хотя ничего не понял из краткой речи инспектора. Какие слухи? Какая крамола?

После урока Феодосий Терентьевич попросил всех не уходить из класса. Так надо! А на большой перемене после завтрака пансионеры-старшеклассники обступили его и просили объяснить: что же произошло? И Феодосий Терентьевич позвал их в репетиционный зал. Дверь закрыли.

— Господа! Директор запретил говорить с гимназистами на политические темы до особого на то разрешения. Поэтому я говорю с вами не как служебное лицо, надеясь на вашу скромность. Вы обещаете не выдавать меня?

— Обещаем!

— Просим!

— Скажите всю правду!..

— В Петрограде произошла революция. Царь Николай Второй низложен. Теперь страной правит не царь, а Временное революционное правительство, назначенное Государственной думой. Вопрос о том, останется ли Россия конституционной монархией или станет республикой, будет решен в скором времени народными избранниками.

Гимназисты переглядывались, не зная, как это принять.

— Господа, власть самодержавного царя привела Россию на грань военной катастрофы. Культурная и экономическая отсталость, нищета и бесправие народных масс, полицейский произвол, продажная администрации — вот результат варварского самодержавия царя. Престол окружали недобросовестные, тупые люди и гнусные, преступные личности, вроде недавно убитого Григория Распутина. Вместе с вами надеюсь, что с этим покончено навеки и родина наша твердо стала на путь гражданских свобод, прогресса и просвещения. Главное теперь, господа, не допускать крайностей и внутренней смуты. Помните, что благотворные реформы должны вводиться постепенно. Русские люди всех состояний и общественных классов должны подать друг другу руки и забыть взаимные распри во имя свободы и народовластия, по примеру культурных наций Запада!

Гимназисты зашумели. Феодосий Терентьевич поднял руку:

— Я прошу вас об одном — не быть опрометчивыми. Теперь многочисленные политические партии будут звать вас к себе. Но вы еще молоды. И истинные интеллигенты должны стоять выше партийной демагогии. Ваш лозунг — просвещение, культура!

Гимназисты жадно ловили слова любимого воспитателя.

— Умные реформы, — продолжал он, — затронут и оздоровят все области жизни. Реформы могут коснуться и образования — закона божия и даже русского языка. Зачем, например, писать твердый знак и ять?

— Зачем зубрить латынь? — крикнул кто-то.

— Разумно! Полезнее тратить время на изучение живых языков. Напоминаю, гимназистам запрещается устраивать сходки, участвовать в каких бы то ни было демонстрациях и собраниях. Все вы еще политические невежды и можете стать жертвами своей неопытности.