Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович. Страница 54
— Революцию, — сказал Феодосий Терентьевич, — шумом не делают. Революционеры — это умные, самоотверженные, образованные люди. Такими были Герцен, Софья Перовская, Вера Засулич, декабристы… Это все твои штучки, Загоруй-Полесский. Выйди из класса!
Заворуй, волоча ноги, вышел.
— Сегодня будет только один урок, — продолжал Феодосий Терентьевич. — Если… будете вести себя хорошо. А потом пойдете сразу же домой. Пансионерам на улицу не выходить.
3
Через три дня с утра все пансионеры прильнули к окнам и жадно смотрели на забитые народом улицы и площадь, где развевались красные знамена, колыхались транспаранты, на которых были написаны разные призывы, успевай только читать!
«Да здравствует революция!»
«Долой самодержавие, вся власть народу!»
«Русский и украинский народ — братья в единой семье».
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
«За землю и волю!»
«Долой войну!»
«За войну до победного конца!»
«Служащие фирмы Шмуклер — за революцию».
Кое-где были подняты желто-голубые знамена украинских «самостийников» и черные — анархистов. А на их транспарантах было написано:
«Хай живе вильна Украина!» и «Да здравствует анархия — мать порядка!»
Гремели оркестры. Музыка врывалась сквозь закрытые окна. Песни, которые пели идущие под знаменами люди, были незнакомые, с не всегда понятными словами. Но они почему-то волновали Юру, так и звали сделать что-то необыкновенное, очень смелое.
Такого гимназисты еще не слышали! И это про царя, о котором пели: «Боже царя храни!»
На площади и на перекрестках улиц появились трибуны из ящиков. На них то и дело поднимались люди и что-то кричали. Юра спросил, кто они. «Ораторы». Агитируют за программу своей партии. Слово «агитатор» ему было уже знакомо. Он вспомнил дядю Тимиша. Ему казалось, что он обязательно стоит где-то и говорит, размахивая костылем.
Юра попросил разрешения у Рыжего выйти купить леденцов.
— Вы же знаете, что гимназистам на улицу выходить запрещено. Да и магазины закрыты, так как боятся погромов. Читайте, занимайтесь, спите. Смотрите в окно, наконец.
И они смотрели. И увидели на улице гимназистов из других гимназий, реалистов и даже нескольких старшеклассников из их гимназии. Тогда все восьмиклассники подошли к Рыжему и предъявили ультиматум: или их выпустят на улицу, или они сломают замок в раздевалке и выпрыгнут в окна.
Рыжий испугался, побежал к инспектору. Инспектор «удовлетворил просьбу» и разрешил гимназистам восьмых, седьмых и шестых классов выйти на площадь, не дальше.
И старшеклассники ушли. А Юра и его друзья остались у окон. Вдруг они заметили в толпе Заворуя без шинели. И с ним еще одного. Они всё поняли и побежали к двери во двор, ринулись на кухню, бегом. Повар пытался задержать их. Слишком смирный Коля остался, а Юра и Петя прорвались, метнулись к воротам, выскользнули на улицу, благо бородатого дворника не было. Он оставил калитку приоткрытой и стоял неподалеку, слушая оратора.
Мимо проходила колонна заводских рабочих. Они несли транспаранты, на которых было написано:
«Да здравствует 8-часовой рабочий день!»
«Долой кровавую бойню, долой империалистическую войну!»
«Да здравствуют Советы рабочих депутатов!»
«Да здравствует братский союз рабочих и солдат!»
Эти люди шагали очень решительно и строго. В их рядах было много солдат. Колонна шла и шла, и конца ей, казалось, нет. Вот демонстранты запели новую песню:
Юра и Петя пристроились и зашагали в ногу со всеми. Уж очень понравилась им песня и эти люди. Как будто в бой идут.
Такого огромного стечения народа, притом самого разноликого, Юра никогда не видал. Одни люди кричали «ура», другие пели. Мушкетер са’Гайдак и Петя-Атос побежали обратно на площадь и внимательно слушали. Ораторы ругали царя и радовались свободе. Все они клялись, что «именно их партия стоит за настоящую свободу». Одни говорили — «За победу!», другие — «Долой войну!» Одни требовали «рабочего контроля» на фабриках и «землю — крестьянам». Другие убеждали, что нельзя «разбойничать» и надо трудиться «на оборону». И все призывали поддержать их партию, потому что только она борется за интересы народа и России.
Партий было много.
— Ты в какую запишешься? — спросил Юра.
— А ты? — ответил вопросом на вопрос Петя.
— Я от кадетского корпуса отказался еще дома, — важно сказал Юра. — Я в кадеты не пошел. Тебе кадетская нравится?
— Он красивее всех говорит.
— Он против ятя или за?
— Не знаю. Пойдем послушаем.
Увы! Об отмене ятя и твердого знака никто из ораторов не проронил ни слова. Вот и вступай после этого в какую-то партию! Ничего в них не поймешь.
— Если есть кадетская партия, — сказал Петя, — надо, чтобы была также и гимназическая партия — против ятя и твердого знака.
Юра охотно согласился. Но как отыскать ее? И все же они такую партию встретили. На бочке стоял длинноволосый студент, а около него группа людей держала черное знамя с надписью: «Анархия — мать порядка».
Студент кричал:
— Долой выдуманных богов, человек — сам бог! Анархисты за полную свободу личности. Не надо нам ни царей, ни президентов! Долой государство! Долой семью! Долой все законы — и царские, и революционные! Долой собственность — личную и государственную! Все можно, все ваше! Я отменяю все законы и все правила!
— А ять? — крикнул Юра и выступил впереди Пети.
— Что?
— Как с ятем и твердым знаком? — хором спросили мушкетеры.
— К черту ять, к черту твердый знак! Учащиеся, вы свободны! Свергайте директоров! Долой узурпаторов-учителей! Хотите сидеть на уроках — сидите, не хотите- гуляйте! Учащиеся, цветы земли, не подавляйте свою натуру зубрежкой. Долой экзамены и отметки!
— Это, наверное, и есть гимназическая партия, — сказал Петя. И Юра согласился с ним. Только почему он называется «анархист»? Они подошли к знаменосцу и спросили, как им записаться в гимназическую партию, которая анархисты?
Знаменосец переспросил, а потом сказал:
— Пшли вон!
На перекинутом через левое плечо ремне у него висел маузер в деревянной кобуре, а спереди на поясе болтались две гранаты-«лимонки». Поэтому, хотя знаменосец и прогнал их, мушкетеры все же смотрели на него с завистью и уважением.
— Ты почему болтаешься здесь, и раздетый? — услышал Юра голос Гоги.
Он был в шинели и фуражке, на груди — красный бант. Юра объяснил.
— Пойдем к старику, что-нибудь дам надеть, а то схватишь воспаление легких и не доживешь до социализма.
— Какого социализма?
— А того, о котором врут разные болтуны с трибуны. Обещают рай на земле, где будут все равны и счастливы и не будет господ. Молочные реки и кисельные берега.
— Неужели так будет? — обрадовался Юра.